Bibliography (1963/45)

Date	9/21 September–12/24 September 1880
Addressed to	Nadezhda von Meck
Where written	Kamenka
Language	Russian
Autograph Location	Klin (Russia): Tchaikovsky State Memorial Musical Museum-Reserve (a3, No. 673)
Publication	Жизнь Петра Ильича Чайковского, том 2 (1901), p. 421–423 (abridged) П. И. Чайковский. Переписка с Н. Ф. фон-Мекк, том 2 (1935), p. 408–411 П. И. Чайковский. Полное собрание сочинений, том IX (1965), p. 262–264

Text

Russian text (original)

Каменка 9-го сент[ября]. Вторник Как непрочны всегда бывают все мои предположения посвятить продолжительное время отдыху! Едва я начал проводить ряд совершенно праздных дней, как почувствовал какое-то неопределённое состояние тоски и даже нездоровья, т. е. перестал хорошо спать, ощущал утомление и слабость. Сегодня я не выдержал и немножко позанялся проектированием будущей симфонии; — и что ж? тотчас же я очутился и здоровым, и бодрым, и покойным. Оказывается, что, за исключением путешествия, я не в состоянии и 2-х дней прожить без дела. Конечно, это имеет и свою хорошую и дурную сторону. Я ужасно боюсь сделаться таким писакой, как, напр[имер], Антон Рубинштейн, который считает как бы обязанностью потчевать публику ежедневно новыми творениями. В результате оказалось, что свой огромный творческий талант он разменял на мелкую монету и что большинство его последних произведений суть медные пятаки, а не то чистое золото, которое он мог бы производить, если б писал умереннее. В последние дни я все придумывал какую-нибудь работу, которая бы отвлекла меня на время совсем от музыки и вместе с тем серьёзно бы интересовала меня. Увы! не мог остановиться ни на чём. В русской литературе вовсе нет руководства к истории музыки, и было бы очень хорошо, если б я занялся составлением такой книги; я и подумываю иногда об этом. Но ведь тогда года на 2 нужно вовсе отказаться от сочинения, — а это уж слишком. Заняться переводом? — это недостаточно интересная работа. Написать монографию о каком-нибудь художнике? Но об великих западных музыкантах было уже так много писано, а об Глинке, Даргомыжском, Серове писать с увлечением не могу, ибо я столь же ценю их произведения, сколь мало ценю их личности. Я Вам писал о Глинке. Даргомыжский был ещё менее развитая и интересная личность, чем он. Что касается Серова, то он был необычайно умный и энциклопедически образованный человек, — но зато я, знавши его лично, никогда не любил его как нравственную личность. Он не был добр, насколько я понимал его, — и этого достаточно, чтобы мне не хотелось посвятить ему мои досуги. Зато с каким наслаждением я бы мог заняться монографией о Моцарте, — но после Отто Яна, посвятившего всю свою долголетнюю жизнь биографии и характеристике Моцарта, об нем писать нечего. Таким образом, не оказывается никакого способа занять своё время и удовлетворить внутреннюю потребность к работе, — кроме сочинения. И вот я уж проектирую симфонию или струнный квинтет: ещё не знаю, на чём остановлюсь. 12 сентября Я получил сейчас известие, что опера моя пойдёт в Петербурге в январе. Заключаю из этого, что ноябрь и декабрь мне-очень удобно будет провести за границей, и скажу Вам прямо, милый друг, что мне этого очень хочется, даже несмотря на то, что я буду, по всей вероятности, лишён Алёшиных услуг и привычного его сообщества. Я люблю жить в Каменке, но знаю, что, как только наступит непогода, меня потянет куда-нибудь вдаль. Да и вообще засиживаться здесь мне не хочется. Ну, словом, если известие об опере подтвердится, — в конце октября желал бы уехать за границу, и если Вы будете во Флоренции, то именно туда. Дождь льёт целый день безостановочно. Невесело. 12-го сентября Решаюсь обратиться к Вам, дорогой друг, с нижеследующей просьбой. Здесь, в Каменке, у одного из служащих в конторе оказался сын, мальчик лет пятнадцати, с замечательным дарованием к живописи. Я решил, что было бы жестоко не дать ему средств учиться, и поэтому отправил в Москву и поручил Анатолию поместить его в Училище живописи и ваяния. Все это уже устроено, но, признаться сказать, содержание мальчика оказалось гораздо дороже, чем я думал. И вот мне пришло в голову просить Вас о следующем. Не найдётся ли в Вашем доме какой-нибудь уголок, где бы мальчик этот мог жить, но, разумеется, так, чтобы за ним мог быть какой-нибудь присмотр. Нет ли какой-нибудь маленькой комнатки с кроватью, комодом н стулом, где бы он мог спать и заниматься, но так, чтобы, напр[имер], Ив[ан] Васильев хотя немножко следил бы за ним и руководил бы его? Мальчик нравственности самой безупречной, прилежен, добр, послушен, чистоплотен, ну, словом, действительно хороший мальчик, и я могу ручаться, что никогда никто на него не пожалуется. Что касается его прокормления, то это мне очень легко и удобно устроить. Тpутовский (директор училища) нашёл в нем большие способности, и в самом деле они кидаются в глаза. Я почти не сомневаюсь, что при его пламенном рвении к учению из него выйдет толк. Ради Бога, простите за смелость. Вас оттого совестно просить, что Вы не умеете отказывать и мне очень хорошо известно, сколько тысяч подобных просьб к Вам постоянно обращается. И всё-таки решаюсь беспокоить Вас. Я также открыл здесь музыкальный талант в дочке здешнего священника и очень удачно поместил её в консерваторию. Её бесплатно приняли в приют, устроенный некоей M[ada]me Бернард для бедных учениц консерватории. Ещё сообщу Вам по этому поводу, что, по слухам, в Смеле, у директора сахарного завода Шестоперова, есть 8-ми летний сын, который обнаруживает положительно гениальный талант к музыке. Это в полном смысле en Wunderknd. Он великолепно импровизирует, играет с листа все, что угодно, и обнаруживает непостижимое для его лет понимание музыки. Его учитель (живущий в здешних странах, некий Блуменфельд, очень хороший музыкант) просил меня повидать этого мальчика, и я на днях отправляюсь для этой цели в Смелу. О результате посещения сообщу Вам. Будьте здоровы, милый, добрый, благодетельный друг! Всем Вашим сердечные приветствия. Безгранично преданный, П. Чайковский