Letter 1035

Tchaikovsky Research
Revision as of 11:05, 28 June 2024 by Tony (talk | contribs) ("Duchessee" to "Duchesse")
(diff) ← Older revision | Latest revision (diff) | Newer revision → (diff)
Date 22 December 1878/3 January 1879
Addressed to Modest Tchaikovsky
Where written Paris
Language Russian
Autograph Location Klin (Russia): Tchaikovsky State Memorial Musical Museum-Reserve (a3, No. 1523)
Publication П. И. Чайковский. Письма к родным (1940), p. 490–492 (abridged)
П. И. Чайковский. Письма к близким. Избранное (1955), p. 194 (abridged)
П. И. Чайковский. Полное собрание сочинений, том VII (1962), p. 559–561 (abridged)
Piotr Ilyich Tchaikovsky. Letters to his family. An autobiography (1981), p. 190–191 (English translation; abridged)

Text and Translation

Russian text
(original)
English translation
By Brett Langston
Париж  3-го я[нваря] 1879
22 д[екабря] 1878
 

Модя! Моё пребывание в Париже совершенно отравлено двумя чувствительными напоминаниями об гадине. Одно — письмо её к Юргенсону, которое ты, вероятно, видел у Толи; другое — визит таинственного незнакомца к Толе. Есть и другие причины — но в сущности все это пустяки, которые, к сожалению, только мешают мне как следует наслаждаться Парижем. Я все время в отвратительном состоянии духа, и это, к сожалению, отражается на моих отношениях к милому, доброму Котику. Какая разница между нежностями, которые я расточал ему письменно, и теперешней пассивной ласковостью. Нужно было ему как раз попасть ко мне, когда я злюсь на все и на всех! Вследствие раздражительности я злюсь, когда он хватает все полученные мною письма и читает их, злюсь, когда он грубо обращается с гарсонами (называя их при этом Monsieur), когда он громко говорит в Diner de Paris, когда он рассказывает мне бесконечные истории об берлинских музыкантах и рассыпает предо мною воспринятые им в Берлине цветы немецкого остроумия, когда в театре он каждую минуту требует, чтоб я перевёл ему, что говорится на сцене. [...] Бедный Котик! Он так наивно все это делает, он так нежен со мной, так мил и добр, — а я злюсь.

Модя! Скажи Толе, что сегодня, хорошенько выспавшись, я совершенно покойно отнёсся к сообщённой им истории визита. Надеюсь, что и он теперь понимает, как мало нужно беспокоиться безвредными ужалениями раздавленной ехидны. Что такое её адвокат? На что она может жаловаться? Могу ли я бояться хотя единую минуту её попыток нагадить мне? Ведь она может только требовать развода, т. е. именно того, чего я хочу и от чего она отказывалась. Но обещать денег не хочу, и совершенно излишне было бы давать их, ибо процедура развода вещь настолько тягостная, что платить ещё за это деньги глупо. Она, вероятно, непрочь бы шантажировать меня. Но нужно быть такими нервно-впечатлительными, как Толя и я, чтобы в первую минуту несколько испугаться и серьёзно говорить с каким-то неизвестным о мировой сделке? Пожалуйста, скажи ему, чтоб он не отвечал ни единого слова этому болвану, а в случае его запроса, отвечал бы, что дело можно будет начать, когда я приеду, и что вести его я согласен не иначе как с адвокатом её, ибо опыт показал, что непосредственно с ней дело вести нельзя. Приезд же мой останется в полнейшей независимости от её капризов.

Ну, довольно об этой пакости!

Я не в духе и поэтому мало расположен писать тебе об театрах. Но всё-таки скажу. Был я 1) с Алешей в «Rothomago» — феерия, которую дают в Châtelet и где я жестоко скучал, 2) в Comédie Française, где давались «Le dépit amoureux» и «Andromaque». Роль Андромахи играла Sarah Bernhard и играла превосходно. Роль моя переводчика при Котеке отравила все удовольствие, 3) на matinée в Gymnase, где давался «Bébé». Кроме того, один вечер мне удалось Котека отправить в «Grande Duchesse», а самому пойти в Gymnase и видеть прелестную новую пиэсу «L'âge ingrat», чудесно сыгранную. Это был единственный спектакль, которым я действительно наслаждался. Вчера мы разлетелись в Hyppodrôme на музыкальный фестиваль с очень интересной программой. Оказалось, что вместо Jeudi 9 Janvier прочёл на афише Jeudi 2 Janvier, и вместо музыки пришлось наслаждаться конным ристалищем.

Образ жизни обычный. Завтраки и обеды в Diner de Paris втроём. Между едой шлянье по бульварам, посещение Лувра и Jardin d'acclimatation, вечером театр, а после спектакля Котик бегает за девками, а я сижу в Café на чистом воздухе (погода все время тёплая как летом). Утром до завтрака пишу письма.

Вчера получил твоё письмо. Меня ужасно огорчает бессовестное и бессердечное поведение Тани относительно Толи. Весьма противно также то, что пишешь о её величественности. Напрасно ты стараешься во второй главе письма взять назад свои резкие о ней суждения, в первой главе. Я её хорошо знаю. В сущности она, конечно, человек добрый, — но она делает все, чтобы своей бестактностью парализировать приятное впечатление, производимое её наружностью. Я порывался, читая твоё письмо, вмешаться в это дело к написать Саше, что нельзя быть более несправедливой, как она оказывается по отношению к Толе, а Таню мне очень бы хотелось язвительно обругать, — но в письме все это так трудно высказать и, быв так далеко, столь неудобно служить примиряющим посредником.

Сегодня мы идём в Grand Opéra, где идёт «Polyeucte». Говорят, очень скучно, — но постановка удивительная.

