Letter 938 and Letter 2227: Difference between pages

Tchaikovsky Research
(Difference between pages)
m (1 revision imported)
 
m (1 revision imported)
 
Line 1: Line 1:
{{letterhead
{{letterhead
|Date=10/22 October 1878
|Date=21 February/5 March–24 February/8 March 1883
|To=[[Nadezhda von Meck]]
|To=[[Nadezhda von Meck]]
|Place=[[Saint Petersburg]]
|Place=[[Paris]]
|Language=Russian
|Language=Russian
|Autograph=[[Moscow]] (Russia): {{RUS-Mcm}} (Ф. 171, No. 104)
|Autograph=[[Klin]] (Russia): {{RUS-KLč}} (a{{sup|3}}, No. 829)
|Publication={{bib|1901/24|Жизнь Петра Ильича Чайковского ; том 2}} (1901), p. 215–216 (abridged)<br/>{{bib|1934/36|П. И. Чайковский. Переписка с Н. Ф. фон-Мекк ; том 1}} (1934), p. 454<br/>{{bib|1962/102|П. И. Чайковский. Полное собрание сочинений ; том VII}} (1962), p. 423–424<br/>{{bib|1993/66|To my best friend. Correspondence between Tchaikovsky and Nadezhda von Meck}} (1993), p. 353 (English translation)
|Publication={{bib|1901/24|Жизнь Петра Ильича Чайковского ; том 2}} (1901), p. 575–576 (abridged)<br/>{{bib|1936/25|П. И. Чайковский. Переписка с Н. Ф. фон-Мекк ; том 3}} (1936), p. 156–157<br/>{{bib|1970/86|П. И. Чайковский. Полное собрание сочинений ; том XII}} (1970), p. 67–69
}}
}}
==Text==
==Text==
Line 11: Line 11:
|Language=Russian
|Language=Russian
|Translator=
|Translator=
|Original text={{right|''Петербург''<br/>10 окт[ября] 1878 г[ода]}}
|Original text={{right|''Париж''<br/>21 февр[аля]}}
Пишу к Вам уже из Петербурга, мой бесценный, милый друг. Я поселился на одной лестнице с братом Толей в небольшом меблированном апартаменте, очень покойном и удобном. Нечего и говорить, что мне приятно было увидеться с братом, отцом и несколькими друзьями. Тем не менее, я останусь здесь как раз столько, сколько нужно, чтобы Алёша успел устроить сдачу моей квартиры и достать себе заграничный паспорт, что сопряжено с некоторыми затруднениями, так как он близок к возрасту, в который бывает призыв к исполнению воинской повинности.
{{centre|Милый, дорогой, бесценный друг!}}
Из письма Влад[ислава] Альберт[овича] вижу, что в настоящее время здоровье Ваше нехорошо. Вы не поверите, как это меня беспокоит и огорчает! Дай Бог, чтобы Ницца и тамошнее солнце и море благодетельно на Вас подействовали. Дай Бог, чтобы хоть несколько времени никакие тревоги и заботы не нарушали Вашего покоя!


