Letter 574

Date	3/15 July 1877
Addressed to	Nadezhda von Meck
Where written	Moscow
Language	Russian
Autograph Location	Klin (Russia): Tchaikovsky State Memorial Musical Museum-Reserve (a3, No. 3069)
Publication	Жизнь Петра Ильича Чайковского, том 2 (1901), p. 20–22 (abridged) П. И. Чайковский. Переписка с Н. Ф. фон-Мекк, том 1 (1934), p. 25–28 П. И. Чайковский. Полное собрание сочинений, том VI (1961), p. 144–147 To my best friend. Correspondence between Tchaikovsky and Nadezhda von Meck (1876-1878) (1993), p. 23–26 (English translation) П. И. Чайковский — Н.Ф. фон Мекк. Переписка в 4-х томах, 1876-1890, том 1 (2007), p. 43-46

Text and Translation

Russian text (original)

English translation By Alexander Poznansky

3 июля 1877 г[ода] Москва Вчера вечером я приехал в Москву, многоуважаемая Надежда Филаретовна! По дороге, в Воскресенске, получил я письмо Ваше, полное, как и всегда, столь дорогого для меня дружеского расположения Вашего. Ради Бога, простите, что я не написал Вам ранее. Вот краткая история всего происшедшего-со мной в последнее время. Прежде всего скажу Вам, что я самым неожиданным для себя образом сделался женихом в последних числах мая. Это произошло так. За несколько времени перед этим я получил однажды письмо от одной девушки, которую знал и встречал прежде. Из этого письма я узнал, что она давно уже удостоила меня своей любовью. Письмо было написано так искренно, так тепло, — что я решился на него ответить, чего прежде тщательно в подобных случаях избегал. Хотя ответ мой не подавал моей корреспондентке никакой надежды на взаимность, но переписка завязалась. Не стану Вам рассказывать подробности этой переписки, но результат был тот, что я согласился на просьбу её побывать у ней. Для чего я это сделал? Теперь мне кажется, как будто какая-то сила рока влекла меня к этой девушке. Я при свидании снова объяснил ей, что ничего, кроме симпатии и благодарности за её любовь, к ней не питаю. Но, расставшись с ней, я стал обдумывать всю легкомысленность моего поступка. Если я её не люблю, если я не хочу поощрить её чувств, то почему я был у неё и чем это все кончится? Из следующего затем письма я пришёл к заключению, что если, зайдя так далеко, я внезапно отвернусь от этой девушки, — то сделаю её действительно несчастной, приведу её к трагическому концу. Таким образом, мне представилась трудная альтернатива: или сохранить свою свободу ценою гибели этой девушки (гибель здесь не пустое слово, она в самом деле любит меня беспредельно) или жениться. Я не мог не избрать последнего. Меня поддержало в этом решении то, что мой старый 82-летний отец, все близкие мои только о том и мечтают, чтобы я женился. Итак, в один прекрасный вечер я отправился к моей будущей супруге, сказал ей откровенно, что не люблю её, но буду ей, во всяком случае, преданным и благодарным другом' я подробно описал ей свой характер: свою раздражительность, неровность темперамента, своё нелюдимство, — наконец, свои обстоятельства. Засим я спросил её, желает ли она быть моей женой. Ответ был, разумеется, утвердительный. Не могу передать Вам словами те ужасные чувства, через которые я прошёл первые дни после этого вечера. Оно и понятно. Дожив до 37 лет с врождённою антипатиею к браку, быть вовлечённым силою обстоятельств в положение жениха, притом нимало не увлечённого своей невестой, очень тяжело. Нужно изменить весь строй жизни, нужно стараться о благополучии и спокойствии связанного с твоей судьбой другого человека, — все это для закалённого эгоизмом холостяка не очень-то легко. Чтоб одуматься, привыкнуть спокойно взирать на своё будущее, я решился не изменять своего первоначального плана и всё-таки отправиться на месяц в деревню. Так я и сделал. Тихое деревенское житье в кругу очень милых людей и среди восхитительной природы подействовало на меня очень благотворно. Я решил, что судьбы своей не избежать и что в моем столкновении с этой девушкой есть что-то роковое. Притом же я по опыту знаю, что в жизни очень часто то, что страшит и