Letter 3047 and Letter 2135: Difference between pages

Tchaikovsky Research
(Difference between pages)
m (1 revision imported)
 
No edit summary
 
Line 1: Line 1:
{{letterhead
{{letterhead
|Date=17/29 September 1886
|Date=14/26 October 1882
|To=[[Nikolay Rimsky-Korsakov]]
|To=[[Nadezhda von Meck]]
|Place=[[Moscow]]
|Place=[[Kamenka]]
|Language=Russian
|Language=Russian
|Autograph=[[Saint Petersburg]] (Russia): {{RUS-SPsc}} (ф. 640, ед. хр. 1, No. 1015, л. 18–19)
|Autograph=[[Klin]] (Russia): {{RUS-KLč}} (a{{sup|3}}, No. 811)
|Publication={{bib|1902/25|Жизнь Петра Ильича Чайковского ; том 3}} (1902), p. 269–270 ("1888") (abridged)<br/>{{bibx|1945/29|Советская музыка. 3-и сборник статей}} (1945), p. 137<br/>{{bibx|1970/54|Н. А. Римский-Корсаков. Полное собрание сочинений, том VII}} (1970), p. 50<br/>{{bib|1971/89|П. И. Чайковский. Полное собрание сочинений ; том XIII}} (1971), p. 451–452
|Publication={{bib|1936/25|П. И. Чайковский. Переписка с Н. Ф. фон-Мекк ; том 3}} (1936), p. 111–112<br/>{{bib|1966/43|П. И. Чайковский. Полное собрание сочинений ; том XI}} (1966), p. 250–251
}}
}}
==Text and Translation==
==Text==
{{Lettertext
{{Lettertext
|Language=Russian
|Language=Russian
|Translator=Anna-Maria Leonard
|Translator=
|Original text={{right|''17 сен[тября]''}}
|Original text={{right|''Каменка''<br/>14 окт[ября]}}
{{centre|Дорогой друг Николай Андреевич!}}
{{centre|Милый и дорогой мой друг!}}
Это письмо передаст Вам ''Е. Л. Катуар'', отправляющийся в Петербург для того, чтобы попытаться сделаться Вашим учеником. По-моему, Катуар ''очень'' талантлив и ему непременно следует пройти серьёзную школу. В прошлом году он, вследствие моего настояния, оставил прежние занятия и поехал в Берлин, где проживает его бывший учитель ''Клиндворт''. Последний отдал его в руки теоретика ''Тирша'', который Катуару не понравился, ибо охлаждал его рвение слишком сухим и небрежным отношением к нему. Кроме того, будучи очень привязан к России, он никак не мог освоиться с жизнью среди немцев. В Москве, по семейному положению, он заниматься не может. Поэтому я посоветовал ему обратиться к Вам с убедительнейшею просьбой оказать ему Ваше участие. Ему, по-моему, необходимо прежде всего пройти ''контрапункт''. Разумеется, было бы идеально-хорошо, если бы Вы сами соблаговолили учить его контрапункту. Но боюсь, что у Вас времени нет. В таком случае возьмите на себя, по крайней мере, труд руководить ''Петербургской'' судьбой Катуара. Не посоветуете ли Вы ему учиться у Иогансона? Если да, то рекомендуйте его Иогансону. Что касается форм, инструментовки, то было бы большим счастьем для Катуара, если бы Вы уделили ему хоть немножко времени. А лучше всего, разумеется, если бы и контрапункту могли Вы его сами учить. Не сердитесь, что я пытаюсь отнять у Вас часть Вашего свободного времени, — но дело в том, что я принимаю живое участие в Катуаре и желаю ему от души добра.
Надеюсь, что письмо, которое написала Вам сестра моя, дошло до Вас. Я просил её высказать Вам с полной откровенностью её чувства и мысли насчёт отношений между Колей и Анной, и уверен, что она так и сделала. Не знаю, какое впечатление произведёт на Вас письмо это, но радуюсь тому, что она вошла, в непосредственные письменные сношения с Вами. Это, во всяком случае, самый лучший способ уяснить положение дела и укрепить сближение между нашими детьми, полюбившими друг друга.


