Letter 1176 and Letter 1996: Difference between pages

Tchaikovsky Research
(Difference between pages)
No edit summary
 
m (1 revision imported)
 
Line 1: Line 1:
{{letterhead
{{letterhead
|Date=9/21 May 1879
|Date=28 March/9 April 1882
|To=[[Modest Tchaikovsky]]
|To=[[Modest Tchaikovsky]]
|Place=[[Brailov]]
|Place=[[Moscow]]
|Language=Russian
|Language=Russian
|Autograph=[[Klin]] (Russia): {{RUS-KLč}} (a{{sup|3}}, No. 1543)
|Autograph=[[Klin]] (Russia): {{RUS-KLč}} (a{{sup|3}}, No. 1659)
|Publication={{bib|1940/210|П. И. Чайковский. Письма к родным ; том 1}} (1940), p. 564–565<br/>{{bib|1963/6|П. И. Чайковский. Полное собрание сочинений ; том VIII}} (1963), p. 210–211 (abridged)
|Publication={{bib|1966/43|П. И. Чайковский. Полное собрание сочинений ; том XI}} (1966), p. 95 (abridged)<br/>{{bibx|2009/2|Неизвестный Чайковский}} (2009), p. 278–279
}}
}}
==Text==
==Text==
Line 11: Line 11:
|Language=Russian
|Language=Russian
|Translator=
|Translator=
|Original text={{right|''Браилов''<br/>''9 мая''}}
|Original text={{right|''Москва''<br/>28 марта}}
{{centre|Милый мой Модя!}}
Дойдёт ли до тебя это письмо? Дождёшься ли ты его? Напишу вкратце, как все до сих пор было. Путешествие от Варшавы сюда опять было борьбой со сном, — но было покойно и минутами даже приятно-уютно. Толя и Юргенсон встретили меня. Толя был весел и, казалось, совершенно счастлив. Но через час уже в бочку мёда начали попадать ложки дёгтя. Он сообщил мне свои уже минувшие подозрения, что будто бы у него появились признаки сифилиса. Разумеется, я тотчас же увидел, что это вздор. В тот же день я познакомился с Парашей и её отцом и братом и сейчас же стал с ними в отношения интимности. Параша очень симпатичная, милая девушка, простая, естественная, без всякого ломания. В течение дня у Толя несколько раз заболевало то горло, то губы, то нос, и во всем этот он усматривал сифилис. Но я его успокаивал, и он сознавался, что это мания. Вчера в течение дня он мало-помалу дошёл до совершенно убеждения, что не только у него сифилис, то что уже и Параша ''заражена'' и что у неё уже распухли венерические губы. Был он у доктора, который хотя сказал ему, что у него нет сифилиса, но в тоне его ему показалось желание скрыть правду. К вечеру он дошёл до полного отчаяния, я и наконец поддался его страху и утратил способность успокаивать его. Это был невыразимо мучительный вечер. Ему приходилось притворяться счастливым и весёлым от обеда до трёх часов ночи, так как с Парашей мы провели весь вечер, были в Кремле, потом у заутрени и на разговенье. Тем ужаснее было на душе и у него и у меня, что мы не могли даже беседовать, ибо были не одни. Всю ночь он не спал и возился с воображаемыми заражёнными местами. Сегодня утром у него была истерика, — а тут являлись с поздравлениями! Ах. что за мучения я испытывал! Ум говорит мне, что у Толи все это болезненная мания, а душа настроена его страхами, и я начинаю верить, что он заражён.
Вчера получил твоё письмо из Каменки. Очень был ему рад. Рад также думать, что ты уже теперь благополучно в Гранкине. А повести ты так мне и не прочитал, коварный! Когда-то увидимся, попаду ли в Гранкино?


Н[адежда] Ф[иларетовна] в последнем письме предлагает мне прожить значительную часть лета в одном из фольварков, называемом ''Симаки''. Он отстоит отсюда на расстоянии 4-х вёрст. Дом там небольшой, но настолько уютный и удобный, что в нем два раза жила целое лето дочь Н[адежды] Ф[ила-ретовны] Графиня Бенингсен с семейством. При доме старый, тенистый сад, имеющий, между прочим, ту замечательность, что во всей здешней местности это единственный уголок, в котором растут ландыши. В настоящую минуту передо мной великолепный букет из ''них'', взятый оттуда. Сад спускается к чудесной быстрой речке. Прямо за домом очень хороший лес. ''Н[адежда] Ф[иларетовна]'' очень уговаривает меня согласиться на это и обещает устроить мне всевозможные удобства. Если я изъявлю согласие, то она к 15 июню хочет все приготовить и затем надеется, что я проживу во всяком случае не меньше месяца.
Надеюсь, уверен, что всё эти неприятности рассеются как дым и что завтра мы будем смеяться над этим. Получил твоё письмо. Как тебе не стыдно, Модичка. говорить о том, что ты ''мне стоил''? Да подумай хорошенько, что бы я делал, если бы не ты с Колей! Вы мои спасители! Без Вас я бы всю зиму промучился и протосковал бы. Я вспоминаю о Вас со слезами на глазах и только теперь понимаю, чего я лишился, простившись с Вами!


