Letter 1021 and Letter 1017: Difference between pages

Tchaikovsky Research
(Difference between pages)
m (Text replacement - " граф" to " Граф")
 
m (Text replacement - "все-таки " to "всё-таки ")
 
Line 1: Line 1:
{{letterhead
{{letterhead
|Date=14/26 December 1878
|Date=12/24 December 1878
|To=[[Nadezhda von Meck]]
|To=[[Lev Davydov]]
|Place=[[Florence]]
|Place=[[Florence]]
|Language=Russian
|Language=Russian
|Autograph=[[Klin]] (Russia): {{RUS-KLč}} (a{{sup|3}}, No. 2860)
|Autograph=[[Saint Petersburg]] (Russia): {{RUS-SPsc}} (ф. 834, ед. хр. 19, л. 13–15)
|Publication={{bib|1934/36|П. И. Чайковский. Переписка с Н. Ф. фон-Мекк ; том 1}} (1934), p. 547–548<br/>{{bib|1962/102|П. И. Чайковский. Полное собрание сочинений ; том VII}} (1962), p. 538–539<br/>{{bib|1993/66|To my best friend. Correspondence between Tchaikovsky and Nadezhda von Meck}} (1993), p. 414–415 (English translation; abridged)
|Publication={{bib|1940/210|П. И. Чайковский. Письма к родным ; том 1}} (1940), p. 478–479<br/>{{bib|1955/37|П. И. Чайковский. Письма к близким}} (1955), p. 189–190 (abridged)<br/>{{bib|1962/102|П. И. Чайковский. Полное собрание сочинений ; том VII}} (1962), p. 531–532<br/>{{bib|1981/81|Piotr Ilyich Tchaikovsky. Letters to his family. An autobiography}} (1981), p. 186–187 (English translation; abridged)
}}
}}
==Text==
==Text==
Line 11: Line 11:
|Language=Russian
|Language=Russian
|Translator=
|Translator=
|Original text={{right|''Villa Bonciani''<br/>26/14 д[екабря] 1878}}
|Original text={{right|''Флоренция''<br/>24/12 д[екабря] 1878}}
Не могу удержаться, чтоб не написать ещё хотя несколько слов Вам, милый друг мой!
Какой ты милый, Лёвушка, что написал мне! Это для меня был тем более приятный сюрприз, что я до сих пор не знал, как вы провели время в Москве. Сегодня же я получил длинное письмо от Модеста, в котором он много пишет про наших дорогих каменских туземок и рассказывает, как они мило устроились, как проводят время и как у них с утра до вечера гости. Я и радуюсь за них, но иногда мне так жалко бывает бедную Сашу, которая ради старших должна так долго лишать себя удовольствия видеть и младших детей и тебя. Живо воображаю, как тебе должно казаться пусто и грустно без них! Но зато ты имеешь ни с чем не сравнимое счастье видеть Уку, Бобика! Скажи Бобику, что напечатаны ноты с картиночками, что ноты эти сочинил дядя Петя и что на них написано: посвящается ''Володе Давыдову''. Он, глупенький, и не поймёт, что значит посвящается! А я напишу Юргенсону, чтобы послал в Каменку экземпляр. Меня только немало смущает, что Митюк, пожалуй, обидится немножко. Но, согласись сам, можно ли ему посвящать музыкальные сочинения, когда он прямо говорит, что музыку не любит? А Бобику, хоть ради его неподражаемо прелестной фигурки, когда он играет, смотрит в ноты и считает, — можно целые симфонии посвящать.


