Letter 2267

Date	17/29 April 1883
Addressed to	Pyotr Jurgenson
Where written	Paris
Language	Russian
Autograph Location	Klin (Russia): Tchaikovsky State Memorial Musical Museum-Reserve (a3, No. 2424)
Publication	П. И. Чайковский. Переписка с П. И. Юргенсоном, том 1 (1938), p. 301–302 П. И. Чайковский. Полное собрание сочинений, том XII (1970), p. 126–127

Text and Translation

Russian text (original)

English translation By Brett Langston

Воскр[есенье], 17 апр[еля] Господи, в каком волнении и расстройстве я был вчера! Вечером получаю вдруг телеграмму от генерала Рихтера (которому уже три недели тому назад возвестил, что партитура кантаты отослана) такого содержания: «Кантаты Вашей нет, не знаю, где искать, каким путём послали её?». Можешь себе представить, в какой я был тревоге, решив, что все три партитуры, и в том числе целое действие оперы, пропали. И как было не прийти в отчаяние? Три недели тому назад я выслал эти партитуры и тогда же написал письмо аккуратнейшему, серьёзнейшему, почтеннейшему Осипу Ивановичу, прося его немедленно по получении пакета кантату передать Рихтеру в собственные руки. И вдруг кантаты нет? Тотчас же побежал телеграфировать и истратил целых 50 фр[анков] на депеши к Рихтеру и к Осипу Ивановичу. Ночь провёл ужасную. Утром пришла телеграмма от Рихтера, что партитура нашлась в Москве! Слава Богу, но как она туда попала? Каким образом Осип Иванович мог не поступить с манускриптом согласно моему указанию? Или он не получил письма моего? Ведь время дорого; я нарочно страшно торопился, чтобы успеть во время расписать на партии, разучить и т. д. Потом вдруг я вспомнил, что ты мне писал что-то такое о кантате, начал перечитывать твои письма, и наконец загадка отчасти разгадана. Ты пишешь, что велишь до передачи Рихтеру переписать партитуру. Я тогда не обратил особенного внимания на это место, вполне полагаясь на точность Осипа Ивановича, и только удивился, как ты можешь полагать, что будет время переписать партитуру, когда всего месяц остался до коронации? И очень глупо сделал, что тогда не дал знать Осипу Ивановичу, чтобы вещь, заказанную Рихтером и написанную для коронационной комиссии, отдали бы прямо Рихтеру и прежде всего расписали бы партии. Однако ж оказывается, что он, вероятно согласно твоему приказу, распорядился иначе, чем я просил. Хотя я рад, что партитура не пропала, но признаюсь, очень сердит на тебя за то, что ты поставил меня в такое неловкое положение перед Рихтером, которому я возвещаю, что партитура ему выслана, а он, несчастный, целых три недели ждёт её и теряется в догадках, куда бы она девалась. Неужели в самом деле партитуру переписывали, а время пропадало, и до сих пор нет голосов и нельзя репетиции делать? Все это меня страшно тревожит, сердит, беспокоит, и я целый день сегодня болен был от огорчения. И к чему было все это? Ведь я тебе именно советовал не печатать эту вещь, а если и печатать, то потом. Мог ли я думать, что так странно распорядятся моим произведением, стоившим мне невероятных усилий, чтобы именно поскорее успеть кончить и дать возможность хорошо разучить. Но всего более я сердит на Осипа Ивановича. Одно может только оправдать его: это что письмо моё не дошло. Может быть, глупо из всего этого историю делать, но я так здесь одинок, так и без того раздражён и расстроен, — а тут ещё такая история. За деньги бесконечно благодарен. Ох эти деньги, деньги. Обнимаю. Твой П. Чайковский

Sunday, 17 April Lord, how agitated and upset I was yesterday! In the evening I suddenly received a telegram from General Richter (whom I'd already informed three weeks ago that the cantata had been sent) containing the following: "Your cantata is not here, do not know where to look, how was it sent?". You can imagine how alarmed I was when it seemed that all three scores, including a whole act from the opera, were lost. How couldn't I be driven to despair? I sent these scores off three weeks ago, and wrote a letter to the most punctilious, most serious, most respectable Osip Ivanovich, asking him immediately on receipt of the package to deliver the cantata to Richter in person. And suddenly the cantata is gone? I flew to the telegraph office at once, and spent a whole 50 francs on messages to Richter and to Osip Ivanovich. I spent an awful night. In the morning a telegram came from Richter that the score had been found in Moscow! Thank God, but how did it get there? Could it be that Osip Ivanovich had not dealt with the manuscript according to my instructions? Or hadn't he received my letter? After all, time was at a premium; I was deliberately in a terrible rush so that there would be time for the parts to be copied, learned, etc. Then suddenly I remember that you'd written something to me about the cantata, I began to re-read your letters, and finally the riddle was partly solved. You wrote that you'd had the score copied before delivery to Richter. At the time I hadn't paid much attention to this, relying entirely on Osip Ivanovich's punctiliousness, and merely wondering how you could think there would be time to copy out the score with only a month to go before the coronation? And how very stupid it was not to let Osip Ivanovich know, so that the thing commissioned by Richter and written for the coronation committee would still be given directly to Richter, and above all, the parts would be copied out. However, it turned out that, probably following your instructions, he didn't do as I asked. Although I'm glad that the score hasn't been lost, I confess that I am very angry with you for placing me in such an awkward position in front of Richter, whom I had informed that the score was on its way to him, and he has spent three whole unhappy weeks waiting for it, at a loss as to where it had vanished to. What was the point of having the score copied out, when time was being lost, and there were still no parts and rehearsals couldn't take place? All of this worried, angered and rattled me terribly, and today I've been ill with worry about it all day. And what was all this for? After all, didn't I advise you not to print this thing, but if you do, then do it later? Could I have imagined that my work, which cost me incredible effort precisely in order to have it finished quickly and to give sufficient opportunity for it to be well learned, could have been so awkwardly handled? But most of all I'm angry with Osip Ivanovich. His only possible justification is that my letter didn't reach him. It may be foolish of me to make a scene about all this, but I'm so alone here that, and cannot help but be annoyed and upset, so I can only make a scene out of it. I'm infinitely grateful for the money. Oh this money, money. I embrace you. Yours P. Tchaikovsky