Letter 2402

Date	21 December 1883/2 January 1884
Addressed to	Nadezhda von Meck
Where written	Moscow
Language	Russian
Autograph Location	Klin (Russia): Tchaikovsky State Memorial Musical Museum-Reserve (a3, No. 872)
Publication	Жизнь Петра Ильича Чайковского, том 2 (1901), p. 613–614 (abridged) П. И. Чайковский. Переписка с Н. Ф. фон-Мекк, том 3 (1936), p. 241–243 П. И. Чайковский. Полное собрание сочинений, том XII (1970), p. 288–290

Text and Translation

Russian text (original)

English translation By Brett Langston

Москва 21 дек[абря] Милый, дорогой, бесценный друг! Проходят дни за днями томительно скучной чередой, и вот уже более месяца, что я живу в Москве без всякого дела, не имея возможности даже хотя бы читать что-нибудь, не говоря уже о том, что я поневоле запустил всю свою корреспонденцию и, между прочим, так редко пишу Вам, дорогая моя! Но что же делать мне? С утра до вечера я должен то принимать к себе людей, имеющих до меня надобность, или бывать в гостях. У меня не хватает характеру, чтобы, рискуя обидеть или огорчить того или другого, решительно отказываться от приглашений, — и вот в результате масса бесплодно и тоскливо потраченного времени. Иногда я утомляюсь до отупения и полного умственного и нравственного изнеможения. И конца этому не предвидится, ибо до сих пор ещё и речи нет о постановке оперы. Нет, не гожусь я в городские жители! Здесь в одной гостинице со мной живёт старый приятель мой Ларош. Я, кажется, писал Вам летом о том умственном упадке, в котором я нашёл его в мае в Петербурге. Приглашение в число профессоров Консерватории сначала несколько оживило его, и в «Моск[овских] вед[омостях]» в начале осени появилось несколько статеек его. Но вскоре он опять впал в состояние полнейшей неспособности к труду, и когда я приехал в Москву, то он всё своё время проводил, лёжа в постели, ничего не делая и предаваясь мрачной ипохондрии. Недавно, чтобы возбудить его к деятельности, я предложил ему приходить к нему ежедневно на 2 часа, дабы писать под его диктовку, статью в «Русский вестник». Это так польстило и так тронуло его, что половина большой статьи, которую Вы, вероятно, прочтёте в следующем № «Русского вестника», уже готова и сдана в печать. Меня очень занимает вообще вопрос об умственном возрождении этого необычайно, феноменально даровитого человека, но, к сожалению, сомневаюсь, чтобы без постоянных толчков, даваемых рукою дружественно расположенного человека, он мог что-нибудь теперь сделать. Ему нужна нянька. Эту роль я взял на себя, ибо свободен от дела. Когда уеду, знаю, что он снова впадёт в обломовщину. На днях я был очень тронут овацией, которую мне сделали в женской гимназии Фишер. Начальница этого заведения уже несколько раз писала мне письма с выражениями горячей симпатии к моей музыке. Теперь она убедила меня принять приглашение на музыкальный вечер в гимназии, и на днях я был там. Меня встретила г[оспо]жа Фишер, окружённая преподавательницами и пансионерками. После этого началось хоровое исполнение целого ряда моих сочинений. Пели эти девочки прелестно, и хоть мне и немножко неприятно было быть предметом всеобщего внимания, но я не мог не быть тронутым необыкновенно горячею симпатией, которую в течение всего вечера выражали мне все присутствовавшие. Вы спрашиваете, дорогой друг, сколько Вы мне должны за перстень. Это слово странно звучит в моих ушах по отношению к Вам, но я вследствие разных причин и, в особенности, вследствие того, что опера моя вместо ноября пойдёт лишь в феврале, потерпел такое разочарование в своих расчётах на обильную поспектакльную плату, и, короче говоря, настолько нуждаюсь в деньгах, что без околичностей и прямо попрошу Вас при посылке половины февральской бюджетной суммы (первую половину Вы уже прислали мне) приложить к ней и остаток суммы, в которую я оцениваю перстень. Я писал Вам ещё из Каменки, что из Кабинета его Вел[ичества] мне выдали бы за перстень не 1500 р[ублей], в которую он официально ценится, а лишь 1350 (т. е. с вычетом 10 процентов). Вы уже прислали мне вперёд 800 р[ублей]; следовательно, теперь я беру смелость просить у Вас ещё 500, которые, будучи приложены к половине февр[альской] бюджетной суммы, составят тысячу 1500 р[ублей]. Эту сумму я бы попросил Вас прислать мне несколько ранее 1-го февраля, ввиду действительно несколько затруднившегося финансового моего положения. Ради Бога, простите бесцеремонность! Недавно приехал Лев Васильевич. Брат Модест собирается праздники в Москве, чтобы отдохнуть от своей суетной петербургской жизни. Он, подобно мне, очень недолюбливает Северную Пальмиру и, подобно мне, любит Москву. Как ни тяжело мне вести здесь бестолковую и поневоле бездельную жизнь, — но моя симпатия к Москве Остаётся всё же сильной и тёплой. Есть какая-то особенная прелесть в этом оригинальном, странном городе, и кто раз проникся к нему любовью, тот, несмотря на всю грязь и все неудобства его, никогда его не разлюбит. Поздравляю Вас, дорогая моя, с Новым годом и молю Бога, чтобы он охранил Вас от всякого зла! Всем Вашим прошу передать мои благие пожелания. Беспредельно преданный Вам, П. Чайковский

