Letter 4355

Date	20 January/1 February 1888
Addressed to	Yuliya Shpazhinskaya
Where written	Leipzig
Language	Russian
Autograph Location	Klin (Russia): Tchaikovsky State Memorial Musical Museum-Reserve (a3, No. 2097)
Publication	П. И. Чайковский. С. И. Танеев. Письма (1951), p. 332–334 П. И. Чайковский. Полное собрание сочинений, том XIV (1974), p. 346–348

Text and Translation

Russian text (original)

English translation By Brett Langston

Лейпциг  1 февр[аля] 20 янв[аря]  [18]88 Милая, добрейшая Юлия Петровна! Оба Ваших больших письма получил. Хотелось бы и мне писать Вам горячо, обстоятельно, интересно—да ей-Богу нельзя. Ваши письма вызывают на очень пространные ответы, многое по поводу их хотелось бы высказать, — но войдите в мои положение, представьте себе человека, находящегося в какой-то постоянной лихорадке, в глубине души страшно тоскующего, даже страдающего, а между тем принуждённого с утра до вечера быть среди людей, да притом чуждых ему; вообразите себе его волнения и страхи по поводу появления перед публикой, его усталость, его вечно тревожное состояние духа; примите также в соображение, что он должен, среди всей этой суеты, вести громадную корреспонденцию с родными и друзьями, — вы тогда простите мне, что поставлен в не возможность писать Вам так часто и много, как бы хотелось. Начну с того, что побраню Вас. Я сердился на Вас, читая, что Вы страдали от мысли, что я в Вас разочаровался, что перестал верить в Ваш талант, что я охладел к Вам и именно поэтому долго не писал. Неужели Вы могли думать, что я так легкомыслен, что дружба моя к Вам до того на песке построена, что вдруг, в одну минуту, ни с того, ни с сего, перестану принимать в Вас живейшее участие? Конечно, я был виноват. Из-за своих дел эгоистически погрузившись в свои интересы, я упустил из виду, что Вы, бедненькая, ожидали из Петербурга приговора над первым Вашим опытом. Каюсь в этом. Но если ещё случится, что, по-видимому, я забыл о Вас, раз навсегда прошу Вас проникнуться убеждением, что это именно только по-видимому. Ради Бога, из-за меня не изобретайте себе поводов для горести. У Вас их и без того достаточно. В моей дружбе к Вам, в моей уверенности в Вашем таланте, в том, что Вы избранная личность, обязанность которой бороться с обстоятельствами и добиваться победы над ними, — в этом всем я твёрд как скала. Ради Бога, не упускайте времени, её тратьте его на бесплодные нравственные самоистязания (как назвать иначе то, что Вы даже заболели, вообразивши, что я разочаровался в Вас?) и пишите. «Тася» задумана великолепно, но форма Вам далась не сразу. Умоляю Вас писать дальше, стараясь не расплываться в подробностях. Первая часть пусть полежит, и впоследствии Вы её переделаете. Если же, как Вы говорите, к «Тасе» Вы охладели, последуйте совету брата Модеста и покамест, в виде отдыха, пишите небольшие очерки, но ради Бога, пишите, пишите и пишите. Более чем когда-либо я убеждён в том, что в Вас горит настоящая, божественная искра; раздувайте её, не давайте ей тухнуть. Ведь описание Вашего сна есть настоящий маленький chef d'oeuvre; читая его, я вновь испытал то приятное содрогание, которое вызывает настоящая художественная сила и которое я уж испытал раньше, при чтении «Таси». Теперь немножко о себе. Я имел в Гамбурге большой успех. Не то чтобы я вызвал нескончаемый восторг, но большой интерес. Ещё до сих пор там, как я узнал вчера, обо мне говорят, пишут, спорят. Здесь я нахожусь по причине разных дел, из коих главное—торжественный концерт, который мои здешние друзья хотят мне устроить 11 февр[аля]. Завтра еду в Берлин, где на другой же день начинаются репетиции моего большого концерта. Оттуда в Прагу. Оттуда немедленно в Пари ж, где 4-го и 11-го марта у меня концерты. Ведь казалось бы: что может быть Лучше, как вся эта поездка, приносящая столько пользы моей композиторской карьере? Но один Бог видит, как я глубоко несчастлив, как я постоянно страдаю и как часто я в изнеможении плачу как ребёнок. Не правда ли, что даже трудно понять и поверить, а между тем так. И все-то так в жизни: нет ни абсолютно хорошего, ни абсолютно дурного, а есть какая-то бесконечная вереница психологических явлений того и другого порядка! Постараюсь как можно чаще Вам писать. Будьте здоровы, милый друг. Ваш П. Чайковский Мне ужасно жаль бедного И[пполита] В[асильевича], но не беспокойтесь за него. Это все послужит ему в пользу. Уж «Соловушка» он теперь не напишет.

