Letter 797

Date	23 March/4 April–25 March/6 April 1878
Addressed to	Anatoly Tchaikovsky
Where written	Clarens
Language	Russian
Autograph Location	Klin (Russia): Tchaikovsky State Memorial Musical Museum-Reserve (a3, No. 1164)
Publication	П. И. Чайковский. Письма к родным (1940), p. 396–397 (abridged) П. И. Чайковский. Письма к близким. Избранное (1955), p. 159–160 (abridged) П. И. Чайковский. Полное собрание сочинений, том VII (1962), p. 194–195 (abridged) Piotr Ilyich Tchaikovsky. Letters to his family. An autobiography (1981), p. 156–157 (English translation; abridged)

Text and Translation

Russian text (original)

English translation By Brett Langston

Clarens Четверг, 23 марта Получил твоё письмо. Ты теперь стал писать редко, да, зато метко. Я читал твоё письмо, как самый интересный и захватывающий дух роман. Merci, Толичка. Ничего более за этот день интересного не было, кроме разве письма от милой Н[адежды] Ф[иларетовны], как всегда, ласкового и интересного. Она благодарит меня за откровенность, с которой я высказал ей, что нахожу неудобным говорить ей ты. Финал моего концерта производит у нас фурор, но andante забраковали, и завтра придётся писать новое. Погода ужасная. Пятница, 24 марта Вспоминал с величайшим наслаждением наше прошлогоднее путешествие в Каменку. Сегодня ровно год, как мы, проведши ночь на станции Бобринской, явились в Каменку. Написал новое andante, которым оба строгие, но сочувственные критика остались довольны. Котек целый день мрачен и молчалив. Моя совесть чиста. Я его очень люблю и очень ласков с ним, но он никак не может переварить мысль, что я уже больше не хочу его. Впрочем, он очень милый человек. С какой любовью он возится с моим концертом! Нечего и говорить, что без него л бы ничего не мог сделать. Играет он его чудесно. Суббота, 25 марта Модест с Колей и Алёшей ездили в церковь в Веве. Я усиленно занимался инструментовкой концерта. Погода сегодня чудесная, и после обеда мне захотелось сделать хорошую большую прогулку. Помнишь chalet Блументаля, куда ты меня тщетно звал. Теперь я уже несколько раз в нем был и очень люблю его. А сегодня мы с Котеком пустились дальше и дошли до Avants, где, подобно тебе, пили вино и наслаждались чудесным свежим воздухом. Там ещё снег, а по дороге везде свежая травка и масса полевых цветов. Прогулка была восхитительная, но я так устал, что едва пишу это письмо. Твоё вчерашнее письмо не только меня очень заинтересовало, но и утешило. Ты в нем больше толкуешь о своей поездке в Каменку, чем об А[лександре] В[алериановне]. Из этого заключаю, что или любовь твоя несколько остыла, или же ты имеешь основание не особенно сокрушаться и питать приятные надежды. Во всяком случае, я перестал тревожиться. Какую ты ведёшь полную, разнообразную впечатлениям жизнь! Это просто вихрь какой-то, вроде того, который вертит Франческу и Паоло. Сумасшедшего Алексея Давыдова я очень хорошо помню. Я всегда находил его очень забавным и симпатичным, но никак не ожидал, что в его изобретениях есть что-нибудь серьёзное. Жаль, что ты не пишешь, отчего Гламма убежала из Москвы. Стерва она и больше ничего. Я ещё ничего не знаю об нашем отъезде. Денег у нас теперь почти вовсе нет. Как только получу деньги от Н[адежды] Ф[иларетовны], дам тебе знать о дне нашего выезда. Но, во всяком случае, на страстной я буду в Каменке и надеюсь обнять тебя там. Получил сейчас из Риги прелестное письмо от Танеева. В нем он сообщает мне разные толки об «Франческе». Я нахожу их очень курьёзными. Похлопочи у Давыдовых насчёт бедного Котика. Получили ли они наши письма? Обнимаю тысячу раз. Твой П. Чайковский

Clarens Thursday, 23 March I've received your letter. You've now started writing sporadically, yet keenly. I read your letter like the most interesting and breath-taking novel. Merci, Tolichka. There was nothing more interesting that day, except perhaps a letter from dear Nadezhda Filaretovna, as affectionate and interesting as always. She thanks me for the frankness with which I told her that I found it awkward to use the informal you. The finale of my concerto caused a furore amongst us, but the Andante was condemned, and tomorrow I'll have to write a new one. The weather is awful. Friday, 24 March I recalled with the greatest of pleasure our trip to Kamenka last year. Today is exactly one year since we rolled up at Kamenka, after spending the night at Bobrinskaya Station. I've written a new Andante, which left both harsh but sympathetic critics satisfied. Kotek has been gloomy and silent all day long. My conscience is clear. I love him very much and I'm very affectionate with him, but he simply cannot digest the idea that I don't want him any more. However, he is a very sweet person. He tinkers with my concerto with such love! Needless to say, without him I could have done nothing. He plays it wonderfully. Saturday, 25 March Modest] went with Kolya and Alyosha to the church in Vevey. I busied myself diligently with the instrumentation of the concerto. The weather today is wonderful, and after lunch I wanted to go for a nice long stroll. Do you recall Blumenthal's chalet, where you tried to invite me? Now I've been there a few times, and I like it very much. And today Kotek and I ventured further and reached Avants, where, like you, we drank wine and enjoyed the wonderful fresh air. There is still snow there, but along the road there is fresh grass and masses of wildflowers everywhere. The walk was delightful, but I'm so tired that I can hardly write this letter. Your letter yesterday not only interested me very much, but also consoled me. In it you talk more about your trip to Kamenka than about Aleksandra Valerianovna. I conclude from this either that your love has cooled somewhat, or that you have no particular reason to be upset and are nurturing pleasant hopee. In any case, I've stopped worrying. What a full life you're leading, with such an assortment of impressions! It's simply some sort of whirlwind, like the one which spins Francesca and Paolo. I remember the madman Aleksey Davydov very well. I always found him very amusing and sympathetic, but I never anticipated that there was anything serious about his inventions. It's a pity you didn't write why Glamma has fled Moscow. She's a bitch and nothing more. I still don't know anything about when we're leaving. We have almost no money now. As soon as I receive the money from Nadezhda Filaretovna, I'll let you know about the date of our departure. But, in any case, I'll be in Kamenka for Easter, and I hope to hug you there. I've just received a lovely letter from Taneyev in Riga, in which he tells me various tales about "Francesca". I find them very curious. Ask the Davydovs about poor Kotik. Have they received our letters? I hug you a thousand times. Yours P. Tchaikovsky