Moscow 21 December My dear, good, invaluable friend! Day after day drags on in tedious succession, and I've now living been here in Moscow for more than a month without anything at all to do, without even the possibility of reading something, not to mention the fact that I have involuntarily neglected all my correspondence and, by the way, I write to you so rarely, my dear! But what am I to do? From the morning till the evening, I must either receive people who need something from me, or go to visit others. I do not have enough strength of character to flatly refuse invitations, at the risk of offending someone or other, and the result is a great deal of fruitless and sadly wasted time. Sometimes I become tired to the point of stupification, with complete mental and moral exhaustion. And there is no end in sight, because so far there is still no talk about staging the opera. No, I am not suited to be a city dweller! My old friend Laroche is staying here in the same hotel as me. I think I wrote to you in the summer about the mental decline in which I found him in May in Petersburg. The invitation to become a professor at the Conservatory initially somewhat revived him, and several of his articles appeared in the "Moscow Register" at the beginning of autumn. But he soon lapsed into a state of complete inability to work, and when I arrived in Moscow, he spent all his time lying in bed, doing nothing, except indulging in gloomy hypochondria. Recently, in order to encourage him into productivity, I offered to visit him for 2 hours every day in order to write, from his dictation, an article for the "Russian Herald". This flattered and touched him so much that half of the long article, which you will probably read in the next issue of the "Russian Herald", has already been prepared and submitted for publication. I am generally most engaged with the issue of the mental rebirth of this exceptionally and phenomenally gifted man, but, unfortunately, I doubt that without constant pushing given by the hand of well-disposed person, he could do anything by himself now. He needs a nanny. I took this role upon myself when I am free from work. When I leave, I know that he will fall into Oblomovism again. The other day I was very touched when I received an ovation at the Fisher girls' school. The head of this establishment has already written letters to me several times expressing admiration for my music. Lately she convinced me to accept an invitation to a musical evening at the school, and I went the other day. I was met by Mrs Fisher, surrounded by teachers and boarders. After this, they began choral performances of a number of my compositions. These young girls sang delightfully, and although it was somewhat unpleasant for me to be the subject of everyone's attention, I could not help but be touched by the excpetionally ardent sympathy that everyone present expressed to me throughout the evening. You enquire, dear friend, how much you owe me for the ring? This word sounds strangely in my ears in relation to you, but due to various reasons, and in particular due to the fact that my opera will now only be performed in February instead of November, I have been so disappointed in anticpating an abundant payment for the performance that, in short, I am so much in need of money that, without further ado and directly, I will ask you to send half of the amount for February (you have already sent me the first half) together with the remainder of the amount at which I value the ring. I already wrote to you from Kamenka that His Majesty's Cabinet said that they would give me only 1350 rubles for the ring, not the 1500 at which it is officially valued (i.e. with a deduction of 10 percent). You have already sent me 800 rubles in advance; consequently, I now take the liberty of asking you for a further 500, which, if added to half of the February budget amount, will add up to 1500 rubles. I would ask you to send me this amount a little earlier than 1st February, in view of my genuinely rather difficult financial circumstances. For God's sake, forgive my lack of ceremony! Lev Vasilyevich arrived recently. My brother Modest is intending to spend the holiday in Moscow, as a respite from his hectic life in Petersburg. He, like me, has an aversion towards Northern Palmyra, and, like me, he adores Moscow. No matter how much of a hardship it is for me to lead a pointless and involuntarily idle life here, my sympathy towards Moscow remains strong and warm. This strange, unique town has its own sort of particular charm, and he who falls in love with it once, despite all the mud and its inconveniences, will never stop loving it. I congratulate you, dear friend, on the New Yea, and pray to God that he will protect you from all ills! Please convey my best wishes to everyone. Your infinitely devoted, P. Tchaikovsky