ужасает, иногда оказывается благотворным, и, наоборот — приходится разочаровываться в том, к чему стремился с надеждой на блаженство и благополучие. Пусть будет, что будет. Теперь скажу Вам несколько слов о моей будущей супруге. Зовут её Антонина Ивановна Милюкова. Ей 28 лет. Она довольно красива. Репутация её безупречна. Жила она из любви к самостоятельности и независимости своим трудом, хотя имеет очень любящую мать. Она совершенно бедна, образованна не выше среднего уровня (она воспитывалась в Елизаветинском институте), по-видимому, очень добра и способна безвозвратно привязываться. На днях произойдёт моё бракосочетание с ней. Что дальше будет, я не знаю. Но лечиться вряд ли придётся. Нужно будет хлопотать об устройстве нашего жилья. В течение июня месяца я написал значительную часть оперы, и написал бы, конечно, гораздо больше, если бы не тревожное состояние духа. Я нисколько не раскаиваюсь в выборе сюжета. Не могу понять, Надежда Филаретовна, каким образом, любя так живо и сильно музыку, Вы можете не признавать Пушкина, который силою гениального таланта очень часто врывается из тесных сфер стихотворчества в бесконечную область музыки. Это не пустая фраза. Независимо от сущности того, что он излагает в форме стиха, в самом стихе, в его звуковой последовательности есть что-то проникающее в самую глубь души. Это что-то и есть музыка. Не могу также понять, отчего, будучи так чутки к музыке, Вы можете быть сторонницей Писарева, который доказывал, что любить музыку так же глупо, как любить солёные огурцы, и что Бетховен настолько же велик, насколько велик повар у Дюссо. Простите, что так заступаюсь за Пушкина и что нападаю на Писарева и его критические взгляды. Но я настолько же поклоняюсь первому, насколько глубоко ненавижу последнего за его презрение к моему искусству, и мне немножко досадно, что мы расходимся с Вами в этом случае. Вы спрашиваете меня, могу ли я назвать Вас своим другом? Но можете ли Вы сомневаться в этом, и неужели сквозь строк Вы ни разу не прочли в моих письмах, что я глубоко дорожу Вашей дружбой и что моя дружеская симпатия к Вам самая искренняя, самая тёплая? Как я был бы рад доказать Вам когда-нибудь не словами, а делом всю силу моей благодарности и моей искренней любви к Вам! К сожалению, я имею для этого только один путь: мой музыкальный труд. Зато уж в этой сфере я всегда готов служить Вам, и Вы напрасно не пишете о том труде, который Вы хотели от меня. Если я невсегда могу удовлетворить Вашему желанию, касающемуся сочинения той или другой пьесы, потому что невсегда могу находиться в том состоянии духа, который нужен для сочинения, то всегда могу исполнить ту или другую работу музыкальную, в которой Вы от меня нуждаетесь. Я даже усиленно прошу Вас заказывать мне как можно больше подобных работ, дабы я мог мало-помалу уплатить Вам долг мой. На симфонии своей я поставлю: посвящается моему другу, как Вы того желаете. Это совершенно согласно и с моим желанием. Засим прощайте, мой дорогой, добрый и милый друг! Пожелайте мне не падать духом в виду той перемены в жизни, которая предстоит мне. Видит бог, что я исполнен относительно подруги моей жизни самых лучших намерений и что, если мы будем с ней несчастливы, то я виноват в этом не буду. Моя совесть спокойна. Если я женюсь без любви, то это потому, что обстоятельства сложились так, что иначе поступить я не мог. Я легкомысленно отнёсся к первому изъявлению любви, полученному с её стороны; я не должен был вовсе отвечать ей. Но, раз поощривши её любовь ответами и посещением, — я должен был поступить так, как поступил. Во всяком случае, повторяю, моя совесть чиста, я не лгал и не обманывал её. Я сказал ей, чего она может от меня ожидать и на что не должна рассчитывать. Прошу Вас никому не сообщать о тех обстоятельствах, которые привели меня к женитьбе. Этого, кроме Вас, никто не знает. Ваш П. Чайковский Передайте от меня Милочке самый нежный поцелуй. Потрудитесь Ваше следующее письмо в Консерваторию Буду с нетерпением ожидать Ваших милых, дорогих писем.