Мне очень понравилась труппа ''Веllоti Bon''. Marchi действительно прекрасная актриса. Не менее её понравилась мне та, которая играла её дочь; вообще женщины хороши в этой труппе, — но мужчины, за исключением комика, исполнявшего роль ''Дуки'', показались мне все очень плохими, а главное ''непрезентабельными'', что составляет громадный недостаток, когда играется пьеса, в которой, кроме Графов, маркизов и герцогов, ничего нет. Уверяю Вас, что мой Гектор мог бы с большим правом взять на себя роль аристократа. Пиэса до крайности слаба. Очень жаль, что мы напали как раз на такую. Мне кажется, что здесь было мало простора для такой актрисы, как Marchi.  
Я послезавтра еду в Париж. Избрал я своим местопребыванием Париж потому, что принимаюсь вскоре за такую трудную, утомительную работу (оперу), которая требует, чтоб всегда под рукой была возможность рассеяться посредством театра, прогулки по бульвару и т. д. Не далее как три дня тому назад я нажил себе совершенно неожиданно истерический припадочек только потому, что слишком устал от чрезвычайного напряжения всех сил, работая над первой сцен ай будущей оперы. При, том же моему мизантропическому идраву в таком огромном городе, как Париж, ничто препятствовать не будет. Наконец, мне нужно быть в Париже, чтобы собрать некоторые необходимые для оперы матерьялы. Адрес мой будет таков: ''Rue de la Paix, Hôtel de Hollande''. Впрочем, это только на первое время, ибо я буду себе искать дешёвенького ''garné''. Но письма во всяком случае дойдут. Погода здесь стоит по большей части плохая, т. е. дожди и даже раз был снег. Но иногда выдаются деньки удивительные. Я, к удивлению моему, нисколько не скучал здесь, несмотря на то, что был совершенно одинок и что живу в пустыне. От времени до времени я нуждаюсь в одиночестве, если нахожусь в нормальном состоянии духа. Впрочем, я не могу не упомянуть с благодарностью про Алёшу. Он превосходно себя ведёт, и я не могу достаточно нахвалиться его поведением, заботливостью, а главное, непостижимо постоянною весёлостью, которая и на меня иногда переходит. Единственное облачко на моем горизонте, — это Толя, который все недоволен, все жалуется, все хандрит. Что мне с ним сделать! Близость M[ada]me Мекк немножко смущала меня в первое время, и, признаться, я побаивался, что уж не изменила ли она своей ''ligne de conduite'' и не хочет ли завлечь меня к себе? Оказалось, что нисколько. Ежедневно в 11 часов она проходит мимо меня и пристально смотрит в мои окна, но за близорукостью никогда меня не видит, раза два мы были вместе в театре, т. е. она с. своими в ложе, а я в партере, и только! Но зато переписка ежедневная. Ах, Лева, что это за странная, но вместе с тем умная и добрая женщина. Да! кстати! Пожалуйста, прошу тебя и всех Вас, по возможности, ни с кем, кроме самых близких, об моих отношениях к ней не говорить. Хотя ничего не может быть невиннее этих отношений, но не преминут раздуть это в какую-нибудь мерзость, и если мне от этого ни тепло ни холодно, то ей может быть неприятно. Нужно, чтобы это не сделалось достоянием публики, особенно московской, язык которой и без того немало чесался насчёт и меня и ее.


В антракте между первым и вторым действием я наслаждался знаете кем? - Милочкой. Она так восхитительно, без умолку болтала с Вами. Должно быть, то, что она говорила Вам, было необыкновенно забавно и мило. Вы совершенно справедливо сказали про неё, что её личико с его прелестным выражением напрашивается на поцелуи, и мысленно она получила их от меня целое множество. Я не знаю в мире ничего прелестнее, как личико милого ребёнка. Только вчера я вполне хорошо рассмотрел эту маленькую особу и вполне оценил её необычайную прелесть. При случае передайте ей, друг мой, что у неё есть большой поклонник и почитатель в моем лице.
Теперь вот о чем я хотел поговорить с тобой. Я не предвижу, чтобы когда-нибудь основался в Петербурге или Москве. Всего вероятнее, что я буду большую часть года всегда проводить, с вами; а меньшую в поездках. Ввиду этого мне нужно бы серьёзно позаботиться о своём помещении в Каменке. Хотя я совершенно доволен флигелем, но всё-таки там немножко узковато, и притом летом, при отворенных окнах, заниматься там стеснительно. Куда мне деться, когда я теперь приеду? Я буду писать оперу. Мне нужно быть совершенно застрахованным от всякого шума, нужно, одним словом, нечто вроде того, что было в прошлом году. Я уж думал, нельзя ли на мой счёт сделать маленькую пристройку к флигелю или что-нибудь вроде этого? Голубчик, напиши своё мнение об этом. (Сколько стоит хату Бысроить??)


