Letter 3802

Date	17 February/1 March 1889
Addressed to	Grand Duke Konstantin Konstantinovich
Where written	Leipzig
Language	Russian
Autograph Location	Saint Petersburg (Russia): Institute of Russian Literature of the Russian Academy of Sciences (Pushkin House), Manuscript Department (ф. 137, No. 78/16)
Publication	П. И. Чайковский. Полное собрание сочинений, том XV-А (1976), p. 57–58

Text

Russian text (original)

1 марта/17 февр[аля] 1889 г[ода] Ваше императорское высочество! Вы бесконечно добры и внимательны! Сегодня узнал я, что Вы посылали мне в деревню большую телеграмму по поводу Зилоти. Как я глубоко раскаиваюсь, что не сумел в послед-нюю бытность в Петербурге найти возможность хоть на минуту повидаться с Вами. Тогда Вы бы знали, что я не в деревне, аза границей, и не тревожили бы себя мыслью о Зилоти, ибо при свидании все бы это разъяснилось. Ради Бога, Ваше высочество, простите, что я причинил Вам напрасную тревогу и беспокойство. Надеюсь, что письмо моё из Дрездена дошло до Вас, помню, что я писал его второпях на какой-то раскрашенной бумаге, но не помню, заключались ли в этом письме известия о моих заграничных успехах. Поэтому позволю себе вкратце рассказать Вашему высочеству мою «Одиссею»; меня побуждает к тому приятная и лестная уверенность в том, что Вам «Одиссея» эта не безынтересна, ибо в лице моем по германским центрам странствует некоторым образом русская музыка, весьма Вашему сердцу близкая. Началось с Кёльна. В этом городе я нашёл превосходнейший и огромный по составу оркестр. Моя третья сюита была исполнена великолепно, с необычайной тонкостью и прелестью. У спех был очень большой. Оттуда я сейчас же поехал во Франкфурт, где оркестр тоже первоклассный и где успех был тоже очень велик. Зато в Дрездене, где вся программа тамошнего филармонического концерта состояла из моих сочинений, оркестр оказался весьма неважным и по составу не соответствующим моим требованиям. Я пережил в Дрездене много тяжёлых и неприятных минут. Однако ж кончилось все благополучно и успех мой в этом городе был тоже очень велик. Играл я там мою четвертую симфонию (которую нынче летом Вы слышали в Павловске), и, несмотря на посредственное исполнение, она произвела сенсацию. Затем в Берлине я имел дело с первоклассным филармоническим оркестром и, между прочим, сыграл там «Франческу да Римини». По окончании оной раздались громкие рукоплескания одной части публики и пронзительные свистки другой. Последнее обстоятельство меня нимало не огорчило. Совсем не нужно, чтобы каждое русское музыкальное произведение вызывало безусловное одобрение; нужно, чтобы русская музыка интересовала иностранцев, а интерес этот в данном случае выразился в том, что наплыв публики был громадный. Теперь я должен сказать Вашему высочеству, что, несмотря на успешность его действий, пишущий настоящие строки есть самый несчастный человек в мире. Не могу выразить Вам, до какой степени я тоскую, скучаю, грущу и страдаю тем, что немцы называют Heimweh. В прошлом году я тоже испытывал эту болезненно-мучительную тоску по родине, но в бесконечно меньшей степени. Особенно тягостны мне не репетиции к концертам и не самые концерты, а постоянное вращение среди людей чужих, хотя подчас и весьма интересных. А хуже всего то, что я никогда почти не бываю один. Утомление моё доходит иногда до полной нравственной прострации. Уверяю, Ваше высочество, что мне даже письма трудно писать, и заранее прошу извинить, если письмо моё написано небрежно и неразборчиво. К тому же я сегодня под впечатлением глубоко поразившего меня известия о смерти К. Ю. Давыдова. Почтительнейше прося Ваше высочество передать моё глубочайшее почтение великой княгине, имею честь быть всепокорнейший слуга, П. Чайковский