Letter 1843

Tchaikovsky Research
Revision as of 17:28, 24 January 2024 by Brett (talk | contribs) (Text replacement - ". что" to ", что")
(diff) ← Older revision | Latest revision (diff) | Newer revision → (diff)
Date 29 August/10 September–30 August/11 September 1881
Addressed to Modest Tchaikovsky
Where written Kamenka
Language Russian
Autograph Location Klin (Russia): Tchaikovsky State Memorial Musical Museum-Reserve (a3, No. 1647)
Publication П. И. Чайковский. Полное собрание сочинений, том X (1966), p. 209–211

Text

Russian text
(original)
Каменка
29 авг[уста]

Модя! На этой неделе много было интересного. Во вторник 25-го приехала Саша с Левой, Таней, Тасей и Натой. Мы испытали минуту ни с чем не сравнимого мучительного беспокойства, когда, приехавши на ст[анцию], узнали, что поезд, на котором они ехали, столкнулся у Ольшаницы с товарным и разбил его вдребезги. Мина рассказывала потом, что я мгновенно побледнел как скатерть. К счастью, тут же пришла от Левы телеграмма, что они всё целы и здоровы. Впрочем, по счастливому стечению обстоятельств, с людьми никаких несчастий не было, если не считать лёгких-контузий пассажиров переднего вагона. Тремя часами позже они приехали. Саша явилась очень похудевшей, но бодрой и как бы прежней Сашей. Весь первый день она вызывала отрадно чувство успокоения, ибо была весела, жива, ну совершенно как в старину. Увы! скоро Танин яд ей сообщился, и теперь она уже опять ходит с оловянными г лазами, ничего. не ест и т. д., и т. д. У Тани, вследствие неумеренного употребления арбуза, болит уж второй день живот и голова, — и вот Саша уже сразу опустилась. К счастью, на будущей неделе она едет; в Крым на виноградное лечение. Знаешь ли, почему ты так долго не имеешь вероятно, ответа от Ипполита? Он ездил в Карлсбад к Саше. Она очень хорошо изображает сцену свидания и другие, не менее комичные.

На другой день была свадьба Соф[ьи] Вас[ильевны]. В утро этого дня я получил от Ткаченки толстую рукопись, составляющую дневник его за 7 месяцев; пошёл в сад, уселся в защищённое местечко и принялся читать. Совершенно невозможно выразить впечатление, произведённое на меня этим дневником. Во 1-х, у Ткаченки, несмотря на некоторую 6езграмотность, положительный литературный талант. Во 2-х, по искренности, с которой он написан, по горечи, Пропитывающей каждую строчку, по отсутствию всякой рисовки и бесцеремонности, с которой он раскрывает такие вещи, о которых даже Руссо не рассказал бы, по странному и своеобразному стилю его с оттенком малороссийского, гоголевского юмора, наконец, по симпатичности самого героя рассказа, больного, раздражительного, но, в сущности, необычайно любящего и горячего, — рукопись эта есть нечто не вообразимо интересное. Я не имею, собственно говоря, права читать её кому-нибудь, но не в силах удержаться и для тебя сделаю исключение. Мне кажется, что рукопись эта есть великолепный матерьял для романа, и именно поэтому я и привезу её с собой. когда приеду.

Толя уехал вчера. В последние дни он почти беспрерывно был на охоте. Уезжать ему очень не хотелось, и мне было ужасно жаль его. Так как он чуть не плакал, говоря о Том, что долго меня не увидит и что зиму я проживу за границей, — то я не мог не обещать ему пожить у него немножко в Москве. Единый Бог знает, как это будет для меня мучительно, но ещё мучитель неё будет уехать с мыслью, что бедный Анатоша тоскует обо мне. Итак. Придётся значительную часть октября, если не весь месяц, жить в Москве. Поэтому заранее знай, Модя, что морем с Вами я не поеду, а присоединюсь к Вам уже в Риме. От Алёши я имею известие, что он приедет около 10-ro сентября. Вероятно, я дни 3–4 проведу с ним здесь, а потом eдy к тебе. Да! Я и забыл сказать: Браилов продан кн[язю] Горчакову, и Н[адежда] Ф[иларетовна] пишет мне, что не может приютить меня в Симаках. Дня за три или за четыре я буду тебе телеграфировать о дне выезда. Завтра допишу письмо.


30-го августа

Когда я воображаю себя приехавшим в Рим. в Costanzi, где Вы уже будете находиться, меня обуревает страх, что это счастие не осуществится, до того велико это счастье. Но дабы я вполне наслаждался там, нужно уехать с спокойной душой и сердцем. Для этого, между прочим, необходимо покончить поскорее с Бортнянским, и я теперь намерен очень серьёзно засесть за него. Какое счастье, что для меня заграница сохранила до сих пор совершенно ту же обаятельность, что и в молодости. Не будь этого, ей-Богу, я бы стал меланхолии предаваться. Какой я старик сделался! Какой упадок композиторской энергии я чувствую! И потом, как я поглупел! Представь себе, что я решительно не знаю, что отвечать Ткаченко на его дневник? Мозги отказываются работать. Точно так же я совершенно не знаю, что говорить Тане, которая в последние дни вызывает меня на откровенные разговоры. Чувствую, что нужно что-то сказать, а что — не знаю. Вообще, у меня как раз настолько ума, чтобы думать всё одно [и] то же: «поскорее 6ы за границу!»

От теперешней жизни в Каменке я не имею огорчений, но н радостей никаких. Сегодня на базаре видел Гришу Сангурского: очень мил. Модя, пожалуйста. предпиши мне, что делать. Хотелось бы мне ему платье моё старое переделать, да не решаюсь: боюсь обидеть Бориса, Степана и Кондрата. Нужно ли мне привезти Гришу к тебе, когда я поеду к тебе с Алёшей? Мы сейчас вернулись из хутора, куда ездили с обедом. Саша была очень усталая и бледная. Во вторник она уезжает в Kpым, и это очень хорошо. Нужно подальше от Тани! Последняя, кажется, серьёзно собирается замуж за Бернатовича. От Наты я знаю, что идёт речь о разводе Бернат[овича] с женой.

Целую тебя, Модичка, пожалуйста, пиши мне! Колю обнимаю.

Твой, П. Чайковский