Letter 347

Date	17/29 April 1874
Addressed to	Modest Tchaikovsky
Where written	Venice
Language	Russian
Autograph Location	Saint Petersburg (Russia): National Library of Russia (ф. 834, ед. хр. 36, л. 52–53)
Publication	Жизнь Петра Ильича Чайковского, том 1 (1900), p. 431–433 (abridged) П. И. Чайковский. Письма к родным (1940), p. 201–202 (abridged) П. И. Чайковский. Письма к близким. Избранное (1955), p. 86–87 (abridged) П. И. Чайковский. Полное собрание сочинений, том V (1959), p. 347–348 Piotr Ilyich Tchaikovsky. Letters to his family. An autobiography (1981), p. 84–85 (English translation; abridged)
Notes	Original incorrectly dated "17/19 April"

Text

Russian text (original)

Венеция 17/19 апреля 1874 г[ода] На!.. Смотри на виньетку и злись, лопай с зависти. Сегодня я целый день гулял по этой площади. Устал ужасно и вздумал побеседовать с тобой, Моденька. Я безостановочно ехал до Венеции; только в омерзительной ляшской столице Варшаве пришлось переночевать, чего бы не было. если б нашёлся умный человек, могший бы предупредить меня, что только 4-х часовой поезд имеет безостановочное соединение с варшавским. Настроение духа было очень меланхолическое, а почему? по многим причинам, из которых одна заключается в том, что мне было совестно перед тобой. Вместо того, чтобы транжирить деньги и кататься за границу, мне бы следовало заплатить твои долги, а также Толины. А вместо того я мчусь наслаждаться южной природой. Мысль о моей скаредности и эгоистичности меня так терзала, что только теперь, изливая эти чувствия на бумагу, я начинаю чувствовать некоторое облегчение. Итак, прости, милый Модя, что я себя больше люблю. чем тебя и вообще остальное человечество. Мне совестно также перед Лизаветой Мих[айловной]. Следовало бы непременно рублей сто насильно ей вложить в портмоне, чтоб она могла осуществить мечту о поездке в Париж. Ты, может быть. думаешь, что я ломаю самоотверженного человека. Нисколько! Я знаю, что самобичевание это бесплодно, ибо я всё-таки катаюсь, а ты сидишь дома с твоими долгами. Но мне по крайней мере легче сделалось, исповедав грехи. Теперь возвращаюсь в Венецию, с которой начал. Во-первых, холод здесь ужасный, и это мне нравится, потому что итальянскую жару я испытал в прошлом году. Во-вторых, гостиницы все переполнены иностранцами, и я с трудом нашёл комнатку, притом весьма невзрачную. В-третьих, Венеция такой город что если бы пришлось здесь прожить неделю, то на пятый день я бы удавился с отчаяния. Все сосредоточено на площади св. Марка. Засим куда ни пойдёшь, пропадаешь в лабиринте вонючих коридоров, никуда не приводящих, и пока не сядешь где-нибудь в гондолу и не велишь себя везти, не поймёшь, где находишься. По Canale Grande проехаться не мешает, ибо дворцы, дворцы и дворцы, все мраморные, Один лучше другого, но в то же время один грязнее и запущеннее другого. Словом, совершенно как обветшалая декорация из 1-го акта «Лукреции». Зато палаццо дожей верх красоты и интересности, с романтическим ароматом совета десяти, инквизиции, пыток, ублиеток и т. п. прелестей. Я всё-таки избегал его ещё раз вдоль н папе рек и для очистки совести побывал в других двух-трёх церквах с целой бездной картин Тициана и Тинторета, статуй Кановы и всяких эстетических драгоценностей. На, повторяю, город мрачный, как будто вымерший. Не только лошадей, даже ни одной собаки я не видел. Сейчас получил ответную телеграмму из Милана: «Жизнь за царя» пойдёт не раньше 12 мая (по нов[ому] стилю) и я решаюсь завтра выехать прямо в Рим, а потом в Неаполь, где пуду ждать твоего письма. Целую Папашу, Лиз[авету] Мих[айловну] и тебя. П. Чайковский