Приехавши в Вену, Вы будете прежде всего устраиваться, потом приедут Ваши мальчики с Александром Филаретовичем, потом наступят праздники, и Вам часто придётся выезжать, чтобы веселить приезжих; все это, очевидно, будет до такой степени занимать Ваше время, что писать письма времени Вам не хватит. Поэтому, милый друг, пожалуйста, не смущайтесь моими письмами и не торопитесь отвечать на них, — Ваше молчание мне будет совершенно понятно. Напишите мне из Вены, когда Вы вполне устроитесь и когда для переписки хватит свободного времени. Буду терпеливо ждать. Тоскливая погода усугубляет моё грустное настроение; а грустно потому, что Вы уезжаете, потому, что кончается житье моё на милой вилле Bonciani, вблизи Вас, вдали от всякой суеты.  
Я не знаю, сколько времени проведу в Париже. Во всяком случае постом я уже буду в России, но полагаю, что к Вам попаду во всяком случае не ранее пасхи, ибо мне необходимо будет несколько времени провести в Петербурге. Впрочем, верного ничего ещё не знаю.


Рукописи все нет, хотя обещанные объяснения Анатоля я получил. Они очень неудовлетворительны. Если и завтра она не придёт, я, вероятно, останусь до субботы.
Целую тебя, голубчик! С Удушаю в своих объятиях детей.
 
{{right|Твой П. Чайковский}}
Книги возвращаю, но боюсь, что поздно и что Вам уложить их некуда. В таком случае я могу довезти их до России.
 
Я не жду ответа. Попрошу Вас только, друг мой, решить вопрос с книгами, и если Вам их взять некуда, то Алексей принесёт их назад. Будьте здоровы. Доброго пути желаю Вам, бесценный друг мой.
{{right|Ваш П. Чайковский}}


|Translated text=
|Translated text=
}}
}}

Revision as of 12:29, 25 January 2020

Date 12/24 December 1878
Addressed to Lev Davydov
Where written Florence
Language Russian
Autograph Location Saint Petersburg (Russia): National Library of Russia (ф. 834, ед. хр. 19, л. 13–15)
Publication П. И. Чайковский. Письма к родным (1940), p. 478–479
П. И. Чайковский. Письма к близким. Избранное (1955), p. 189–190 (abridged)
П. И. Чайковский. Полное собрание сочинений, том VII (1962), p. 531–532
Piotr Ilyich Tchaikovsky. Letters to his family. An autobiography (1981), p. 186–187 (English translation; abridged)

Text

Russian text
(original)
Флоренция
24/12 д[екабря] 1878

Какой ты милый, Лёвушка, что написал мне! Это для меня был тем более приятный сюрприз, что я до сих пор не знал, как вы провели время в Москве. Сегодня же я получил длинное письмо от Модеста, в котором он много пишет про наших дорогих каменских туземок и рассказывает, как они мило устроились, как проводят время и как у них с утра до вечера гости. Я и радуюсь за них, но иногда мне так жалко бывает бедную Сашу, которая ради старших должна так долго лишать себя удовольствия видеть и младших детей и тебя. Живо воображаю, как тебе должно казаться пусто и грустно без них! Но зато ты имеешь ни с чем не сравнимое счастье видеть Уку, Бобика! Скажи Бобику, что напечатаны ноты с картиночками, что ноты эти сочинил дядя Петя и что на них написано: посвящается Володе Давыдову. Он, глупенький, и не поймёт, что значит посвящается! А я напишу Юргенсону, чтобы послал в Каменку экземпляр. Меня только немало смущает, что Митюк, пожалуй, обидится немножко. Но, согласись сам, можно ли ему посвящать музыкальные сочинения, когда он прямо говорит, что музыку не любит? А Бобику, хоть ради его неподражаемо прелестной фигурки, когда он играет, смотрит в ноты и считает, — можно целые симфонии посвящать.

