Letter 700

Date	21 December 1877/2 January 1878
Addressed to	Anatoly Tchaikovsky
Where written	San Remo
Language	Russian
Autograph Location	Klin (Russia): Tchaikovsky State Memorial Musical Museum-Reserve (a3, No. 1130)
Publication	П. И. Чайковский. Письма к родным (1940), p. 338–339 П. И. Чайковский. Письма к близким. Избранное (1955), p. 135–136 (abridged) П. И. Чайковский. Полное собрание сочинений, том VI (1961), p. 320–322 (abridged) Piotr Ilyich Tchaikovsky. Letters to his family. An autobiography (1981), p. 132–133 (English translation; abridged)

Text

Russian text (original)

San-Remo. Какой-то кафе 2 янв[аря] 1878/21 дек[абря] 1877 Сегодня утром, вставши, пошёл на почту. Мне дали множества писем. Одно от тебя из Москвы, ужасно меня тронувшее. Кроме того, письмо официальное от Бутовского. Он пишет, что министр финансов назначил меня делегатом с 1000 фр[анков] в месяц жалованья! Это меня поразило, как громом. Я отвык даже думать об этом делегатстве и вполне был уверен, что жалованья мне никакого не дадут. И вдруг: пожалуйте! Я было приготовился сегодня приступить к финалу симфонии и ждать здесь Модеста! И главное, я не знаю. где Модест, выехал ли он? Словом, положение совершенно неожиданное и очень неловкое. Я решительно не знаю, что делать. С одной стороны и неловко, и может быть невыгодно отказываться ехать, а с другой — как все это противно! И хорошо ли мне в моем теперешнем состоянии ехать и закабалять себя на всю весну, на все лето? Немножко успокоившись, я пошёл в телеграф и послал тебе депешу с вопросом: где Модест? Потом зашёл в какой-то кафе и сел пить пиво. Гарсон подошёл и спросил что-то. Я не понял и отвечал: да! Он притащил мне бумаги, перо и чернила. Вот я и стал тебе писать. Что делать, — решительно не знаю. Господи! Когда же будет покой?.. Вечером я докончу это письмо. Может быть, решусь на что-нибудь. Вечером, 8 часов Пришедши домой, я лёг на постель и валялся до самого обеда, соображая, думая, мечтая, тоскуя, мысленно покрывая тебя поцелуями (ах, как я тебя любою, Толя) жалуясь на судьбу, которая не даёт мне успокоиться, вспоминая, думая о России, о милой России, снежную пустыню которой я предпочитаю тысячу раз здешним пальмам и кипарисам. Потом позвали обедать. Я ничего не ел. Потом мы пошли гулять, а я зашёл в кафе, выпил коньяку, ещё погулял и возвратился домой с решимостью не быть бабой и во что бы то ни стало добраться к 10-му числу до Парижа (я забыл сказать, что Бутовский пишет, что от 10 до 18 числа будут заседания комитета, на которых мне необходимо быть). С Модестам я ещё не знаю, как устроюсь. Если из твоей телеграммы я узнаю, что он остановится в Париже, то буду телеграфировать в Hôtel de Hollande. Моя роль в Париже будет очень трудная. Бутовский пишет, что правительство не может делать новых ассигнований, а судя по программе вопросов. которые будут обсуждаться от 10-18, — нужно будет отвечать, будет ли русский оркестр давать русские концерты, нельзя ли выписать хор национальных певчих на счёт комитета выставки и т. д. и т. д. Сейчас я напишу Талю, председателю русского отдела, что приеду к 10. Я решаюсь на это в особенности потому, что я знаю, что ты и всё друзья мне посоветовали бы это. Насчёт 2000 Ант[оннне] Ив[ановне] потрудись ей написать. чтоб она была покойна, — я их уплачу вовремя. Ты совершенно прав — это необходимо. Получил сегодня письмо от Лели с чудным стихотворение, заставившим меня пролить много слез. Целую тебя несчётное число раз. Твой, П. Чайковский