В день отъезда я обедал с некоторыми из приятелей, а именно: с Рубинштейном, Альбрехтом, Юргенсоном, Кашкиным и Танеевым. Несмотря на всю радость желанного освобождения, я испытал некоторое грустное чувство, расставаясь с людьми, в среде которых прожил более 12-ти лет. Они все казались очень опечаленными, и меня это тронуло.
У нас здесь всё довольно благополучно. Нельзя сказать, чтобы племянница совсем хорошо себя чувствовала, но мы ожидали гораздо худшего. Что в особенности приятно, — это то, что нам посчастливилось в выборе доктора для специального ухода за Таней. Доктор этот необыкновенно заботлив, до того, что иногда по 4 раза в день навещает её, а третьего дня он оказал ей такую услугу, которой и за большие деньги нельзя добиться, а именно, привёз к ней вечером своего учителя, знаменитого ''Шарко'', который довольно долго просидел и обстоятельно осмотрел больную. Ещё хорошо то, что компаньонка, которую мы выписали для Тани, чрезвычайно ей понравилась. Мы очень боялись, что [бы] известие о выписке этой почтенной особы не было принято в Каменке как признак ухудшения в здоровье Тани, и потому пришлось прибегнуть к лжи и написать туда, что компаньонка эта совершенно случайно очутилась в Париже и что мы оставили её при больной, ввиду того, что она совершенно свободна. По письмам из Каменки видно, что нужно с крайней осторожностью извещать их о Тане. При малейше беспокоящем известии сестра моя делается больна, а болезнь её такого рода, что нужно всячески щадить её материнскую чувствительность. Недавно получил я очень подробное и интересное письмо от племянницы Анны. Она говорит, между прочим, о пребывании там Коли и о том, что чем более узнает его, тем более любит. Да, нельзя не любить этого человека всем сердцем! На днях по поводу беспокойств, о которых брат Модест писал ему по поводу щемящего чувства тоски, испытываемой им, когда он думает о своём воспитаннике, оставленном на попечении чужих людей, — сын Ваш Коля пишет ему, что беспокоиться нельзя, ибо он близко. Мы оба до слез были тронуты этим письмом. Без громких слов, без фраз, — совершенно просто, как будто иначе и быть те может, — Коля даёт понять, что зорко следит за всем, что делается у Модеста, и что он заменит для его воспитанника брата моего, если нужда того потребует. Вы себе представить не можете, до чего эти несколько слов Коли благодетельно подействовали на Модеста. Чувствуется, что Коля, и один только Коля, своею готовностью хотя бы издали следить за его мальчиком, — мог внушить ему уверенность, что отсутствие его не будет чувствительно. Экое золотое сердце у него.


Мне очень бы хотелось здесь немного заняться, а именно, докончить эскизы начатой в Браилове ''сюиты'' и решить выбор сюжета для моей следующей оперы. К сожалению, случилось обстоятельство, которое покамест препятствует мне приступить к работе. У одного моего друга, товарища по Училищу, с которым я сохранил дружеские отношения до сих пор, случилось большое семейное несчастье, повергшее его в глубокое горе. Это случилось в день моего приезда.  
Мне очень понравилась характеристика Коли, которую делает в письме ко мне мой старый приятель Кондратьев. Я её выписываю: «''Кстати о Николае Мекк. Какой он практичный и как он все умеет, и как он сознает свою силу, — так и хочется сказать: возьми ты меня, голубчик, в полное своё распоряжение, делай что хочешь и с моим имением и с временем, и пусть всё будет по-твоему''».


Большую часть времени я провожу теперь у него. Не скрою, что эта катастрофа и на меня влияет настолько сильно, что омрачает радость свидания с близкими сердцу и сладкое ощущение свободы. Судьба любит отравлять всякие мои радости. Хотя я ни у кого, кроме близких, не был, но на улице встретил уже множество людей с неделикатными расспросами, с завываньями и т. д. Скажу, чтобы не распространяться, что я рад буду очутиться далеко и в одиночестве.
Я думаю, что никогда ещё 18-ти летний юноша не внушал зрелому человеку такого впечатления, какое способен, как видно из предыдущих строк, производить Коля.
-----
{{right|''24 февр[аля]''}}
Какой милый Владислав Альбертович! На мою просьбу написать мне подробнее о состоянии Вашего здоровья он прислал мне обширное письмо с обстоятельным описанием всего, что в настоящую минуту Вы испытываете. Письмо это значительно успокоило меня, ибо, с свойственной мне способностью всякие невзгоды видеть преувеличенно, я вообразил гораздо худшее. Теперь я вполне уверен, бесценный, горячо любимый друг мой, что при благоприятных обстоятельствах Вы можете очень скоро совершенно оправиться. Молю Бога, чтобы ничто не нарушало Вашего душевного мира, — а ведь здоровье Ваше в полной зависимости от состояния души Вашей.


В Москве до самого моего отъезда держалась чудная летняя погода. Петербург я нашёл уже погруженным в осеннюю слякоть, туман и сырость. Как город, Петербург всегда был и всегда будет мне несимпатичен.
Читаю в газетах, что даже в Ницце был снег, — вот это уж некстати для Вас, — не затем Вы приехали в Ниццу. Что касается Парижа, — то здесь самая несносная погода, с бешеными порывами северного ветра, нагоняющего снег, град и проникающего даже в комнаты. Приходится сидеть весь день у камина, спасаясь от ужасного холода.


