Letter 1080

Date	23 January/4 February 1879
Addressed to	Nadezhda von Meck
Where written	Clarens
Language	Russian
Autograph Location	Klin (Russia): Tchaikovsky State Memorial Musical Museum-Reserve (a3, No. 506)
Publication	Жизнь Петра Ильича Чайковского, том 2 (1901), p. 257–259 (abridged) П. И. Чайковский. Переписка с Н. Ф. фон-Мекк, том 2 (1935), p. 35–37 П. И. Чайковский. Полное собрание сочинений, том VIII (1963), p. 65–67

Text

Russian text (original)

Clarens  23 я[нваря] 4 ф[евраля]  1879 Какие грустные вести из России, дорогой друг мой! Едва лишь горизонт начал разъясняться, а с ним вместе подыматься и курс наш, как небо послало нам чуму. Если даже она и будет локализирована, если кордоны и карантины помешают ей весной распространиться, то всё-таки значительный вред уже нанесён и теперь нашей торговле и промышленности. Страшно и подумать о том, что будет с Россией, если эпидемия разыграется не на шутку. Читали ли Вы в газетах, что с 10 февр[аля] русские путешественники будут пропускаться через прусскую границу не иначе, как с паспортом, визированным в посольстве или консульстве, которые в свою очередь будут давать свой visat не иначе, как по засвидетельствованию полицией, что едущий не находился в местах, где свирепствует чума? Кроме того, и путешественники и багаж будут подвергаться обкуриванью и карантинным мерам. При этих затруднениях разве одна только необходимость заставит русских ехать в чужие края. Чтение русской газеты (я получаю теперь ежедневно «Новое время») наводит уныние: только и разговора, что про чуму. Да и есть об чем говорить. Слава Богу, что меры принимаются очень энергические. По поводу газет ещё скажу следующее. Я ежедневно читаю здесь одну русскую газету, одну французскую и одну швейцарскую. Знаете, что всякий раз, когда после французских я перехожу к нашей, мне не только грустно, ибо читаешь грустные известия, но и немножко стыдно. Оттого ли, что у нас нет политической жизни, оттого ли, что наша публика итого требует, но только в каждом номере газеты непременно кто-нибудь и с кем-нибудь ругается. «Новое время» ведёт теперь полемику по поводу поднятого некоторыми литераторами вопроса о литературной чести и суде из литераторов над провинившимися литераторами же. Боже мой, как они ругаются! Какие уличные, грязные, бранные эпитеты и выражения они сыплют друг на друга! И при этом непременно личности, т. е. попрекания такими обстоятельствами частной жизни, которые к предмету полемики никакого отношения не имеют. Во вчерашнем № «Нов[ого] вр[емени]» есть статейка Буренина, в которой неприличие тона, сальность и мерзость выражений переходит решительно за границы всякого приличия! Как это противно. Возьмите самую банальную и пустую парижскую газету (например, «Figaro»), — Вы никогда ничего подобного не найдёте. Там спорят, но не бранятся. Правда за то, что наши газеты в своих политических отделах не так нагло глумятся и клевещут, как глумятся и клевещут в некоторых иностранных газетах на Россию. В этом отношении особенно ненавистна венская пресса и особенно «Neue Freie Presse», которую нельзя в руки взять, чтобы тотчас не напасть на какую-нибудь ложь и клевету против России и русских. Если не ошибаюсь, в Вене нет ни одной газеты, относящейся к России сочувственно. Я теперь достаточно хорошо изучил оперу Гольдмарка, чтобы произнести свой приговор над ней. Я думаю, что я лучше всего объясню Вам свой взгляд на эту оперу, если скажу следующее. Когда я играю «Le гоi de Lahore», то думаю: «Вот бы мне такую оперу написать!». Когда играю Гольдмарка, то думаю: «Дай бог, чтоб моя опера была не так скучна, натянута и суха по музыке, как эта!» Ни одного слова этот автор не говорит спроста, все у него как-то замысловато, сложно, неудобопонятно, а между тем разберите хорошенько, и Вы не найдёте ни одной свежей и округлённой мысли. Поразительная бедность мелодическая,. поразительное отсутствие оригинальности в стиле (по-моему, Гольдмарк состоит из смешения Вагнера с Брамсом) — но претензий бездна. Впрочем, я должен оговориться. Гольдмарк сам виноват, если его опера производит такое впечатление но клавираусцугу. Очень может быть, что на сцене все это гораздо ярче и светлее. Дело в том, что его клавираусцуг так же неудобоисполним, труден и тяжеловесен, как, например. мой клавираусцуг «Вакулы». Это большая ошибка. Я теперь пришёл к тому убеждению, что опера вообще должна быть музыкой наиболее общедоступной из всех родов музыки. Оперный стиль должен так же относиться к симфоническому и камерному, как декорационная живопись к академической. Из этого, конечно, не следует, что оперная музыка должна быть банальнее, пошлее всякой другой. Нет! дело не в качестве мыслей, а в стиле, в способе изложения. Если не ошибаюсь, Гольдмарк в своей опере так же точно погрешил против принципа декоративности, как я в «Вакуле». Не думаю, чтобы его опера могла нравиться публике, и если она имела успех, то думаю, что это благодаря эффектному либретто, хотя эффектность чисто внешняя. Для меня в этом сюжете нет ничего пленительного: его королева, его Ассад, его Соломон — все это такие манекены, такие казённо стереотипные оперные фигуры! Я окончил первую картину 3-го акта и завтра принимаюсь за первую же картину 4-го. Очень смущаюсь предстоящими трудностями. Мне бы очень хотелось уехать отсюда в Париж с этой сценой в моем портфеле! До свиданья, милый, добрый, нежно любимый друг! Ваш П. Чайковский