3 July 1877 Moscow Last night I arrived in Moscow, most honoured Nadezhda Filaretovna. I received your letter on my way to Voskresensk, full, as always, of your kindness and friendship towards me which I value dearly. For God's sake, dear Nadezhda Filaretovna, forgive me for not writing to you earlier. Briefly, here is the story of what has lately happened to me. In the latter part of May, to my own great surprise, I became engaged. This is how it happened. Some time ago, I received a letter from a girl whom I knew and had met. From it, I learned that she had honoured me with her love for a long time. It was written so sincerely and warmly that I was led to do what in such cases I had always carefully avoided — to answer. Although my answer did not give any hope that the feeling could be mutual, the correspondence started. I shall not go into all the details of this correspondence, but the result was that I agreed to her request to visit her. Why did I do this? It seems to me now as if some power of fate drew me to this young woman. During our meeting, I again explained to her that I felt for her nothing except a simple liking, and gratitude for her love. But having parted with her, I began to consider the full thoughtlessness of my action. If I did not love her, if I did not want to encourage her feelings, why then did I visit her and how would this all end? From her next letter I came to the conclusion that if, having gone thus far, I were suddenly to turn away from this girl, I should make her truly miserable and lead her to a tragic end. Thus, I was faced with a difficult alternative: either preserve my own freedom at the cost of this girl's ruin (and ruin is not an empty word: she indeed loves me infinitely) or marry. I could but choose the latter. One thing that helped me to a decision was the fact that my 82-year-old father and all my relatives live in the hope of having me marry. And so, one fine evening I went to my future spouse and told her frankly that I did not love her, but that I would be, in any case, her devoted and grateful friend. I described to her in detail my character, my irritability and unevenness of temperament, my unsociability and, finally, my [financial] circumstances. After this, I asked her whether she wished to be my wife. The answer, of course, was positive. I cannot convey to you in words the terrible feelings I went through the first days following that evening. It is understandable. Having attained the age of 37, all the while with an inborn antipathy to marriage, to be drawn by force of circumstances into the position of a bridegroom, this without being in the least attracted to one's bride, is very difficult. It is necessary to change one's whole way of life, to strive for the well-being and tranquillity of another person linked with one's own fate — all of which is not so very easy for a bachelor hardened by egotism. In order to think it over and adjust my mind to such a future, I decided to go to the country for a month, according to my original plan. The quiet country life, surrounded by pleasant people and beautiful nature, had a beneficial influence. I have decided that one cannot avoid one's destiny, and that in my encounter with this girl there is something fateful. Besides, I know from experience that in life, very often that which frightens and terrifies sometimes turns out to be beneficial, and, on the contrary, disappointment may come from that which has been striven for in hope of bliss and happiness. What will be will be. Now let me tell you a little about my future wife. Her name is Antonina Ivanovna Milyukova. She is 28 years old. She is fairly pretty. Her reputation is immaculate. Out of love of independence she has been living by her own labor, although she has a very loving mother. She is utterly poor, educated not above an average level (she was brought up at the Institute of Saint Elizabeth), apparently very kind and capable of enduring affection. Our wedding will take place in a few days' time. What will happen after that, I do not know. I doubt if I shall be able to take the cure, as I must think about arranging a home for us. In June I wrote the main part of the opera. I should have written much more had I not been so disturbed in spirit. I do not regret the choice of subject. I cannot understand why, Nadezhda Filaretovna, loving music so intensely you do not appreciate Pushkin, who by the power of his genius very often breaks out of the narrow sphere of poetry into the infinite space of music. His words are more than mere words. Over and above his literal meaning, the verse itself possesses something that pierces to the depths of one's soul. And that something is Music. Also, I cannot understand how anyone so sensitive to music can be a champion of Pisarev, who argued that to love music is as stupid as to love pickled cucumbers, and who held that Beethoven is on a par with the cook of Dusseau. Forgive my defending Pushkin and attacking Pisarev and his opinions so bitterly, but I admire the first as deeply as I despise the other for his contempt for my art, and I am a little disappointed that we disagree on this. You ask whether I call you friend. But how can you doubt it? Have deeply I care for your friendship, and that my tenderness for you is very true and warm? How I should like to prove sometime, not by word but by deed, all the strength of my gratitude and sincere love for you! Alas, I have only one way, my music. Well, in that way, I am always ready to serve you and it is a pity you do not tell me what work you want. If I cannot always satisfy your wishes as to the composition of one or another piece, because I cannot always be in the mood that is needed for composition, I can always do any other type of musical work. I even urge you, order such things from me as often as possible so that I can, little by little, pay my debt to you. I shall write on the symphony: Dedicated to My Friend, as you have desired. This is my wish too. So farewell, my dear, good kind friend! Do wish me not to lose heart in the change in my life that faces me. God knows that I am, with regard to my life's companion, full of the very best intentions and that if she and I are unhappy, the fault will not be mine. My conscience is clear. If I am marrying without love, that is because circumstances have turned out in such a way that I could not act otherwise. My reaction to the first declaration of love I received from her was thoughtless; I should not have replied to her at all. But having encouraged her love with replies and by visiting her, I was obliged to act as I have done. At any rate, I repeat, my conscience is clear; I have not lied, nor have I deceived her. I have told her what she can expect from me and on what she should not count. Please do not tell anybody what has led me to the marriage. Except you, nobody knows. Yours P. Tchaikovsky Give Milochka a very tender kiss from me. Please address your reply to the Conservatory I shall await your dear letters with impatience.