Letter 887

Date	3/15 August 1878
Addressed to	Anatoly Tchaikovsky
Where written	Verbovka
Language	Russian
Autograph Location	Klin (Russia): Tchaikovsky State Memorial Musical Museum-Reserve (a3, No. 1176)
Publication	П. И. Чайковский. Письма к родным (1940), p. 434–435 П. И. Чайковский. Письма к близким. Избранное (1955), p. 171–172 П. И. Чайковский. Полное собрание сочинений, том VII (1962), p. 357–358 Piotr Ilyich Tchaikovsky. Letters to his family. An autobiography (1981), p. 169–170 (English translation; abridged)

Text

Russian text (original)

Вербовка 3 авг[уста] Что тебе рассказать новенького? Ничего особенного не было. Саша с Левой возвратились из Киева. Аккуратно каждый день мы вечером отправляемся в Высокое и пьём чай собственными средствами, т. е. сами ставим самовар, причём наибольший труд падает на Нат[алью] Андр[еевну]. Погода стояла все это время чудная. Только сегодня поднялся отвратительный ветер с пылью. А лучше бы дождь! Лева говорит, что он дал бы охотно 3000 р[ублей] за дождь. Здоровье моё от лично, — но я мало наслаждаюсь тем dolce far niente, на которое имею теперь полнейшее право вследствие того, что все работы кончил. Даже корректура «Онегина» приведена к вожделенному канну. Я сыграл здешним всю оперу и произвёл немалый эффект. Мне. самому эта музыка очень нравится. Мала же я наслаждаюсь ничего не деланием по безобразию своей натуры, вечно находящейся в ожидании каких-то невероятных наслаждений и вечно неудовлетворенной. Вчера я насилу дождался обеда. После обеда насилу дождался прогулки. Во время прогулки насилу дождался чаю. После чаю насилу дождался восхода луны. После ждал ужина; после — права уйти спать... а после спал и хорошо спал. Сон едва ли не величайшее благо в жизни. Он даёт нам силу начиная с следующего утра опять, опять все чего-то ждать. Теперь я начинаю с беспокойствам думать, что скоро предстоит отъезд. Я знаю, что, только уехавши из Вербовки, я вполне оценю прелесть здешней тихой и покойной жизни. Жалеть прошедшее и надеяться на будущее, никогда не удовлетворяясь настоящим, — вот в чем проходит вся моя жизнь. Впрочем, я так мрачно отношусь сегодня к жизни, что погода так омерзительна. Ветер и пыль невыносима скучные. Ты не можешь себе представить, Толичка, до чего сделался обворожителен Юрий. Он как по мановению какого-то жезла вдруг стал говорить все, и как чудно говорить! Курьёзнее всего, что он про себя иначе не говорит, как в женском роде. «Я пришла, я пила, я была» и т. д. Бобик тоже радует взор и сердце. Он теперь ужасно пристрастился к рисованью, и Модест каждое утро даёт ему урок. Способности у него несомненные. По получении сего письма напиши мне хоть одно (а лучше два письма) в Браилов, где я буду около 10-го числа (Одесская ж[елезной] д[ороге], ст[анция] Жмеринка). Вчера получил длинное милое письмо от Котика. Он живёт на даче близ Берлина и очень доволен; милое и доброе существо этот Котик. От Ник[олая] Львов[ича] тоже получил письмо с извещением, что он нашёл для меня прелестную квартиру. Я телеграфировал, чтобы нанял её. Мне нравится, что кв[артира] эта совсем отдельный флигелёк внутри двора на Молчановке. Целую тебя, мой родной, крепко, крепко. Твой, П. Чайковский До свиданья! Недели через три увидимся.