Letter 60
| Date | 23 October/4 November 1861 |
|---|---|
| Addressed to | Aleksandra Davydova |
| Where written | Saint Petersburg |
| Language | Russian |
| Autograph Location | Saint Petersburg (Russia): National Library of Russia (ф. 834, ед. хр. 16, л. 5–6) |
| Publication | Жизнь Петра Ильича Чайковского, том 1 (1900), p. 144–145 (abridged) П. И. Чайковский. Письма к родным (1940), p. 55–57 П. И. Чайковский. Письма к близким. Избранное (1955), p. 10–11 П. И. Чайковский. Полное собрание сочинений, том V (1959), p. 69–71 Piotr Ilyich Tchaikovsky. Letters to his family. An autobiography (1981), p. 9–10 (English translation; abridged) |
Text and Translation
| Russian text (original) |
English translation By Luis Sundkvist |
С[анкт]-Петербург 23 октября 1861 По всем правилам следовало бы начать это письмо с извинений о долгом молчании, но это уж слишком обыкновенно, и я надеюсь, Саша, что ты на меня не в претензии. Что сказать тебе о моём заграничном путешествии? Лучше и не говорить о нём. Если я в жизни сделал какую-нибудь колоссальную глупость, то это именно моя поездка. Ты помнишь Писарева? Представь себе, что под личиной той bonhomie, под впечатлением которой я считал его за неотёсанного, но доброго господина, скрываются самые мерзкие качества души; я до сих пор и не подозревал, что бывают на свете такие баснословно подлые личности; — теперь тебе не трудно понять, каково мне было провести три месяца неразлучно с таким приятным сотоварищем. Прибавь к этому, что я издержал денег больше, чем следовало, что ничего полезного я из этого путешествия не вынес, — и ты согласишься, что я дурак. Впрочем, не брани меня; я поступил, как ребёнок, и только. Ты знаешь, что лучшею мечтою моей жизни было путешествие за границу, случай представился, la tentation était trop grande, я закрыл глаза и решился. Не заключи из того, что за границей гадко или что путешествие вещь скучная. Напротив, но для этого необходима полная свобода в действиях, достаточное количество денег и какая-нибудь разумная причина ехать. В Париже мы жили с Юферовым, и это меня чрезвычайно утешало. Вот милый человек! Вообще в сём последнем городе были минуты чрезвычайно приятные. Если будешь зимой в Киеве, то, вероятно, будешь встречаться с неким г-м Гудимом-Левковичем; он всех Давыдовых хорошо знает и тебя тоже — по слухам; он расскажет тебе некоторые подробности, — мы виделись почти каждый день. Ты не поверишь, как я был глубоко счастлив, когда возвратился в Петербург. Признаюсь, я питаю большую слабость к российской столице. Что делать? Я слишком сжился с ней! Всё, что дорого сердцу, — в Петербурге, и вне его жизнь для меня положительно невозможна. К тому же, когда карман не слишком пуст, на душе весело, а в первое время после возвращения я располагал некоторым количеством рублишек. Ты знаешь мою слабость? Когда у меня есть деньги в кармане, я их всех жертвую на удовольствие. Это подло, это глупо, — я знаю; строго рассуждая, у меня на удовольствия и не может быть денег: есть непомерные долги, требующие уплаты, есть нужды самой первой потребности, но я (опять-таки по слабости) не смотрю ни на что и веселюсь. Таков мой характер. Чем я кончу? что обещает мне будущее? — об этом страшно и подумать. Я знаю, что рано или поздно (но скорее: рано) я не в силах буду бороться с трудной стороной жизни и разобьюсь вдребезги, а до тех пор я наслаждаюсь жизнью, как могу, и всё жертвую для наслаждения. Зато вот уже недели две, как со всех сторон неприятности: по службе идёт крайне плохо, рублишки уже давно испарились, в любви — несчастье; но всё это глупости, — придёт время, и опять будет весело. Иногда поплачу даже, а потом пройдусь пешком по Невскому, пешком же возвращусь домой, — и уже рассеялся. Поздравляю себя с Татьяной. Добрая будет женщина! Возрадуйся, великая Татьяна! Импровизация недурна. Я начал заниматься генерал-басом, и идёт чрезвычайно успешно; кто знает, может быть, ты через года три будешь слушать мои оперы и петь мои арии. О смерти Алексеева тебе, вероятно, писали. Несмотря на известное тебе отвращение моё к мертвецам, я посещал панихиды очень аккуратно и вообще принимал большое участие в этом деле, за что получил от тёти Кати 523 поцелуя и 6 рублей на издержки по хлопотам о дозволении вывезти тело из Петербурга. Не лучше ли было бы мне вместо заграницы провести лето у тебя? Рассказы тёти Лизы и Мали соблазняют меня до того, что я хоть сейчас бы уехал к Вам отдохнуть душевно, а потом бы в Питер опять бороться с жизнью. Увы! это невозможно. Разве летом на будущий год. Расцелуй от меня Льва Давыдова как можно крепче, а Татьяну Львовну угости для меня лишний раз молочком. Благословляю тебя и твою династию. Твой многоуважаемый брат, П. Чайковский |
Saint Petersburg 23 October 1861 According to all the rules I ought to begin this letter with apologies for my long silence, but that is far too ordinary, and I hope, Sasha, that you aren't bearing it against me. What can I tell you about my trip abroad? It would be best not to say anything about it at all. If in my life I have committed one colossal folly, then it is precisely this trip of mine. Do you remember Pisarev? [1] Just imagine: beneath the mask of that bonhomie under the impression of which I had thought him to be an uncouth but kind gentleman, lie hidden the most repulsive spiritual qualities. I had had no idea until now that there exist such fabulously vile individuals. It shouldn't be difficult for you now to understand what it was like for me to have to spend three months in the inseparable company of such an agreeable associate. If in addition to this I tell you that I spent more money than I should have, that I didn't derive anything useful from this trip, then