Letter 4039

Date	17 February/1 March 1890
Addressed to	Imperial Russian Musical Society (directors of)
Where written	Florence
Language	Russian
Autograph Location	Klin (Russia): Tchaikovsky State Memorial Musical Museum-Reserve (a3, No. 338)
Publication	Музыка и революция (1928), No. 11, p. 27–29 П. И. Чайковский. Полное собрание сочинений, том XV-Б (1977), p. 53–56

Text

Russian text (original)

Флоренция, 17 февр[аля]/1 марта 1890 Почтеннейшие сотоварищи! Письмо это есть плод не какой-нибудь внезапной вспышки, а результат очень долгого и упорного обдумывания тех обстоятельств, вследствие коих я принял бесповоротные решения, которые имею честь сообщить вам. I) Я беру назад своё обещание дирижировать в будущем году шестью концертами. Опыт кончающегося теперь сезона убедил меня, что, несмотря на некоторые дирижёрские данные, я всё-таки не дирижёр. Капельмейстерство обходится мне слишком дорого. Побеждая свою врождённую застенчивость, напуская на себя отвагу и смелость, тогда как в глубине души невероятный страх и робость, я делаю над собой такое героическое усилие, которое можно вынести только изредка, при особенных случаях. Да и то почти каждый раз у меня бывает в той или другой форме истерия. Такой истеричный капельмейстер иногда может очень удачно провести концерт, идо сих пор ничего скандального не произошло со мной. Но вовремя дирижирования я постоянно чувствую, что все висит на волоске, что хоть на минуту дай себе свободу отдаться нервам и истерике — и все пропало. И со мной можно всегда ожидать скандала; я даже вижу по глазам музыкантов, что они за меня страдают и боятся. Кроме этой прирождённой неспособности чувствовать себя в виду публики спокойным и властным повелителем оркестра, я ещё страдаю слабостью памяти, и уж если непременно бы нужно было, несмотря на все... быть постоянным дирижёром, — то для этого я должен был бы бросить своё сочинительство и все своё время отдавать приготовлению себя к дирижированию. Но такую жертву Музыкальному обществу, несмотря на все моё желание быть ему полезным, я принести не могу, ибо не чувствую ещё в себе ослабления творческой силы. Мне кажется, что я могу написать ещё много и своего последнего слова не сказал. Вот, напр[имер], теперь вся моя жизнь поглощена сочинением оперы. К весне я оперу в эскизах всю напишу. До глубокой осени буду занят её инструментовкой. Когда же мне готовиться к дирижированию. А за сим, когда начнётся сезон, у меня начнётся постановка оперы, потребность присутствовать на репетициях, представлении и т. д. Опять начнутся мучительные странствования по Николаевской жел[езной] дороге, дирижирование через силу, под постоянным страхом осрамиться и осрамить Музыкальное общество!!! Нет, это слишком мучительно, слишком ужасно. Музыкальному обществу в Москве нужен постоянный, специально преданный этому делу дирижёра, а не истерический композитор, который в виде исключения, иногда может хорошо исполнить капельмейстерскую обязанность. Многое ещё хотел я сказать по этому поводу, но боюсь утруждать ваше внимание. Скажут, что эгоистично с моей стороны, забывая благополучие Муз[ыкального] общ[ества], отдаваться исключительно своему авторству. Но во 1-х), я имею некоторым образом право считать свою Композиторскую деятельность полезной не для одного меня. Во 2[-х] , что хорошего в том, что я, бросив своё настоящее дело, то, к которому я действительно призван, явлюсь деятелем в качестве капельмейстера, причём неизбежно когда нибудь осрамлю и себя и Музыкальное общество. Ибо, повторяю, мои дирижёрские опыты обходились до сих пор, слава Богу, или порядочно, или даже хорошо, но именно обходились. И что когда-нибудь произошло бы что-нибудь ужасное, — я в этом совершенно уверен. Помню, что в нынешнем сезоне на концерте, когда пела Скомпская, я судорожно всхлипывал и Гржимали смотрел на меня с ужасом... В 3-х), я по мере сил доказывал свою приверженность Моск[овскому] Муз[ыкальному] общ[еству] тем, что несколько лет жил если не в самой Москве, то около Москвы и принимал участие в делах его, иногда весьма в ущерб моим личным интересам. Но, впрочем, я вовсе Не хочу сказать, что принёс Р[усскому] М[узыкальному] О[бществу] какую-нибудь действительную пользу, но надеюсь, что вы мне поверите, если я скажу, что искренно привязан к Моск[овскому] Муз[ыкальному] общ[еству] и консерватории и по мере сил готов быть ему полезным. Мера же сил, по части капельмейстерства, есть та, что я, пока жив и здоров, могу дирижировать каждый год одним концертом, да и то просил бы в будущем году совсем меня от дирижирования освободить, ибо я в Москве жить не буду и уеду на всю зиму, как только опера будет сдана, далеко. Я страшно утомлён всем пережитым мною в последнее время, и