Letter 1017

Tchaikovsky Research
The printable version is no longer supported and may have rendering errors. Please update your browser bookmarks and please use the default browser print function instead.
Date 12/24 December 1878
Addressed to Lev Davydov
Where written Florence
Language Russian
Autograph Location Saint Petersburg (Russia): National Library of Russia (ф. 834, ед. хр. 19, л. 13–15)
Publication П. И. Чайковский. Письма к родным (1940), p. 478–479
П. И. Чайковский. Письма к близким. Избранное (1955), p. 189–190 (abridged)
П. И. Чайковский. Полное собрание сочинений, том VII (1962), p. 531–532
Piotr Ilyich Tchaikovsky. Letters to his family. An autobiography (1981), p. 186–187 (English translation; abridged)

Text

Russian text
(original)
Флоренция
24/12 д[екабря] 1878

Какой ты милый, Лёвушка, что написал мне! Это для меня был тем более приятный сюрприз, что я до сих пор не знал, как вы провели время в Москве. Сегодня же я получил длинное письмо от Модеста, в котором он много пишет про наших дорогих каменских туземок и рассказывает, как они мило устроились, как проводят время и как у них с утра до вечера гости. Я и радуюсь за них, но иногда мне так жалко бывает бедную Сашу, которая ради старших должна так долго лишать себя удовольствия видеть и младших детей и тебя. Живо воображаю, как тебе должно казаться пусто и грустно без них! Но зато ты имеешь ни с чем не сравнимое счастье видеть Уку, Бобика! Скажи Бобику, что напечатаны ноты с картиночками, что ноты эти сочинил дядя Петя и что на них написано: посвящается Володе Давыдову. Он, глупенький, и не поймёт, что значит посвящается! А я напишу Юргенсону, чтобы послал в Каменку экземпляр. Меня только немало смущает, что Митюк, пожалуй, обидится немножко. Но, согласись сам, можно ли ему посвящать музыкальные сочинения, когда он прямо говорит, что музыку не любит? А Бобику, хоть ради его неподражаемо прелестной фигурки, когда он играет, смотрит в ноты и считает, — можно целые симфонии посвящать.

Я послезавтра еду в Париж. Избрал я своим местопребыванием Париж потому, что принимаюсь вскоре за такую трудную, утомительную работу (оперу), которая требует, чтоб всегда под рукой была возможность рассеяться посредством театра, прогулки по бульвару и т. д. Не далее как три дня тому назад я нажил себе совершенно неожиданно истерический припадочек только потому, что слишком устал от чрезвычайного напряжения всех сил, работая над первой сцен ай будущей оперы. При, том же моему мизантропическому идраву в таком огромном городе, как Париж, ничто препятствовать не будет. Наконец, мне нужно быть в Париже, чтобы собрать некоторые необходимые для оперы матерьялы. Адрес мой будет таков: Rue de la Paix, Hôtel de Hollande. Впрочем, это только на первое время, ибо я буду себе искать дешёвенького garné. Но письма во всяком случае дойдут. Погода здесь стоит по большей части плохая, т. е. дожди и даже раз был снег. Но иногда выдаются деньки удивительные. Я, к удивлению моему, нисколько не скучал здесь, несмотря на то, что был совершенно одинок и что живу в пустыне. От времени до времени я нуждаюсь в одиночестве, если нахожусь в нормальном состоянии духа. Впрочем, я не могу не упомянуть с благодарностью про Алёшу. Он превосходно себя ведёт, и я не могу достаточно нахвалиться его поведением, заботливостью, а главное, непостижимо постоянною весёлостью, которая и на меня иногда переходит. Единственное облачко на моем горизонте, — это Толя, который все недоволен, все жалуется, все хандрит. Что мне с ним сделать! Близость M[ada]me Мекк немножко смущала меня в первое время, и, признаться, я побаивался, что уж не изменила ли она своей ligne de conduite и не хочет ли завлечь меня к себе? Оказалось, что нисколько. Ежедневно в 11 часов она проходит мимо меня и пристально смотрит в мои окна, но за близорукостью никогда меня не видит, раза два мы были вместе в театре, т. е. она с. своими в ложе, а я в партере, — и только! Но зато переписка ежедневная. Ах, Лева, что это за странная, но вместе с тем умная и добрая женщина. Да! кстати! Пожалуйста, прошу тебя и всех Вас, по возможности, ни с кем, кроме самых близких, об моих отношениях к ней не говорить. Хотя ничего не может быть невиннее этих отношений, но не преминут раздуть это в какую-нибудь мерзость, и если мне от этого ни тепло ни холодно, то ей может быть неприятно. Нужно, чтобы это не сделалось достоянием публики, особенно московской, язык которой и без того немало чесался насчёт и меня и ее.

Теперь вот о чем я хотел поговорить с тобой. Я не предвижу, чтобы когда-нибудь основался в Петербурге или Москве. Всего вероятнее, что я буду большую часть года всегда проводить, с вами; а меньшую в поездках. Ввиду этого мне нужно бы серьёзно позаботиться о своём помещении в Каменке. Хотя я совершенно доволен флигелем, но всё-таки там немножко узковато, и притом летом, при отворенных окнах, заниматься там стеснительно. Куда мне деться, когда я теперь приеду? Я буду писать оперу. Мне нужно быть совершенно застрахованным от всякого шума, нужно, одним словом, нечто вроде того, что было в прошлом году. Я уж думал, нельзя ли на мой счёт сделать маленькую пристройку к флигелю или что-нибудь вроде этого? Голубчик, напиши своё мнение об этом. (Сколько стоит хату Бысроить??)

Я не знаю, сколько времени проведу в Париже. Во всяком случае постом я уже буду в России, но полагаю, что к Вам попаду во всяком случае не ранее пасхи, ибо мне необходимо будет несколько времени провести в Петербурге. Впрочем, верного ничего ещё не знаю.

Целую тебя, голубчик! С Удушаю в своих объятиях детей.

Твой П. Чайковский