you too will agree that I am a fool. Don't tell me off, though: I acted like a child, that's all. As you know, the grandest dream of my life was to travel abroad: an opportunity presented itself, la tentation était trop grande [2], I shut my eyes and ventured on it. Don't conclude from this that it is ghastly abroad, or that travelling is boring. On the contrary, but for foreign travels it is essential to have complete freedom in one's actions, a sufficient quantity of money, as well as some sensible reason for going in the first place. In Paris we took up lodgings together with Yuferov [3], and that was a very great consolation for me. Now there's a nice person! Indeed, in the latter city there were some extremely pleasant moments. If you go to Kiev in the winter, you will probably meet up with a certain Mr Gudim-Levkovich [4]: he knows all the Davydovs well, and he knows you too (from hearsay), and he will tell you about some details. We saw each other almost every day. You won't believe how profoundly happy I was when I returned to Petersburg. I must confess that I have a great weakness for the Russian capital. It can't be helped! I have just got used to it so much! Everything that is dear to my heart is in Petersburg, and living outside it is simply impossible for me. Moreover, when one's pockets aren't too empty one is usually in high spirits, and during the first weeks after my return I had at my disposal a certain quantity of nice little rubles. Do you know what weakness I have? Whenever I have money in my pocket I spend it all on enjoying myself. That is mean and stupid, I know—looking at it strictly, I shouldn't even have any money to spend on diversions, as there are huge debts waiting to be paid, there are the most pressing necessities, and yet (again, because of my weakness) I don't give all that any thought and just enjoy myself. Such is my character. How shall I end? What is the future holding in store for me? Even just to think of that is frightening. I know that sooner or later (though more likely sooner) I won't be able to fight off the hard side of life and will smash myself up into smithereens, but until then I shall continue to enjoy life as much as I can and sacrifice everything for the sake of pleasure. Still, it is now two weeks already that I have been beset by adversities from all quarters: things are going extremely badly at work, those nice little rubles vanished into thin air long ago, I am unhappy in love. All this is just nonsense, though: after a while things will brighten up again. Sometimes I even cry a bit, but then I take a walk along Nevsky and walk back home again, and the cloud has lifted. I congratulate myself on Tatyana [5]. A fine woman she will be! Rejoice, o great Tatyana! Not bad for an improvisation! I have started studying thoroughbass, and it is all going extremely well [7]. Who knows, perhaps in three years' time or so you will be listening to my operas and singing my arias. You have probably already received a letter about Alekseyev's death [8]. In spite of that aversion which, as you know, I have for corpses, I attended the requiem services very punctiliously and on the whole participated very actively in this affair, the result being that Aunt Katya gave me 523 kisses and 6 rubles to cover the expenses incurred in obtaining permission to transport the body out of Petersburg. Wouldn't it have been better if, instead of going abroad, I had spent the summer at your place? The stories I hear from Aunt Liza and Maliya are so enticing that I would like to come to you right now to find some spiritual repose before heading back to Piter to resume the struggle with life. Alas! that is impossible. It will have to be next summer. Shower Lev Davydov with kisses from me as warmly as you can, and for my sake treat Tatyana Lvovna to a little extra milk. I bless you and your dynasty. Your much-respected brother, P. Tchaikovsky |
Notes and References
- ↑ Vasily Vasilyevich Pisarev was an engineer and acquaintance of his father's whom Tchaikovsky had accompanied abroad that summer in the capacity of an interpreter and travelling companion. It had been his first trip outside Russia, and Pisarev had agreed to pay all his travel expenses.
- ↑ "La tentation était trop grande" (French) = 'the temptation was too great'.
- ↑ Vladimir Nikolayevich Yuferov (b. 1839) was, like Tchaikovsky, a recent graduate of the School of Jurisprudence (though he had studied there in the year above him) and a friend of Apukhtin's. He was later appointed state prosecutor in Odessa and was also involved in industrial and banking enterprises — see Пётр Чайковский. Биография, том I (2009), p. 139.
- ↑ Aleksandr Nikolayevich Gudim-Levkovich, a friend of Tchaikovsky's whose family were landowners in the Kiev province.
- ↑ On 6/18 September 1861 Tchaikovsky's sister Aleksandra had given birth to her first child: a girl who was christened Tatyana.
- ↑ i.e. Aleksandra. Tchaikovsky is here parodying the neo-classical odes beloved of eighteenth-century Russian poets, and, accordingly, he uses various antiquated (Church Slavonic) forms of words, as well as pseudo-Greek names.
- ↑ In the autumn of 1861 the first music classes in Russia open to the public were set up on the initiative of Anton Rubinstein. They were held at the Mikhaylovsky Palace in Saint Petersburg. Tchaikovsky was one of the first students to sign up. A year later, these classes would be restructured as the Saint Petersburg Conservatory, the first institution of its kind in Russia.
- ↑ Major-General Aleksandr Alekseyev, the husband of Tchaikovsky's maternal aunt, Yekaterina Alekseyeva (née Assier; 1805-1882).