Я несказанно радуюсь твоему вставленному зубу. Браво!

Пришли мне для прочтения твои заметки о Михайловском театре.

Я достал «Jeanne d'Arc» Mermet. Мало-помалу прихожу к убеждению, что всего лучше держаться как можно ближе к Шиллеру, несмотря на то, что он очень мало сохранил историческую правду. Не знаю, что буду делать в Clarens. Рукописи всё-таки нет, а серьёзно приниматься за оперу, пока её не кончу, не хочется. Сегодня пятница. В воскресенье уеду; получил телеграмму от M[ada]me Mayor, что все готово.

Скажи Толе, что я прошу его самым решительным образом не принимать мать гадины, если она у него будет. Она совсем сумасшедшая.

Целую тебя, Толю и Колю. Последнему напишу, когда буду в лучшем настроении.

Твой, П. Чайковский

Расположение духа лучше. Хочу сегодня веселиться.

Paris  3rd January 1879
22 December 1878
 

Modya! My stay in Paris has been utterly poisoned by two sore reminders of the viper. One is her letter to Jurgenson, which you probably saw from Tolya; the other was a visit from a mysterious stranger to Tolya. There are other reasons too — but essentially these are all trifles which, unfortunately, merely prevent me from enjoying Paris as I should. I'm in a wretched state of mind the whole time, and unfortunately, this is reflected in my relationship with my dear, kind Kotik. What a difference there is between the affection that I lavished upon him in my letters, and the passive blandishments of today. He just happened to catch me when I'm angry at everything and everyone! Due to my irritability, I become angry when he grabs and reads all the letters I've received, I become angry when he treats the garçons rudely (calling them Monsieur), when he speaks too loudly in the Diner de Paris, when he tells me endless stories about Berlin musicians and scatters before me the flowers of German wit that he appreciated in Berlin, when at the theatre he demands at every moment that I translate for him what is being said onstage. [...] Poor Kotik! He does all this so innocently, he is so gentle with me, so sweet and kind — but he makes me angry.

Modya! Tell Tolya that, after having had a good night's sleep, I am completely composed about the story he told me of the visit. I hope he now understands how little he has to worry about the harmless fangs of a crushed snake. Who is her lawyer? What can she complain about? How can I be afraid for even a moment of her attempts to spite me? After all, she can only demand a divorce, i.e. the very thing that I want and she has refused. But I don't want to promise money, and it would be completely superfluous if I were to give it, because the divorce procedure is so onerous that it would be stupid to pay even more for it. She probably wouldn't have any qualms about blackmailing me. But is it necessary to have impressionable nerves like Tolya and myself to become alarmed and take some unknown person seriously the first moment that they talk about a peace deal? Please, tell him not to say a single word to this idiot, and if pressed, he should answer that the case may start when I arrive, and that I agree to conduct it only with her lawyer, because experience has shown that it is impossible to conduct the case directly with her. My arrival will remain completely independent of her whims.

Well, that's enough about these dirty tricks!

I'm not in the mood and have little inclination to write to you about the theatres. But all still, I'll tell you: I went: 1) with Alyosha to "Rothomago" — an extravaganza given at the Châtelet, at which I was thoroughly bored; 2) to the Comédie Française, where they gave "Le dépit amoureux" and "Andromaque». The role of Andromarche was played excellently by Sarah Bernhard. My role as Kotek's translator spoiled all the pleasure; 3) to a matinée at the Gymnase, where they gave "Bébé". Besides this, one evening I managed to send Kotek off to the "Grand Duchesse", and I myself went to the Gymnase and saw a lovely new play, "L'âge ingrat", wonderfully performed. This was the sole performance that I really enjoyed. Yesterday we dashed off to the Hyppodrôme for a music festival with a very interesting programme. It turned out that instead of Jeudi 9 Janvier on the poster, I read Jeudi 2 Janvier, and instead of music I had to enjoy an equestrian show.

Our way of life is routine. Lunch and dinner for three at the Diner de Paris. Between meals, wandering along the boulevards, visiting the Louvre and Jardin d'acclimatation, theatre in the evening, and after the performance, Kotek chases the girls, and I sit in the Café in the fresh air (the weather is as warm as summer the whole time). I write letters in the morning before lunch.

I received your letter yesterday. I'm terribly upset by Tanya's unscrupulous and heartless behaviour towards Tolya. What you write about her majesty is also very horrible. In the second part of your letter, you attempted in vain to take back your harsh judgments about her in the first part. I know her too well. Of course she is, essentially, a kind person, but she does everything in order that her tactlessness belies the pleasant impression made by her appearance. Reading your letter, I was tempted to intervene in this matter by writing to Sasha that it is impossible to be more unfair as she's being with regard to Tolya, and I should very much like to pour scorn on Tanya — but it's so difficult to express all this in a letter, and being so far removed, it would be inconvenient to serve as a reconciling intermediary.

Today we're going to the Grand Opéra, where Polyeucte is on. They say that it's very tedious, but the production is astounding. I'm incredibly happy about your extra tooth. Bravo!

Send me your notes about the Mikhaylovsky Theatre to read.

I took out Mermet's "Jeanne d'Arc". I gradually became convinced that it's best to stay as close to Schiller as possible, despite the fact that he preserved very little historical truth. I don't know what I'll do at Clarens. I still don't have the manuscript, but I don't want to seriously set about the opera until I finish it. Today is Friday. I'll leave on Sunday; I've received a telegram from Madame Mayor that everything is ready.

Tell Tolya that I ask him in the most decisive manner not to have anything to do with the viper's mother, if she comes to see him. She is completely mad.

I kiss you, Tolya and Kolya. I'll write to the latter when I'm in a better mood.

Yours, P. Tchaikovsky

My mood is better. I want to enjoy myself today.