Letter 4195 and Letter 2274: Difference between pages

Tchaikovsky Research
(Difference between pages)
m (1 revision imported)
 
No edit summary
 
Line 1: Line 1:
{{letterhead
{{letterhead
|Date=5/17 August 1890
|Date=24 April/6 May 1883
|To=[[Grand Duke Konstantin Konstantinovich]]
|To=[[Nikolay Konradi]]
|Place=[[Frolovskoye]]
|Place=[[Paris]]
|Language=Russian
|Language=Russian
|Autograph=[[Saint Petersburg]] (Russia): {{RUS-SPil}} (ф. 137, No. 78/25)
|Autograph={{locunknown}}
|Publication={{bib|1902/25|Жизнь Петра Ильича Чайковского ; том 3}} (1902), p. 382–385 (dated "3 August" {{OS}})<br/>{{bib|1977/40|П. И. Чайковский. Полное собрание сочинений ; том XV-Б}} (1977), p. 236–239
|Publication={{bibx|1951/52|П. И. Чайковский. С. И. Танеев. Письма}} (1951), p. 263<br/>{{bib|1970/86|П. И. Чайковский. Полное собрание сочинений ; том XII}} (1970), p. 136
|Notes=Manuscript copy in [[Klin]] (Russia): {{RUS-KLč}}
}}
}}
==Text==
==Text==
Based on a handwritten copy in the [[Klin]] House-Museum Archive, which may contain differences in formatting and content from Tchaikovsky's original letter.
{{Lettertext
{{Lettertext
|Language=Russian
|Language=Russian
|Translator=
|Translator=
|Original text={{right|''5 августа'' 1890<br/>с[ело] ''Фроловское''}}
|Original text={{right|Париж<br/>24 апреля/6 мая 1883 г[ода]}}
{{centre|Ваше императорское высочество!}}
Спасибо тебе, милый мой Николаша, что ты мне написал хоть краткое письмецо; я и тому был ужасно рад. Модя пишет мне, что у тебя изменился голос, что 'ты очень вырос и возмужал, и мне до крайности хочется поскорей тебя. увидеть. К сожалению, я не могу надеяться уехать отсюда как ещё недели через две. Не скажу, чтобы мне было весело, — но и несчастья большого нет прожить лишние две недели в Париже, лишь бы только погода была хорошая, а сегодня она слава Богу очень хорошая, — настоящая весна. План у меня такой. В Петербурге я останусь недолго; потом поеду в Москву и буду гостить у Анатолия Ильича месяц или полтора, а потом мне бы хотелось несколько недель погостить y хорошего моего друга в Полтавской губернии, в имении его ''Гранкино''. Не знаю только, согласен ли он будет принять странствующего музыканта, вечно живущего в чужих домах или в заграничных гостиницах. Спроси-ка его об этом.
Ваше дорогое, Милое, очаровательное письмо получил я за несколько часов перед отъездом в дальний путь, и потому простите, ради Бога, что мой ответ не будет так обстоятелен, как бы следовало. А между тем так много бы хотелось сказать по поводу замечаний, высказанных Вами о «''Пиковой даме''»! Но, Бог даст, зимой буду иметь возможность неоднократно беседовать с Вами устно. А пока мест позвольте, прежде всего, горячо поблагодарить Вас за неоценённое внимание Ваше ко мне и к моему новому детищу. Я ведь знаю, как в настоящее время Вы заняты и как мало у Вас досуга. Между тем Вы нашли возможность познакомиться с «''Пиковой дамой''» весьма основательно и уделили часть своего свободного времени для написания сочувственного отзыва о ней. Радуюсь, что в общем опера нравится Вам, и надеюсь, что после услышания её она ещё больше будет Вам по сердцу. Я писал её с небывалой горячностью и увлечением, живо перестрадал и перечувствовал все происходящее в ней (даже до того, что одно время боялся появления призрака «''Пиковой дамы''») и надеюсь, что все мои авторские восторги, волнения и увлечения отзовутся в сердцах отзывчивых слушателей. Тем не менее не сомневаюсь, что в опере этой бездна недостатков, свойственных моей музы-кальной личности. Ваши указания на погрешности против декламации, вероятно, слишком снисходительны. В этом отношении я неисправим. Не думаю, чтобы в речитативе, в диалоге я наделал много промахов этого рода; но в лирических местах, там, где правдивость передачи общего настроения увлекает меня, — я просто не замечаю ошибок подобных тем, о коих Вы упоминаете, и нужно, чтобы кто-нибудь точно указал на них, чтобы я их заметил. Впрочем, надо правду сказать, что у нас к этим подробностям относятся слишком щепетильно. Наши музыкальные критики, упуская часто из виду, что главное в вокальной музыке- правдивость воспроизведения чувств и настроений. прежде всего ищут неправильных акцентов, не соответствующих устной речи подъёмов мелодии, вообще всяческих мелких декламационных недосмотров, — с каким-то злорадством собирают их и попрекают ими автора с усердием, достойным лучших целей. По этой части особенно отличался и до сих пор при всяком случае отличается г. Кюи. Но, Ваше высочество, согласитесь, что безусловная непогрешимость в отношении музыкальной декламации есть качество отрицательное и что преувеличивать значение этого качества не следует. Однако ж, указывая на это свойство наших музыкальных зоилов, я вовсе не претендую быть правым. За указание на слово как, попавшее некстати на акцентированную часть такта, очень, очень благодарю Вас. Я как раз исправляю теперь все недосмотры и ошибки первого издания (второе выйдет осенью) и замечанием Вашим воспользовался немедленно.