Через дней пять приедет Модест. Писал ли я Вам из Москвы, что ещё раз был и провёл чудных два часа в Вашем доме?
Я ещё не слышал новой оперы ''S[ain]t[-]Saëns'а'', которую на днях дали в «Grand Opéra». Судя по газетам, видно, что опера имела настоящий успех. Я не ожидал этого, ибо хорошо знаком с другими операми его: «''Samson et Dalila''», «''Etienne Marcel''» и «''Princesse jaune''», и все эти три оперы внушили мне убеждение, что ''S[ain]t[-]Saëns'' вряд ли может создать что-нибудь замечательное в сфере драматической музыки. На будущей неделе пойду послушать его оперу и сообщу Вам о своих впечатлениях.


До свиданья, милый друг. Думаю, что письмо это уже не застанет Вас в San-Remo.
По случаю смерти Вагнера, — он внезапно сделался кумиром парижской публики. Все три воскресные концерта (Pasdeloup, Colonne и Lamoureux) посвящают всю свою программу Вагнеру, и успех громадный. Курьёзные люди! Непременно нужно умереть, чтобы заслужить их внимание!
 
В здешней ''Académie des Beaux Arts'' по случаю смерти другого композитора — Флотова, открылась вакансия иностранного корреспондента, и ''Gоunоd'' в числе 5 кандидатов представил и меня, — но я чести этой не удостоился. Большинством голосов выбрали Лимнандера, бельгийского композитора.
 
Дай Вам Бог здоровья, здоровья и здоровья, драгоценный друг!
{{right|Ваш П. Чайковский}}
{{right|Ваш П. Чайковский}}


|Translated text=
|Translated text=
}}
}}
{{DEFAULTSORT:Letter 0938}}

Latest revision as of 14:39, 12 July 2022

Date 21 February/5 March–24 February/8 March 1883
Addressed to Nadezhda von Meck
Where written Paris
Language Russian
Autograph Location Klin (Russia): Tchaikovsky State Memorial Musical Museum-Reserve (a3, No. 829)
Publication Жизнь Петра Ильича Чайковского, том 2 (1901), p. 575–576 (abridged)
П. И. Чайковский. Переписка с Н. Ф. фон-Мекк, том 3 (1936), p. 156–157
П. И. Чайковский. Полное собрание сочинений, том XII (1970), p. 67–69

Text

Russian text
(original)
Париж
21 февр[аля]

Милый, дорогой, бесценный друг!

Из письма Влад[ислава] Альберт[овича] вижу, что в настоящее время здоровье Ваше нехорошо. Вы не поверите, как это меня беспокоит и огорчает! Дай Бог, чтобы Ницца и тамошнее солнце и море благодетельно на Вас подействовали. Дай Бог, чтобы хоть несколько времени никакие тревоги и заботы не нарушали Вашего покоя!