Я послезавтра еду в Париж. Избрал я своим местопребыванием Париж потому, что принимаюсь вскоре за такую трудную, утомительную работу (оперу), которая требует, чтоб всегда под рукой была возможность рассеяться посредством театра, прогулки по бульвару и т. д. Не далее как три дня тому назад я нажил себе совершенно неожиданно истерический припадочек только потому, что слишком устал от чрезвычайного напряжения всех сил, работая над первой сцен ай будущей оперы. При, том же моему мизантропическому идраву в таком огромном городе, как Париж, ничто препятствовать не будет. Наконец, мне нужно быть в Париже, чтобы собрать некоторые необходимые для оперы матерьялы. Адрес мой будет таков: Rue de la Paix, Hôtel de Hollande. Впрочем, это только на первое время, ибо я буду себе искать дешёвенького garné. Но письма во всяком случае дойдут. Погода здесь стоит по большей части плохая, т. е. дожди и даже раз был снег. Но иногда выдаются деньки удивительные. Я, к удивлению моему, нисколько не скучал здесь, несмотря на то, что был совершенно одинок и что живу в пустыне. От времени до времени я нуждаюсь в одиночестве, если нахожусь в нормальном состоянии духа. Впрочем, я не могу не упомянуть с благодарностью про Алёшу. Он превосходно себя ведёт, и я не могу достаточно нахвалиться его поведением, заботливостью, а главное, непостижимо постоянною весёлостью, которая и на меня иногда переходит. Единственное облачко на моем горизонте, — это Толя, который все недоволен, все жалуется, все хандрит. Что мне с ним сделать! Близость M[ada]me Мекк немножко смущала меня в первое время, и, признаться, я побаивался, что уж не изменила ли она своей ligne de conduite и не хочет ли завлечь меня к себе? Оказалось, что нисколько. Ежедневно в 11 часов она проходит мимо меня и пристально смотрит в мои окна, но за близорукостью никогда меня не видит, раза два мы были вместе в театре, т. е. она с. своими в ложе, а я в партере, — и только! Но зато переписка ежедневная. Ах, Лева, что это за странная, но вместе с тем умная и добрая женщина. Да! кстати! Пожалуйста, прошу тебя и всех Вас, по возможности, ни с кем, кроме самых близких, об моих отношениях к ней не говорить. Хотя ничего не может быть невиннее этих отношений, но не преминут раздуть это в какую-нибудь мерзость, и если мне от этого ни тепло ни холодно, то ей может быть неприятно. Нужно, чтобы это не сделалось достоянием публики, особенно московской, язык которой и без того немало чесался насчёт и меня и ее.

Теперь вот о чем я хотел поговорить с тобой. Я не предвижу, чтобы когда-нибудь основался в Петербурге или Москве. Всего вероятнее, что я буду большую часть года всегда проводить, с вами; а меньшую в поездках. Ввиду этого мне нужно бы серьёзно позаботиться о своём помещении в Каменке. Хотя я совершенно доволен флигелем, но всё-таки там немножко узковато, и притом летом, при отворенных окнах, заниматься там стеснительно. Куда мне деться, когда я теперь приеду? Я буду писать оперу. Мне нужно быть совершенно застрахованным от всякого шума, нужно, одним словом, нечто вроде того, что было в прошлом году. Я уж думал, нельзя ли на мой счёт сделать маленькую пристройку к флигелю или что-нибудь вроде этого? Голубчик, напиши своё мнение об этом. (Сколько стоит хату Бысроить??)

Я не знаю, сколько времени проведу в Париже. Во всяком случае постом я уже буду в России, но полагаю, что к Вам попаду во всяком случае не ранее пасхи, ибо мне необходимо будет несколько времени провести в Петербурге. Впрочем, верного ничего ещё не знаю.

Целую тебя, голубчик! С Удушаю в своих объятиях детей.

Твой П. Чайковский