Letter 2241

Date	2/14 November 1877
Addressed to	Nadezhda von Meck
Where written	Paris
Language	Russian
Autograph Location	Klin (Russia): Tchaikovsky State Memorial Musical Museum-Reserve (a3, No. 3083)
Publication	П. И. Чайковский. Переписка с Н. Ф. фон-Мекк, том 1 (1934), p. 65–67 П. И. Чайковский. Полное собрание сочинений, том VI (1961), p. 218–219

Text and Translation

Russian text (original)

English translation By Nick Winter

Париж 14/2 ноября Надежда Филаретовна! Оказалось, что мой доктор Saligoux зимой не практикует, а только живёт в Париже; поэтому ни в аптеках, ни в Almanach de 500000 d'adresses ero адреса не знают. Между тем, мне оказалось тем более необходимо посоветоваться с хорошим доктором, что весь вчерашний день я чувствовал себя весьма дурно. Поэтому я обратился к хозяину отеля с просьбой указать мне хорошего доктора по внутренним болезням. Он дал мне адрес доктора Archambault, будто бы очень известного. Сегодня я был у него. Известный доктор не произвёл на меня приятного впечатления. Нужно Вам сказать, что я питаю какой-то суеверный страх к докторам. Только к тем из них приятно обращаться, которые умеют относиться к своим пациентам как к людям, и притом страдающим, а не как к чему-то на что-то жалующемуся и долженствующему столько-то заплатить. Поэтому я так и желал видеть Saligoux, что он лечил меня с любовью и участием. M[onsieu]r d'Archambault заставил меня очень долго ждать в каком-то великолепном салоне, потом, появившись из-под какой-то портьеры, жестом пригласил меня войти. Едва я начал рассказывать ему историю моей болезни, как он холодно и не без презрения сказал мне: «Oui, je sais tout cela par cœur. Vous n'avez pas besoin de me le dire». Засим он скорее сам указывал мне на разные симптомы моей болезни, чем расспрашивал меня.. В конце концов он сел писать свою prescription и потом, вставши, сказал мне: «Monsieur, votre maladie est inguérissable, mais on peut vivre avec elle jusqu'à cent ans»! Выслушав его prescription, состоящую из 4 пунктов: 1) принимать какой-то особого рода мел перед завтраком и обедом, 2) за четверть часа до еды пить стакан воды Hauterive, 3) брать des bains de Barèges и 4) остерегаться огромной массы различных предметов питания, — я положил на стол гонорар и ушёл от него не успокоенный, не получивший доверия к его предписаниям, с сознанием, что я был не у человека-доктора, а у какого-то торговца докторскими советами. Таким образом моя поездка в Париж оказалась почти напрасною. Это мне очень, очень, очень неприятно. Крюк я сделал. очень немаленький, — а добился весьма немногого! В сущности, я теперь жестоко караю себя за то, что не поехал прямо в Италию. Мне трудно объяснить Вам то, что меня теперь сердит и волнует. Мне как-то совестно перед Вами, Надежда Филаретовна! Мне кажется, как будто я что-то неподходящее сделал. Не отвечайте мне на это, — я знаю заранее, что Вы меня прощаете. Я сообщаю Вам только об этом неловком ощущении потому, что мне приятно сообщать Вам вообще все. Всего страннее, что Archambault даже не спросил меня, чем я занимаюсь, отчего я так нервен. А ведь доктору все это нужно знать? Он только спросил, какой я нации, и на мой ответ, что я русский, заметил, что «le climat y est bien rude!». Ну, Господь с ним! Завтра в 11 часов утра мы едем в Рим. Я очень боюсь, что нам придётся приехать в субботу вечером (если я не ошибаюсь, до Рима 2½ суток), и таким образом ни в первый, ни во второй день, быть может, нельзя будет получить писем. Все это меня беспокоит, волнует и сердит. Я в недоумении: следовать мне предписанию знаменитого доктора или пренебречь его советами. Прощайте, дорогая Надежда Филаретовна. Если б я не боялся сказать пошлой фразы, то спросил бы Вас: уж не надоедаю ли я Вам, что слишком часто пишу? Я много думал о Вас эти дни. Я горячо люблю Вас. Ваш глубоко любящий друг, П. Чайковский

Paris 14/2 November Nadezhda Filaretovna! It turns out that my doctor Saligoux does not take patients in the winter and just resides in Paris; so I cannot find his address, either in the chemists or in the Almanach de 500000 d'adresses. In the meantime, my need to consult with a good doctor was such that all day yesterday I felt exceedingly poorly. Therefore I asked the owner of my hotel to recommend a good doctor of internal medicine. He gave me the address of doctor Archambault, who is supposedly very famous. I visited him today. The famous doctor did not make a good impression on me. I have to tell you that I have a sort of superstitious fear of doctors. I only like consulting the ones who know how to treat their patients as human beings (and sick ones at that) rather than as some thing which complains and is then required to pay this or that amount. The reason I so wanted to see Saligoux was that he treated me with love and consideration. Monsieur d'Archambault made me wait a long time in some fabulous room and then, appearing from some kind of portière, gestured at me to enter. Hardly had I begun to relate the history of my illness to him, when he said, coldly and not without derision: "Yes, I know all that by heart. You do not need to tell me". He proceeded to relate to me the various symptoms of my illness rather than asking me about them. At length he sat down to write his prescription and then, standing up, said "Sir, your illness is incurable but one can live with it until one is a hundred"! I patiently listened to his prescription, which consisted of 4 items: 1) take some special kind of chalk before lunch and dinner, 2) drink a glass of Hauterive water a quarter of an hour before food, 3) take the cure at the bains de Barèges and 4) avoid a huge variety of foodstuffs. I placed his fee on the table and left him, neither reassured nor encouraged to trust in his prescriptions and with the feeling that I had not been to a real human doctor but rather to some kind of tradesman dealing in doctors' advice. And so my trip to Paris has proved to be almost in vain. I am very, very, very displeased. I made a detour - by no means a small one - and achieved very little! In truth, I now severely castigate myself for not travelling straight to Italy. I find it hard to explain to you why I am now so angry and troubled. I feel rather ashamed, Nadezhda Filaretovna, as though I had done something inappropriate! Please do not feel you have to answer me about this - I know in advance that you forgive me. I only tell you about my sense of embarrassment because I take pleasure in telling you everything. The strangest thing is that Archambault did not even ask me what I do in life, and why I was so agitated. Surely a doctor ought to know all these things? He merely asked what my nationality was and, on hearing that I was Russian, commented that "the climate there is very harsh!". Well, the Lord be with him! Tomorrow at 11 in the morning we leave for Rome. I very much fear we will end up arriving on Saturday evening (if I am not mistaken, it is 2½ days to Rome), which means that I probably will not be able to receive any letters either on the first or second. This all makes me worried, irritated and angry. I am at a loss as to whether I should follow the famous doctor's prescription or ignore his advice. Farewell, dear Nadezhda Filaretovna. If I were not afraid of sounding vulgar, I should ask you whether I am not boring you by writing so frequently. I have thought a great deal about you these past days. I love you dearly. Your deeply loving friend, P. Tchaikovsky