У нас здесь всё довольно благополучно. Нельзя сказать, чтобы племянница совсем хорошо себя чувствовала, но мы ожидали гораздо худшего. Что в особенности приятно, — это то, что нам посчастливилось в выборе доктора для специального ухода за Таней. Доктор этот необыкновенно заботлив, до того, что иногда по 4 раза в день навещает её, а третьего дня он оказал ей такую услугу, которой и за большие деньги нельзя добиться, а именно, привёз к ней вечером своего учителя, знаменитого Шарко, который довольно долго просидел и обстоятельно осмотрел больную. Ещё хорошо то, что компаньонка, которую мы выписали для Тани, чрезвычайно ей понравилась. Мы очень боялись, что [бы] известие о выписке этой почтенной особы не было принято в Каменке как признак ухудшения в здоровье Тани, и потому пришлось прибегнуть к лжи и написать туда, что компаньонка эта совершенно случайно очутилась в Париже и что мы оставили её при больной, ввиду того, что она совершенно свободна. По письмам из Каменки видно, что нужно с крайней осторожностью извещать их о Тане. При малейше беспокоящем известии сестра моя делается больна, а болезнь её такого рода, что нужно всячески щадить её материнскую чувствительность. Недавно получил я очень подробное и интересное письмо от племянницы Анны. Она говорит, между прочим, о пребывании там Коли и о том, что чем более узнает его, тем более любит. Да, нельзя не любить этого человека всем сердцем! На днях по поводу беспокойств, о которых брат Модест писал ему по поводу щемящего чувства тоски, испытываемой им, когда он думает о своём воспитаннике, оставленном на попечении чужих людей, — сын Ваш Коля пишет ему, что беспокоиться нельзя, ибо он близко. Мы оба до слез были тронуты этим письмом. Без громких слов, без фраз, — совершенно просто, как будто иначе и быть те может, — Коля даёт понять, что зорко следит за всем, что делается у Модеста, и что он заменит для его воспитанника брата моего, если нужда того потребует. Вы себе представить не можете, до чего эти несколько слов Коли благодетельно подействовали на Модеста. Чувствуется, что Коля, и один только Коля, своею готовностью хотя бы издали следить за его мальчиком, — мог внушить ему уверенность, что отсутствие его не будет чувствительно. Экое золотое сердце у него.

Мне очень понравилась характеристика Коли, которую делает в письме ко мне мой старый приятель Кондратьев. Я её выписываю: «Кстати о Николае Мекк. Какой он практичный и как он все умеет, и как он сознает свою силу, — так и хочется сказать: возьми ты меня, голубчик, в полное своё распоряжение, делай что хочешь и с моим имением и с временем, и пусть всё будет по-твоему».

Я думаю, что никогда ещё 18-ти летний юноша не внушал зрелому человеку такого впечатления, какое способен, как видно из предыдущих строк, производить Коля.


24 февр[аля]

Какой милый Владислав Альбертович! На мою просьбу написать мне подробнее о состоянии Вашего здоровья он прислал мне обширное письмо с обстоятельным описанием всего, что в настоящую минуту Вы испытываете. Письмо это значительно успокоило меня, ибо, с свойственной мне способностью всякие невзгоды видеть преувеличенно, я вообразил гораздо худшее. Теперь я вполне уверен, бесценный, горячо любимый друг мой, что при благоприятных обстоятельствах Вы можете очень скоро совершенно оправиться. Молю Бога, чтобы ничто не нарушало Вашего душевного мира, — а ведь здоровье Ваше в полной зависимости от состояния души Вашей.

Читаю в газетах, что даже в Ницце был снег, — вот это уж некстати для Вас, — не затем Вы приехали в Ниццу. Что касается Парижа, — то здесь самая несносная погода, с бешеными порывами северного ветра, нагоняющего снег, град и проникающего даже в комнаты. Приходится сидеть весь день у камина, спасаясь от ужасного холода.

Я ещё не слышал новой оперы S[ain]t[-]Saëns'а, которую на днях дали в «Grand Opéra». Судя по газетам, видно, что опера имела настоящий успех. Я не ожидал этого, ибо хорошо знаком с другими операми его: «Samson et Dalila», «Etienne Marcel» и «Princesse jaune», и все эти три оперы внушили мне убеждение, что S[ain]t[-]Saëns вряд ли может создать что-нибудь замечательное в сфере драматической музыки. На будущей неделе пойду послушать его оперу и сообщу Вам о своих впечатлениях.

По случаю смерти Вагнера, — он внезапно сделался кумиром парижской публики. Все три воскресные концерта (Pasdeloup, Colonne и Lamoureux) посвящают всю свою программу Вагнеру, и успех громадный. Курьёзные люди! Непременно нужно умереть, чтобы заслужить их внимание!

В здешней Académie des Beaux Arts по случаю смерти другого композитора — Флотова, открылась вакансия иностранного корреспондента, и Gоunоd в числе 5 кандидатов представил и меня, — но я чести этой не удостоился. Большинством голосов выбрали Лимнандера, бельгийского композитора.

Дай Вам Бог здоровья, здоровья и здоровья, драгоценный друг!

Ваш П. Чайковский