Leipzig  1 February 20 January  1888 Most kind, dear Yuliya Petrovna! I received both of your long letters. I should also like to write to you passionately, interestingly, in detail — but, by God, I cannot. Your letters call for extensive replies; there is much I should like to say concerning them — but, put yourself in my position, imagine having some sort of continual fever, a longing, even suffering, in the depths of your soul, and yet being compelled to be amongst people, and strangers at that, from morning to evening; imagine your worries and fears about appearing before the public, the exhaustion, and having an eternally anxious state of mind; consider also that, in the midst of this commotion, you must conduct an enormous correspondence with family and friends — then you will forgive me for not being able to write to you as often and as much as I would like. I shall start by scolding you. I was angry with you, reading that you were suffering from the thought that I was disappointed in you, that I had stopped believing in your talent, that I had lost interest in you, and indeed this was why I had not written for so long. Could you really think that I am so fickle, that my friendship for you is built on sand, that suddenly, in one moment, without rhyme nor reason, I shall cease to take a keen interest in you? Of course, I am to blame. Because of my affairs, being selfishly immersed in my own interests, I lost sight of the fact that you, poor thing, were expecting a judgement from Petersburg on your first experiment. I regret this. But if it happens that I seem to have forgotten about you, I ask you once and for all to be imbued with the conviction that it merely seems so. For God's sake, do not come up with reasons to be upset because of me. You already have enough of those. In my friendship for you, in my confidence in your talent, in the fact that you are a chosen person, whose duty it is to fight circumstances and to achieve victory over them — in all this, I am as solid as a rock. For God's sake, do not waste time on futile self-torture (what else can you call the fact that you even took ill, imagining that I was disappointed in you?), and write. "Tasya" was superbly conceived, but the form did not come to you immediately. I beg you to write at length, trying not to become lost in the details. Set the first part aside, and you will re-do it later. If, as you say, you have lost interest in "Tasya", then heed my brother Modest's advice, and for the time being, by way of relaxation, write shorter essays, but for God's sake, write, write and write. More than ever, I am convinced that there is a genuine, divine flame burning within you; fan it, do not let it go out. After all, the description of the dream is a minor chef d'oeuvre; reading it, I once again experienced that pleasant shudder caused by genuine artistic strength, and which I had already experienced previously, when reading "Tasya". Now a little about myself. I had a big success in Hamburg. Not that I caused endless rapture, but great interest. To this day, as I learned yesterday, people are still talking about me, writing about me, arguing about me. I find myself here for various reasons — the principal one being a gala concert that my local friends want to give me on 11 February. Tomorrow I am going to Berlin, where rehearsals for my grand concert start the next day. Thence to Prague, and then immediately to Paris, where I have concerts on 4th and 11th March. Indeed, what could be better than this whole tour for bring so much benefit to my compositional career? But God alone sees how deeply unhappy I am, how I am constantly suffering, and how I often cry like a child from exhaustion. This is truly difficult to believe and to understand, and yet it is still true. And such is life: there is no absolute good nor absolute bad, but some sort of endless string of psychological phenomena of both types. I shall try to write to you as often as possible. Keep well, dear friend. Yours P. Tchaikovsky I feel awfully sorry for poor Ippolit Vasilyevich, but do not worry about him. This will all work in his favour. He will not be writing "The Nightingale" now.