мне необходимо дать себе полную свободу на один год. II) Я выхожу из состава дирекции и по получении этого письма прошу считать меня отставным директором. Причины следующие. Мне кажется, что раз я состою директором отделения Музыкального общества, то все дела специально музыкальные должны безусловно зависеть от меня. Моё желание, моё указание, моя рекомендация (в вопросе выбора преподавателей консерватории, этому отделению подведомственной) должны быть законом. Я высказываюсь так резко, ибо имею в виду не только свою музыкальную компетентность, но и величайшее беспристрастие, отсутствие лицеприятия, да к тому же ещё глубокую привязанность к консерватории. Но я усматриваю, что моё желание, указание и рекомендация не только не закон, — но сущее ничто. В настоящее время имеется вакансия профессора виолончельного класса. Я ещё летом, когда Фитценхаген был здоров, указывал Василию Ильичу на Брандуков а как будущего желательного заместителя Фитценхагена, если он уйдёт. Осенью я, уже предвидя смерть Фитценхагена, ещё раз высказал своё желание. Оба раза получил отказ. Между тем я совершенно убеждён, что никого другого, кроме Брандукова, пригласить нельзя. Это было бы вполне справедливо, ибо Брандуков превосходный виолончелист, ученик нашей консерватории, человек работящий, хороший музыкант, а главное — давно мечтающий, несмотря на свои парижские триумфы, переселиться в Москву и служить в консерватории. Я даже положительно обещал ему профессуру эту в случае ухода Фитценхагена, зная, что С. И. Танеев весьма этому выбору сочувствовал. Итак, я не могу допустить, чтобы кто-нибудь, кроме Брандукова, был приглашён профессором виолончельного класса. Всякое другое приглашение принимаю за прямое приглашение мне выйти из дирекции. Между тем мне пишут, что Вас[илий] Ильич решительно высказался против Брандукова и даже будто бы уже вошёл в переговоры с другим виолончелистом. Что же из этого может выйти? Два последствия: 1), или моё указание будет принято и Брандуков будет приглашён, но Василий Ильич, оскорбившись этим, бросит директорство консерватории, а я, живя во Флоренции и сочиняя оперу, останусь директором Муз[ыкального] общ[ества], или же 2), Брандуков не будет приглашён, и я, оскорбившись, демонстративно выйду из состава дирекции. Что важнее в настоящее время, что нужнее для консерватории: чтобы я оставался директором Муз[ыкального] об[щества] или чтобы Вас[илий] Ильич оставался директором консерватории? Без сомнения, нужнее и важнее последнее. Василий Ильич обнаружил множество превосходных задатков как директор. Он мне как директор очень нравится. Он умён, деятелен, деловит, неутомим, ловок, талантлив, и я скажу совершенно искренно, что был бы страшно огорчён, если бы консерватория его лишилась. Но как же выйти из этой дилеммы? — Очень просто: тем, что я перестану быть директором. И гораздо лучше, что я выйду теперь, а не тогда, когда вопрос о Брандукове станет ребром и мой выход будет весьма заметной демонстрацией. На уступку же, основываясь на антецеденте уступки в деле изгнания Альбрехта, прошу не рассчитывать. Ради Бога не думайте, что я пишу все это, дабы напугать, дабы меня упрашивали, одним словом, дабы поломаться. Нет, повторяю, я много обо всем этом думал и убеждён, что поступаю, как следует. Дабы резюмировать все сказанное как можно кратче, заключаю пись[мо] моё следующими пунктами. 1) Принуждён отказаться от дирижирования шестью концертами и убедительно прошу на меня за это не сетовать, ибо в самом деле это свыше моих сил. 2) Требую, чтобы Брандуков был приглашён профессором, причём не приглашение его считаю несовместимым с продолжением моего участия в дирекции М[узыкального] о[бщества]. 3) Зная, что требование это может быть исполнено не иначе как под условием оставления В. И. Сафоновым директорства консерватории, и желая, чтобы он непременно на этом посте оставался, предваряю таковой печальный исход кризиса своим выходом. Мне остаётся ещё сказать, что, сколько бы я ни прожил, где бы ни жил, ничто и никогда не искоренит из моего сердца самой глубокой и горячей любви к Моск[овскому] Муз[ыкальному] общ[еству] и консерватории и что благополучие их останется, несмотря ни на какие перемены, весьма близким моему сердцу до самой последней' минуты моей жизни. Засим ещё раз прошу простить меня, не сердиться и верить в полную искренность всего, что я написал. П. Чайковский Будущий сезон нужно весь основать на при манке солистов. Что касается дирижёра, то я во всяком случае советовал бы дать Зилоти если не все мои шесть концертов, то по крайней мере три. У нас есть в лице его талантливый дирижёр, которому недостаёт только опытности. Кому же дать ему средство приобрести опытность, как не Муз[ыкальному] обществу?