Что касается повторения слов и даже целых фраз, то я должен сказать Вашему высочеству, что тут диаметрально расхожусь с Вами. Есть случаи, когда такие повторения совершенно естественны и согласны с действительностью. Человек под влиянием ''аффекта'' весьма часто повторяет одно и то же восклицание, одну и ту же фразу. Я не нахожу ничего несогласного с истиной В том, что старая, недалёкая гувернантка при всяком удобном случае повторяет при нотации и внушении свой вечный ''refrain'' о приличиях. Но даже если б в действительной жизни ничего подобного никогда не случалось, то я нисколько бы не затруднился нагло отступить от реальной истины в пользу истины художественной. Эти две истины совершенно различны, и слишком гнаться за первой из них, забывая вторую, я не хочу и не могу, ибо если погоню за реализмом в опере довести до последней крайности, — то неминуемо придёшь к полному отрицанию самой оперы. Люди, которые вместо того, чтобы говорить — поют, — ведь это верх л ж и в низменном смысле слова. Конечно, я человек своего века и возвращаться к отжившим оперным условностям и нонсенсам не желаю, - но подчиняться деспотическим требованиям теорий реализма отнюдь не намерен.
Скажи Моде, что Танино здоровье все в том же положении. Вчера я нашёл её особенно весёлою и довольною, благодаря тому, что накануне она проехалась вечером по Булонскому лесу и эта прогулка очень оживила её. Вчера вечером она опять каталась, — но спала эту ночь не так хорошо, как ту, и сегодня довольно слаба, но, впрочем, собиралась по моем уходе взять экипаж и поехать кататься.


Тем не менее мне до того несносна мысль, что есть место в «''Пиковой даме''», которое Вам противно, мне так хочется, чтобы именно В а м она как можно более была по душе, что я немедленно изменил текст в сцене гувернантки, распекающей девиц, и теперь повторение фразы если и есть, то мотивированное. Пришлось присочинить несколько стихов; это для меня страшно трудно, но я многое могу принести в жертву на алтарь моей приверженности к Вашему высочеству. То, что Вы говорите о первой сцене в Летнем саду, совершенно верно; я тоже очень боюсь, как бы это не вышло несколько опереточно, балаганно.
Я тороплюсь окончить мою оперу, которую пишу уже два года: она мне ужасно надоела, и кажется, что очень скоро все будет кончено. Боюсь только, что без дела мне скучнее будет. Модю здесь в гостинице все вспоминают; хозяева и слуга велят мне передать ему их усердные поклоны. Мне ''ужасно'' грустно, что Мише Мекку опять хуже стало. Передай от меня Моде поцелуй. Тебя крепко обнимаю.
 