До свидания, дорогой Николай Андреевич! Как буду в Петербурге, конечно, посещу Вас.
Вчера я получил письмо от Коли и вчера же отвечал ему. Случилось, что несколько его писем лежали в Каменке без ответа, вследствие того, что болезнь сестры задержала её вместе с Натальей Андреевной Плесской в Одессе. Приехавши, она тотчас же написала ему, но или письмо не дошло, или не успело ещё дойти, и Коля, подумавший, что, верно, сестре моей хуже, пришёл в беспокойство и просил меня дать ему сведений о них. Кроме того, я получил перед этим письмом ещё другое от него, и знаете, друг мой, что для меня большое удовольствие получать и читать его письма. Достоинство их не в том, что он обладает каким-нибудь особенно блестящим литературным стилем, а в том, что он в письмах своих высказывается целиком, совершенно так же, как в разговоре. Он пишет, как говорит, так что, прочтя его письмо, кажется, как будто только что виделся с ним, и впечатление от них остаётся такое же, как и от беседы с ним. Это, в самом деле, замечательно цельная, прямая, симпатичная натура, и чем больше узнаешь его, тем больше любишь. Нас всех очень интересует, что означает Ваша телеграмма к Коле, возвещающая приезд Саши в Петербург, и я просил Колю поскорее сообщить нам все подробности об этом.
{{right|Ваш, П. Чайковский}}
P. S. ''Катуар'' сын богатого отца и может платить за уроки.


|Translated text={{right|''17 September''}}
У нас здесь всё благополучно, и даже можно сказать, что давно уже не было такой полосы полного благополучия, как теперь. Дай Бог, чтобы полоса эта протянулась как можно дольше! Анна поглощена своей сложной педагогической деятельностью. Пока ещё не приехал приглашённый для мальчиков учитель, и Анна занимается ежедневно по нескольку часов с братьями; кроме того, она учит Тасю и ещё одну бедную девочку, и всё это она делает с самым пылким усердием и любовью к делу. Вообще нельзя достаточно нахвалиться Анной. Так утешительно видеть, как она каждую минуту своей жизни старается сделать полезной и для других и для себя!
{{centre|Dear friend [[Nikolay Rimsky-Korsakov|Nikolay Andreyevich]]!}}
This letter will be delivered to you by ''[[Georgy Katuar|Ye. L. Katuar]]'' <ref name="note1"/>, who is departing for [[Petersburg]] to try to become your student. To my mind, [[Georgy Katuar|Katuar]] is ''very'' talented and he certainly ought to have serious training. Last year, at my insistence, he left his previous studies and went to [[Berlin]], where his former teacher, ''[[Klindworth]]'', resides. The latter passed him into the hands of the theory teacher ''Tirsch'' <ref name="note2"/>, whom Katuar did not like, for he cooled his enthusiasm with his dry and offhand treatment of him. Apart from this, being very attached to Russia, he could not feel at home living among the Germans. He cannot study in [[Moscow]] because of his family circumstances. So I advised him to approach you with an earnest entreaty to take an interest in him. Above all, to my mind, he needs to study ''counterpoint''. Of course, it would be perfect if you yourself were to condescend to teach him counterpoint. But I am afraid that you do not have the time. If that is the case, please at least take the trouble to guide [[Georgy Katuar|Katuar]]'s ''[[Petersburg]]'' fate. Would you advise him to study with Johansen <ref name="note3"/>? If so, please recommend him to Johansen. With regard to form and orchestration, it would be a great happiness for [[Georgy Katuar|Katuar]] if you were able to spare him even a little time. But best of all, of course, would be if you yourself could also teach him counterpoint. Do not be angry that I am trying to take away some of your free time – but the thing is that I take a keen interest in [[Georgy Katuar|Katuar]] and wish him well from my heart <ref name="note4"/>.


Until we meet, dear [[Nikolay Rimsky-Korsakov|Nikolay Andreyevich]]! When I am in [[Petersburg]] I will of course visit you.
Я отдохнул несколько от утомления, причинённого мне «Орлеанской девой», и теперь понемножку начинаю приниматься за инструментовку новой оперы. Состояние духа моего было бы и превосходно, если бы не беспокойство по поводу брата Модеста. Он, бедный, всё недомогает и хотя на ногах, но постоянно нехорошо себя чувствует. Притом же, подобно мне, он ненавидит Петербург, петербургскую жизнь и очень тяготится тем, что прикован к этому ненавистному городу интересами его воспитанника. Об Италии он мечтает как об обетованной земле, — но, увы, в нынешнем году, во всяком случае, он не попадёт туда. Для меня это очень горько, и без Модеста Италия в моих глазах теряет половину цены своей.
{{right|Yours. P. Tchaikovsky}}
 
