Letter 1276

Date	29 August/10 September–31 August/12 September 1879
Addressed to	Nadezhda von Meck
Where written	Simaki
Language	Russian
Autograph Location	Klin (Russia): Tchaikovsky State Memorial Musical Museum-Reserve (a3, No. 577)
Publication	Жизнь Петра Ильича Чайковского, том 2 (1901), p. 308–309 (abridged) П. И. Чайковский. Переписка с Н. Ф. фон-Мекк, том 2 (1935), p. 200–203 П. И. Чайковский. Полное собрание сочинений, том VIII (1963), p. 347–349

Text

Russian text (original)

Симаки 29 авг[уста] Наконец сегодня, когда я окончил исправление клавираусцуга 3-го действия и сделал корректуру печатающейся теперь партитуры известного Вам «Сербо-русского марша», — оказалось, что уже ровно нечего делать, если б даже мне и вздумалось заняться. И тотчас же после этого, несмотря на все удовольствие чувствовать себя имеющим право на праздность, — я сознал все благодетельное значение серьёзного, поглощающего мысли и чувства труда. Он по временам утомляет и раздражает, но зато имеет свойство отвлекать от неудовлетворительных сторон действительности, от беспокойств и забот насчёт благополучия ближних. Как будто обрадовавшись, что я свободен и место опустело, — тысяча разных тревожных мыслей осадила мне. И пошатнувшееся здоровье сестры, и Ваши частые головные боли, и служебные обстоятельства Анатоля. и некоторые неудобства в положении Модеста в доме г. Конради, и Ваше до сих пор ещё не устраивающееся браиловское хозяйство, и Тася, и судьба моей оперы, которая, Бог знает, когда и как состоится, — все это нахлынуло сразу. А тут ещё страх и грусть по поводу отъезда из Симаков настолько сильные, что я чуть не прослезился и не кинулся в объятия входившего в комнату Леона! Одним словом, нервы мои, заметив, что я не нуждаюсь в напряжении их для работы, изволили расшалиться. Чтобы покончить с ними, я предпринял громадную пешеходную прогулку один в далекий лес, где ещё ни разу не был. Разумеется, средство отлично помогло, и в эту минуту, возвратившись и севши писать Вам, я только ощущаю радость при мысли, что нахожусь ещё в Симаках и что пишу к Вам не далее, как за 4 версты. Буду эти последние дни наслаждаться своим правом на праздность. Завтра Сашины именины. Как странно подумать, что он уже в Петербурге! Поздравляю Вас. дорогой, милый друг. 31 августа Любите ли Вы такие серенькие деньки, как сегодня? Я их люблю ужасно. Да и вообще начало осени по прелести можно сравнить только с весной. Мне кажется даже, что сентябрь с его-нежно-меланхолической окраской природы имеет преимущественное свойство наполнять мою душу тихими и радостными ощущениями. В Симаках кроме ближайших к дому мест есть поблизости очаровательные места, которыми наслаждаться можно или вечерком во время заката или в такой бессолнечный день, как сегодня. Напр[имер], если выйти из сада направо мимо колодца и огородов на дорогу, идущую низом вдоль заросшего тростником болота параллельно с деревней. Я очень люблю эти места. Днём в солнечный день солнце мешает смотреть на живописно раскинувшуюся деревню, вечером же или в такой день, как сегодня, очень приятно усесться где-нибудь повыше (напр[имер], около крошечной берёзовой, рощицы, у канавы, отделяющей усадьбу от поля), и смотреть на необыкновенной величины старые ивы *, растущие внизу вперемежку с тополями, на село с скромной церковью (какую прелесть придаёт всякому сельскому виду скромная деревенская церковь), на дальний лес. Я просидел около часу сейчас на этом месте и испытал одну из тех чудных минут, когда всякие заботы и треволнения куда-то скрываются. Вместо них предаёшься самым разнообразным и отрывочным мыслям и фантазиям. Над головой кружатся тучи ласточек, и тотчас начинаешь соображать, зачем они собираются, не хотят ли уже лететь, куда они полетят и т. д. Смотришь на вековые деревья и стараешься определить их возраст и т. д. Меня прервал Иван Васильев с письмом Вашим. Продолжаю. Вчера вечером я был в Симацкой дубине и на таком чудном новом месте, открытом Ефимом, что мы все единогласно решили очень рекомендовать Вам это место и предложить съездить на него в первый раз, как Вы захотите побывать в лесу. Потом я провёл очень приятный вечер с Влад[иславом] Альбертовичем. Вы спрашиваете меня, милый друг, какой характер мне симпатичнее: увлекающийся-Владислава, или деревянный-его брата. Разумеется, первый. Но я выскажу Вам откровенно мою мысль относительно Владислава. Полнота молодой жизни, которою он проникнут и которая сказывается в каждом его слове, как всякое проявление кипучей молодости, имеет большое обаяние, но тут есть и опасность. Непременно нужно, чтобы он увлекался не только на словах, но и на деле. Не знаю отчего, мне кажется, что в Пахульском есть черты какого-то тургеневского героя, т.е. человека очень способного, имеющего совершенно искреннее и пылкое стремление к выполнению самых широких замыслов, но... На этом месте я получил телеграмму от брата Анатолия, которую при сем прилагаю. В эту минуту я так расстроен, что не могу писать. Еду сегодня вечером прямо в Петербург. Через час Я значительно успокоился. Бывают несчастия хуже. Кто знает, — может быть, все к лучшему? Тем не менее, Вы простите меня, милый друг, если я уже не буду так обстоятельно писать к Вам, как собирался. Я хотел сказать про Пахульского, что я хотел бы в нем видеть признаки энергии в труде. Конечно, мне, может быть, это только кажется, но я боюсь, как бы не вышел из него человек, вечно готовый к упорному труду, но не имеющий выдержки. Итак, он в настоящую минуту хочет приняться за контрапункт. Пусть примется непременно и, несмотря на скуку, сопряжённую с этим занятием, пусть выдержит до конца. Пусть к моему приезду в Неаполь (который, я надеюсь, состоится, хотя в эту минуту меня обуял какой-то неопределённый страх за будущее) он приготовит мне для просмотра побольше этой скучной, но полезной материи. Я бы сам ему высказал моё сомнение в его энергии, если б был уверен, что не ошибаюсь. Я ещё недостаточно хорошо знаю его. Дай бог, чтоб у него намерения и приведение их в исполнение шли всегда рядом. Я уверен, что если моё подозрение сколько-нибудь и справедливо, то Ваше влияние спасёт его от природного недостатка. Ах, Боже мой! зачем нельзя двигаться с быстротой телеграфической депеши! Как я бы хотел быть теперь уже в Петербурге! О многом я хотел поговорить с Вами сегодня, милый друг, но, простите, чувствую, что до самого приезда в Петербург, до тех пор, пока не узнаю, в чем дело, не в состоянии написать Вам ничего путного. Кончаю это письмо выражением моей благодарности к Вам! Но как выразить Вам ее? Лучше я положусь на Вашу проницательность. Я обязан Вам всеми счастливыми минутами жизни, и если нужна будет твёрдость для перенесения несчастий, то и её я почерпну в моей дружбе к Вам. Кончая, я скажу: до свиданья в Неаполе!. Хотя я мог бы писания мои взять с собой, но предпочитаю оставить их почте. В том расстройстве, в каком я буду находиться все эти дни, я боюсь потерять рукописи. А ведь недаром третьего дня я ощутил неопределённое беспокойство! Ваш благодарный и безгранично любящий Вас П. Чайковский * Я не вполне уверен, ивы это или вербы.