{{right|Твой П. Ч.}}
Относительно хора, коим начинается второе действие, скажу, что его поют не гости (последние танцуют при этом), а ''настоящий хор певчих''. Текст этого хора принадлежит перу мало известного писателя прошлого века ''Карабанова'', специальность коего была сочинять тексты приветственных и всяческих ''кантат'' на празднествах вельмож Екатерины. Исполнение этой ''кантаты'' у меня в опере весьма реально, ибо стихи были сочинены, положены на музыку и спеты певчими на домашнем празднестве у Нарышкина. Песня ''Томского'' написана на слова ''Державина''; песня эта была в моде в конце прошлого столетия. Как и Все, что вышло из-под пера пресловутого ''Гавриила Романовича'', она лишена прелести. Я допускаю, что в торжественных одах у Державина был некоторый ''пиитический жар'', хотя и выраженный надутыми и тяжёлыми фразами. Но чего ему безусловно недоставало, так это остроумия. В данном случае (''в песне Томского'') нельзя не удивляться и пошлой глупости основной мысли, и натянутости формы. Взял же я эту песню как характерный эпизодик в картине, рисующей нравы конца прошлого века.
Наре, Грише кланяюсь. Зайчика поцелуй от меня. Рад буду всех Вас увидеть. Завтра мне минет 43 года!!!!!!! Какой старик!!!!
 
Ваше высочество! Я ещё очень, очень многое выскажу Вам по поводу письма Вашего через несколько времени. Уезжаю сегодня в Тифлис, но по дороге остановлюсь У брата Модеста и у сестры в Каменке. Из последней я и буду иметь удовольствие писать Вам.
 
Прошу Ваше высочество передать великой княгине выражение моего всенижайшего почтения и, ещё раз горячо благодаря за дорогое письмо, остаюсь Вашего высочества покорный слуга,
{{right|П. Чайковский}}


|Translated text=
|Translated text=
}}
}}

Revision as of 13:24, 31 December 2019

Date 24 April/6 May 1883
Addressed to Nikolay Konradi
Where written Paris
Language Russian
Autograph Location unknown
Publication П. И. Чайковский. С. И. Танеев. Письма (1951), p. 263
П. И. Чайковский. Полное собрание сочинений, том XII (1970), p. 136
Notes Manuscript copy in Klin (Russia): Tchaikovsky State Memorial Musical Museum-Reserve

Text

Based on a handwritten copy in the Klin House-Museum Archive, which may contain differences in formatting and content from Tchaikovsky's original letter.

Russian text
(original)
Париж
24 апреля/6 мая 1883 г[ода]

Спасибо тебе, милый мой Николаша, что ты мне написал хоть краткое письмецо; я и тому был ужасно рад. Модя пишет мне, что у тебя изменился голос, что 'ты очень вырос и возмужал, и мне до крайности хочется поскорей тебя. увидеть. К сожалению, я не могу надеяться уехать отсюда как ещё недели через две. Не скажу, чтобы мне было весело, — но и несчастья большого нет прожить лишние две недели в Париже, лишь бы только погода была хорошая, а сегодня она слава Богу очень хорошая, — настоящая весна. План у меня такой. В Петербурге я останусь недолго; потом поеду в Москву и буду гостить у Анатолия Ильича месяц или полтора, а потом мне бы хотелось несколько недель погостить y хорошего моего друга в Полтавской губернии, в имении его Гранкино. Не знаю только, согласен ли он будет принять странствующего музыканта, вечно живущего в чужих домах или в заграничных гостиницах. Спроси-ка его об этом.

Скажи Моде, что Танино здоровье все в том же положении. Вчера я нашёл её особенно весёлою и довольною, благодаря тому, что накануне она проехалась вечером по Булонскому лесу и эта прогулка очень оживила её. Вчера вечером она опять каталась, — но спала эту ночь не так хорошо, как ту, и сегодня довольно слаба, но, впрочем, собиралась по моем уходе взять экипаж и поехать кататься.

Я тороплюсь окончить мою оперу, которую пишу уже два года: она мне ужасно надоела, и кажется, что очень скоро все будет кончено. Боюсь только, что без дела мне скучнее будет. Модю здесь в гостинице все вспоминают; хозяева и слуга велят мне передать ему их усердные поклоны. Мне ужасно грустно, что Мише Мекку опять хуже стало. Передай от меня Моде поцелуй. Тебя крепко обнимаю.

Твой П. Ч.

Наре, Грише кланяюсь. Зайчика поцелуй от меня. Рад буду всех Вас увидеть. Завтра мне минет 43 года!!!!!!! Какой старик!!!!

Retrieved from ‘https://en.tchaikovsky-research.net/index.php?title=Letter_4195&oldid=54697’