P. S. ''[[Georgy Katuar|Katuar]]'' has a rich father and can pay for lessons.
Будьте здоровы, дорогая моя! Ваш бесконечно Вам преданный,
{{right|П. Чайковский}}
 
|Translated text=
}}
}}
==Notes and References==
<references>
<ref name="note1">The 25-year old [[Georgy Katuar|Georgy Lvovich Katuar]] (also known as Yegor), who would later become an accomplished composer and musicologist.</ref>
<ref name="note2">Otto Tirsch (1838-1892), German musical theoretician, teacher, and composer.</ref>
<ref name="note3">Josef Johansen (Yuly Ivanovich Iogansen, 1826-1904), professor of music theory at the [[Saint Petersburg]] Conservatory.</ref>
<ref name="note4">Despite Tchaikovsky's recommendation, [[Rimsky-Korsakov]] gave [[Georgy Katuar|Katuar]] only one lesson, before passing him on to [[Anatoly Lyadov]].</ref>
</references>

Revision as of 13:40, 26 January 2020

Date 14/26 October 1882
Addressed to Nadezhda von Meck
Where written Kamenka
Language Russian
Autograph Location Klin (Russia): Tchaikovsky State Memorial Musical Museum-Reserve (a3, No. 811)
Publication П. И. Чайковский. Переписка с Н. Ф. фон-Мекк, том 3 (1936), p. 111–112
П. И. Чайковский. Полное собрание сочинений, том XI (1966), p. 250–251

Text

Russian text
(original)
Каменка
14 окт[ября]

Милый и дорогой мой друг!

Надеюсь, что письмо, которое написала Вам сестра моя, дошло до Вас. Я просил её высказать Вам с полной откровенностью её чувства и мысли насчёт отношений между Колей и Анной, и уверен, что она так и сделала. Не знаю, какое впечатление произведёт на Вас письмо это, но радуюсь тому, что она вошла, в непосредственные письменные сношения с Вами. Это, во всяком случае, самый лучший способ уяснить положение дела и укрепить сближение между нашими детьми, полюбившими друг друга.

Вчера я получил письмо от Коли и вчера же отвечал ему. Случилось, что несколько его писем лежали в Каменке без ответа, вследствие того, что болезнь сестры задержала её вместе с Натальей Андреевной Плесской в Одессе. Приехавши, она тотчас же написала ему, но или письмо не дошло, или не успело ещё дойти, и Коля, подумавший, что, верно, сестре моей хуже, пришёл в беспокойство и просил меня дать ему сведений о них. Кроме того, я получил перед этим письмом ещё другое от него, и знаете, друг мой, что для меня большое удовольствие получать и читать его письма. Достоинство их не в том, что он обладает каким-нибудь особенно блестящим литературным стилем, а в том, что он в письмах своих высказывается целиком, совершенно так же, как в разговоре. Он пишет, как говорит, так что, прочтя его письмо, кажется, как будто только что виделся с ним, и впечатление от них остаётся такое же, как и от беседы с ним. Это, в самом деле, замечательно цельная, прямая, симпатичная натура, и чем больше узнаешь его, тем больше любишь. Нас всех очень интересует, что означает Ваша телеграмма к Коле, возвещающая приезд Саши в Петербург, и я просил Колю поскорее сообщить нам все подробности об этом.

У нас здесь всё благополучно, и даже можно сказать, что давно уже не было такой полосы полного благополучия, как теперь. Дай Бог, чтобы полоса эта протянулась как можно дольше! Анна поглощена своей сложной педагогической деятельностью. Пока ещё не приехал приглашённый для мальчиков учитель, и Анна занимается ежедневно по нескольку часов с братьями; кроме того, она учит Тасю и ещё одну бедную девочку, и всё это она делает с самым пылким усердием и любовью к делу. Вообще нельзя достаточно нахвалиться Анной. Так утешительно видеть, как она каждую минуту своей жизни старается сделать полезной и для других и для себя!

Я отдохнул несколько от утомления, причинённого мне «Орлеанской девой», и теперь понемножку начинаю приниматься за инструментовку новой оперы. Состояние духа моего было бы и превосходно, если бы не беспокойство по поводу брата Модеста. Он, бедный, всё недомогает и хотя на ногах, но постоянно нехорошо себя чувствует. Притом же, подобно мне, он ненавидит Петербург, петербургскую жизнь и очень тяготится тем, что прикован к этому ненавистному городу интересами его воспитанника. Об Италии он мечтает как об обетованной земле, — но, увы, в нынешнем году, во всяком случае, он не попадёт туда. Для меня это очень горько, и без Модеста Италия в моих глазах теряет половину цены своей.

Будьте здоровы, дорогая моя! Ваш бесконечно Вам преданный,

П. Чайковский