Letter 4626

Date	21 February/5 March 1892
Addressed to	Aleksandr Fedotov
Where written	Maydanovo
Language	Russian
Autograph Location	Moscow (Russia): Bakhrushin State Central Theatre Museum (Fedotov collection)
Publication	Советская музыка (1933), No. 6, p. 101 Чайковский на Московской сцене (1940), p. 480–481 П. И. Чайковский. Полное собрание сочинений, том XVI-Б (1979), p. 44–45

Text and Translation

Russian text (original)

English translation By Luis Sundkvist

21 февр[аля] 1892 г[ород] Клин, Моск[овская] губ[ерния] Многоуважаемый Александр Филиппович! Ради Бога, простите, что вследствие отчасти не зависящих от меня обстоятельств я так долго не мог ответить на любезнейшее письмо Ваше и на лестное предложение сотрудничества. Теперь только я имел настолько досуга, чтобы внимательно прочесть драму Вашу. Хоть я в литературе судья и некомпетентный, — но приемлю смелость высказать, что это труд очень почтенный и замечательный, что исторического и художественного интереса в нём много, что стихи Ваши безупречны, одним словом, что «Шильонский узник» внушает мне искреннейшее сочувствие и уважение к его автору. Но это же уважение принуждает меня говорить с ним прямо, искренно, без увёрток. Как матерьял для оперы — драма Ваша, по всей вероятности, имеет большую цену, но не для меня. Вследствие особенностей моей артистической индивидуальности я могу с любовью и увлечением писать музыку на сюжет хотя бы и нимало не эффектный, — лишь бы действующие лица внушали мне живое сочувствие, лишь бы я любил их, жалел, как любят и жалеют живых людей. Ваши действующие лица оставляют меня холодным и скорее возбуждают враждебное чувство. Герцог — весьма антипатичный самодур; Иоганна зла; злодейство её внушает мне тем более омерзение, что оно нисколько не нужно, ибо жертва её и без того приговорена к смерти. Герцогиня, пожалуй, жалка, но лишь потолику, поколику жалки все чахоточные, умирающие в молодости. Любви её к бездушному, жестокому тирану — я нимало не сочувствую. Остаётся Бонивар. Он прекрасен, — но и в нём я горячего участия не принимаю, ибо мне неизвестно, где и когда он выказал ту любовь и самоотвержение по отношению к родине, за которые страдает *. Наконец, и самое положение его (невольного приживальщика) как-то странно и мало мотивированно. Очень хороша у Вас сцена, когда, прикованный к столбу, он философствует, прерывая себя созерцанием ласточек, цветов, природы. Но философствование музыкальной иллюстрации не поддаётся. Затем мне ненавистны, как задача для воспроизведения в звуках, всякие сражения, приступы, атаки и т. д., — а без них в данном случае не обойдёшься. Наконец, немалым препятствием служит и то обстоятельство, что я вообще сюжетов иностранных избегаю, ибо только русского человека, русскую девушку, женщину я знаю и обнимаю. Средневековые герцоги, рыцари, дамы пленяют моё воображение, — но не сердце, а где сердце не затронуто, — не может быть музыки. Вот, многоуважаемый Александр Филиппович, причины, по которым я покамест уклоняюсь от чести написать оперу на сюжет Ваш. Говорю покамест, ибо я теперь устал, вообще о новой опере не помышляю, но совсем не невозможно, что впоследствии, ещё раз прочитав «В Шильонском замке», я изменю своё мнение и буду просить Вас написать для меня либретто. Ради Бога, простите за резкость и грубость, с которой я отзываюсь о предложенной Вами канве для оперы. Но моё музыкантское суждение ведь нисколько не умаляет литературных достоинств драмы. Я сужу с оперной точки зрения. Искренно преданный и благодарный, П. Чайковский * Т. е. я хочу сказать, что для зрителя неясно, в чём героизм Бонивара.

21 February 1892 Town of Klin, Moscow province Much esteemed Aleksandr Filippovich! Do forgive me, for God's sake, for not having been able for such a long time — owing partly to circumstances beyond my control — to reply to your ever so kind letter and your proposal regarding our collaboration . Only now have I had sufficient time to be able to read through your drama carefully. Although I am no authoritative judge in literary matters, still I make so bold as to declare that this is a very respectable and noteworthy work, that it has a lot of historical and artistic interest, that your verses are irreproachable — in short, that "The Prisoner of Chillon" awakens in me the most sincere sympathy and respect for its author. But this respect compels me to speak to him openly, frankly, without beating about the bush. In terms of material for an opera, your drama possesses, in all likelihood, great value, but not for me. As a result of the peculiarities of my artistic individuality I can compose music with love and enthusiasm on subjects which don't even have to be full of effects at all, just as long as the characters awaken my vivid sympathy, as long as I can love and pity them just as one loves and pities living people. Your characters leave me cold and, in fact, tend rather to awaken a hostile feeling in me. The Duke is a most disagreeable petty tyrant. Johanna is evil — her wickedness fills me with all the more revulsion in that there is no need for it at all, given that her victim has been condemned to death anyway. The Duchess, granted, awakens pity, but just to the same extent that all those who die young of consumption awaken pity. I do not feel the least empathy with her love for that heartless and cruel tyrant. That leaves us with Bonnivard. Yes, he is splendid, yet even for him I cannot feel ardent sympathy, since I have no way of knowing where and when he displayed that love and willingness to sacrifice himself on behalf of his native country for which he is now suffering *. Finally, his very situation (that of a reluctant hanger-on) is motivated rather oddly and insufficiently. The scene in your drama where, after being tied to the stake, he begins to philosophize, breaking off every now and then to contemplate the swallows, flowers, and Nature, is very good. But philosophizing does not lend itself to musical illustration. Furthermore, I find having to reproduce through music various battles, charges, attacks etc. to be an odious task, yet in the given case it would be impossible to do without these. Lastly, one considerable obstacle lies in the fact that I generally tend to avoid foreign plots, because I know, and can embrace, only Russian people, Russian girls and women. Medieval duchesses, knights, and ladies may captivate my imagination, but not my heart, and where the heart has not been stirred there can be no music . There, much esteemed Aleksandr Filippovich, you have the reasons why for the time being I must decline the honour of writing an opera based on your subject. I say for the time being, because I am very tired now and am indeed not even thinking about a new opera, but it is not altogether impossible that later on, when I have read through "In the Castle of Chillon" once more, I may change my mind and ask you to write a libretto for me. Do forgive me, for God's sake, for the bluntness and rudeness with which I have commented on the operatic canvas proposed by you. But after all, my musician's opinion does not in the least diminish the literary merits of your drama. I am judging from the operatic point of view. Sincerely devoted and grateful, P. Tchaikovsky * That is, what I mean to say is that it is unclear to the spectator what Bonnivard's heroism consists of.