Letter 289

Date	13/25 February 1873
Addressed to	Modest Tchaikovsky
Where written	Moscow
Language	Russian
Autograph Location	Saint Petersburg (Russia): National Library of Russia (ф. 834, ед. хр. 36, л. 48–49)
Publication	Жизнь Петра Ильича Чайковского, том 1 (1900), p. 402–403 (abridged) П. И. Чайковский. Письма к родным (1940), p. 191–193 П. И. Чайковский. Письма к близким. Избранное (1955), p. 80–81 (abridged) П. И. Чайковский. Полное собрание сочинений, том V (1959), p. 302–303 Piotr Ilyich Tchaikovsky. Letters to his family. An autobiography (1981), p. 78–79 (English translation; abridged)

Text

Russian text (original)

Москва 13 февраля 1873 г[ода] Милый Модя! Ты говоришь, что я умолк! Но разве Саша не получила моего письма, писанного в прошлом месяце? Я эта письмо рассчитывал на Вас двух и очень буду огорчаться, если оно да тебя не дошло. С нотами, заказанными тобой и Персефоной, я действительно замешкался, но я потерял было твоё письма. Между прочим, я узнал потом, что Юргенсон или, лучше, его приказчики присовокупили к нотам счёт. Не обращай на нега внимания, эта произошло от недоразумения; все присланные опусы я приношу в дар тебе и Персефоне, и никаких денег присылать не нужно. О моей симфонии ты, вероятно, знаешь из газет; прибавлю от себя, что она имела большой успех и в особенности «Журавель» заслужил самые лестные отзывы. Честь этого успеха я приписываю не себе, а настоящему композитору означенного произведения — Петру Герасимовичу, который, в то время как я сочинял и наигрывал «Журавля», постоянно подходил и подпевал мне Когда я был в Петербурге, то играл финал на вечере у Римского-Корсакова, и вся компания чуть-чуть не разорвала меня на часи от восторга, а M[ada]me Корсакова слёзно просила аранжировать в четыре руки. Ну и пусть её аранжирует. За эту симфонию мне из Музык[ального] Общ[ества] выдали мою долговую расписку в 300 р[ублей], а в последнем концерте она опять пойдёт (т. е. не расписка, а симфония), и к этому дню мне готовят овацию с подарком. Конечно, по моему ангельскому бескорыстию я хочу не принимать подарка, на едва ли меня допустят да этого. Ах! Как тяжело подчиняться тираническим требованиям толпы! Она не понимает, что мы, художники, живём в таких высоких эмпиреях, что их деньги для нас — презренный металл! Вообще близится время, когда и Коля, и Толя, и Ипполит, и Модя уже не будут Чайковскими, а только братьями Чайковского. Не скрою, что это-то и есть вожделенная цель моих стараний. Своим величием стирать во прах все окружающее, — не есть ли эта высочайшее наслаждение? Итак, трепещи, ибо слава моя скоро тебя раздавит. Остроумна-милый тон моего письма вдохновлён моими частыми свиданиями с Апухтиным, который теперь находится здесь в более весёлом состоянии духа, чем когда-либо, несмотря на та, что проиграл в карты все, что наиграл прежде. На днях здесь была свадьба Андрея Апухтина на своей родной тётке, и я присутствовал на ней свидетелем. Леля в качестве chef de la famille не признает этого брака и хотя был на свадьбе, но всем объявлял, что заехал нечаянно, увидев в окнах свет. Ты спрашиваешь а моих планах на лето? Не знаю, почтенный ничего ещё не знаю, но, кажется, не миную Каменки ни в каком случае. Целую тебя крепко, Сашу, Леву и всех. П. Чайковский