Много соблазнительного в этом предложении, но много и неудобств. Главное, мне, во-первых, совестно будет перед каменскими жителями, а во-вторых, и жаль так надолго с ними расставаться. Потом мне неизвестно, когда будет Талин отпуск, неизвестно, серьёзно ли на этот раз разыграется моё дело с ''гадиной'' — словом, много разных неизвестностей, которые сначала необходимо разъяснить. Поэтому я отвечал Н[адежде] Ф[иларетовне], что как ни благодарен ей за предложение, но решительный ответ могу ей дать только через несколько времени, уже из Каменки. Историческая достоверность требует, чтоб я прибавил, что только через несколько часов по получении письма я нашёл в предложении Н[адежды] Ф[иларетовны] соблазнительные стороны. В первую же минуту я рассердился. Мне не понравилось, что она вовсе не принимает в расчёт, что я люблю своих родных и что мне приятно с ними жить. Во-вторых, мне показалось, что хотя нас будут разделять 4 версты, но всё-таки будут говорить черт знает что и её же дети (старшие) начнут коситься на наши отношения и распространять про меня всякий вздор подобно тому, как это было с Котеком. Вообще я увидел почему-то в этом предложении маленькое насилие и стеснение моей свободы. Но само собой разумеется, что она-то предлагает это исключительно дабы доставить мне случай пожить в прелестной местности и одиноко. Как ты смотришь на это?
Обнимаю крепко.
 
Знаешь Модя, что я в этот раз уже совсем не испытываю того удовольствия, которое Браилов доставил мне в прошлом году. В сущности, я с грустью сознаю, что на этот раз я здесь ''убиваю время''. Убиваю я его хорошо, т. е. читаю, гуляю, ем, играю и во всяком случае не скучаю и не тоскую Нимало. Но в тайне души ожидаю не без некоторого нетерпения дня отъезда. Причин множество. Но все они соединяются в одной: ''я не в духе'' и почему-то всё это время мало восприимчив к наслаждению природой. Кажется, что я сделал глупость, не взяв с собой партитуры, и что в глубине моего ''невдухия'' лежит недовольство собой за то, что партитура бездействует. Прощай, голубчик. Обнимаю и целую тебя и Колю.
{{right|Твой П. Чайковский}}
{{right|Твой П. Чайковский}}
Завтра опять напишу.


|Translated text=
|Translated text=
}}
}}

Revision as of 14:39, 12 July 2022

Date 28 March/9 April 1882
Addressed to Modest Tchaikovsky
Where written Moscow
Language Russian
Autograph Location Klin (Russia): Tchaikovsky State Memorial Musical Museum-Reserve (a3, No. 1659)
Publication П. И. Чайковский. Полное собрание сочинений, том XI (1966), p. 95 (abridged)
Неизвестный Чайковский (2009), p. 278–279

Text

Russian text
(original)
Москва
28 марта

Дойдёт ли до тебя это письмо? Дождёшься ли ты его? Напишу вкратце, как все до сих пор было. Путешествие от Варшавы сюда опять было борьбой со сном, — но было покойно и минутами даже приятно-уютно. Толя и Юргенсон встретили меня. Толя был весел и, казалось, совершенно счастлив. Но через час уже в бочку мёда начали попадать ложки дёгтя. Он сообщил мне свои уже минувшие подозрения, что будто бы у него появились признаки сифилиса. Разумеется, я тотчас же увидел, что это вздор. В тот же день я познакомился с Парашей и её отцом и братом и сейчас же стал с ними в отношения интимности. Параша очень симпатичная, милая девушка, простая, естественная, без всякого ломания. В течение дня у Толя несколько раз заболевало то горло, то губы, то нос, и во всем этот он усматривал сифилис. Но я его успокаивал, и он сознавался, что это мания. Вчера в течение дня он мало-помалу дошёл до совершенно убеждения, что не только у него сифилис, то что уже и Параша заражена и что у неё уже распухли венерические губы. Был он у доктора, который хотя сказал ему, что у него нет сифилиса, но в тоне его ему показалось желание скрыть правду. К вечеру он дошёл до полного отчаяния, я и наконец поддался его страху и утратил способность успокаивать его. Это был невыразимо мучительный вечер. Ему приходилось притворяться счастливым и весёлым от обеда до трёх часов ночи, так как с Парашей мы провели весь вечер, были в Кремле, потом у заутрени и на разговенье. Тем ужаснее было на душе и у него и у меня, что мы не могли даже беседовать, ибо были не одни. Всю ночь он не спал и возился с воображаемыми заражёнными местами. Сегодня утром у него была истерика, — а тут являлись с поздравлениями! Ах. что за мучения я испытывал! Ум говорит мне, что у Толи все это болезненная мания, а душа настроена его страхами, и я начинаю верить, что он заражён.

Надеюсь, уверен, что всё эти неприятности рассеются как дым и что завтра мы будем смеяться над этим. Получил твоё письмо. Как тебе не стыдно, Модичка. говорить о том, что ты мне стоил? Да подумай хорошенько, что бы я делал, если бы не ты с Колей! Вы мои спасители! Без Вас я бы всю зиму промучился и протосковал бы. Я вспоминаю о Вас со слезами на глазах и только теперь понимаю, чего я лишился, простившись с Вами!

Обнимаю крепко.

Твой П. Чайковский

Завтра опять напишу.