Letter 2043

Date	12/24 June 1882
Addressed to	Pyotr Jurgenson
Where written	Grankino
Language	Russian
Autograph Location	Klin (Russia): Tchaikovsky State Memorial Musical Museum-Reserve (a3, No. 2381)
Publication	Жизнь Петра Ильича Чайковского, том 2 (1901), p. 538–540 (abridged) П. И. Чайковский. Переписка с П. И. Юргенсоном, том 1 (1938), p. 250–251 П. И. Чайковский. Полное собрание сочинений, том XI (1966), p. 145–146

Text and Translation

Russian text (original)

English translation By Brett Langston

Гранкино 12 июня Душа моя! Насчёт протеста против Edition Klindworth отвечу следующее. На это можно смотреть с двух точек зрения: I) С точки зрения затронутых интересов друга моего Юргенсона. Смотря с этой точки, я возмущаюсь и сержусь, во-первых, на себя, что в былое время так легкомысленно относился к корректуре, а во-вторых, на Клиндворта, который занимается перепечаткой моих сочинений не ради любви к ним, а чтобы немножко напакостить тебе. II) С точки зрения достоинства моих исправляемых пиес. Здесь я с трудом заглушаю порыв эгоистической радости, ввиду того что такой превосходный знаток музыки вообще и фортепьянной в особенности, как Клиидворт, будет заниматься этим исправлением. Постарайся встать на эту мою точку зрения и простить меня за то, что я не в состоянии вызвать из души моей ту ядовитость, которою, согласно твоему желанию, должен быть проникнут мой протест. Ведь я не только не буду сердиться, на радоваться самой чистой радостью, если Клиндворт подвергнет своему пересмотру и отдаст жиду Фюрстнеру вещи, принадлежащие Бесселю? Следовательно, тут для меня вся штука в том, что я тебя люблю и уважаю столько же, сколько презираю Бесселя. Но я нисколько не боюсь создавать себе врага в лице Вотана; я боялся бы этого живя с ним в одном городе, ибо стеснялся бы встречаться с ним. Теперь же, когда мы обречены жить врозь, я совершенно не боюсь и вполне равнодушен к гневу, которым он воспылал бы, если б я протестовал. Итак, предлагаю тебе следующее: напиши что хочешь и как хочешь, и я подпишу, — но сам не могу ничего ядовитого придумать, ибо по свойственной людям подлости, несмотря на недостойные поступки Клиндворта в отношении моего друга, всё-таки не возмущаюсь его усердием к моей музыке настолько, чтобы быть ядовитым. Сознаюсь откровенно в эгоизме и каюсь в этом пороке, которым действительно страдаю в сильной степени. Сам же заняться пересмотром не могу, ибо недостаточно хороший пианист для этого. Да кроме того, все мои фортепианные вещи, за исключением сонаты и двух концертов, мне очень противны и гадки, — а исправлять и пересмотривать нужно с любовью. Предлагаю тебе пригласить в качестве пересмотрщика Танеева, или Пабста, или Нейцеля. Впрочем, я не знаю, что ты понимаешь под исправлением? Если только корректуру, то это я могу; — но выставлять doigté, а тем более педаль, — решительно не умею. Итак, обдумай это дело и реши. А не лучше ли всего пойти на компромисс с Клиндвортом? Не дать ли ему то, что ему даёт Фюрстнер? Я решительно не знаю, сколько времени останусь здесь; но думаю, что никак не меньше 2 недель. Обнимаю. П. Чайковский

Grankino 12 June My dear chap! Regarding your objections to the Edition Klindworth, I shall answer as follows. This can be seen from two points of view: I) From the standpoint of the interests of my friend Jurgenson. Looking from this position, I am indignant and angry, firstly, at myself, for having been so blasé about proofreading in the past, and secondly, at Klindworth, who is engaging in the republication of my works not out of his love for them, but in order to have a little dig at you. II) From the standpoint of the quality of my corrected pieces. Here it's difficult for me to stifle my cries of egotistical joy, in view of the fact that such an excellent connoisseur of music in general, and the piano in particular, as Klindworth has undertaken these corrections. Try to stand in my shoes and forgive me for being unable to summon forth from my soul the venom with which you would wish my protestations to drip. After all, not only would I not be angry, but I would celebrate with the purest of joy if Klindworth subjected the things owned by Bessel to review and gave them to the Jew Fürstner. Consequently, for me the whole thing boils down to the fact that I love and respect you as much as I despise Bessel. But I am not in the least afraid of creating an enemy for myself in the form of Wotan; I should have been afraid to live in the same town as him, because I would be wary of meeting him. Now, when we are destined to live far apart, I am not at all afraid, and completely indifferent to the wrath my protestations would incur. Therefore, I suggest to you the following: write whatever and how you want to, and I will sign it — but I can't come up with anything venomous myself, because of the inherent selfishness of mankind, notwithstanding Klindworth's unworthy behaviour towards my friend, I still don't resent his attentiveness towards my music enough to be venomous. I openly confess to this egoism and repent of this sin, from which I actually suffer to the utmost degree. I cannot undertake a review myself, because I am not a sufficiently fine pianist. Besides this, all my piano pieces, with the exception of the sonata and the two concertos, are foul and horrible to me — but they must be corrected and reviewed with love. I suggest you invite Taneyev or Pabst or Neitzel to act as reviewers. Anyway, I don't know what you mean by correcting? If it's just proofreading, then this I could do. But I absolutely wouldn't know what to do about the fingering, let alone the pedalling. So, think this matter over and decide. Wouldn't it be best to come to a compromise with Klindworth? Couldn't we give him what Fürstner is giving him? I have absolutely no idea how long I'll be staying here, but I don't think it will be less than a fortnight. I embrace you. P. Tchaikovsky