Letter 2689 and Letter 3075: Difference between pages

Tchaikovsky Research
(Difference between pages)
m (1 revision imported)
 
m (1 revision imported)
 
Line 1: Line 1:
{{letterhead
{{letterhead
|Date=20 April/2 May 1885
|Date=11/23 October 1886
|To=[[Nadezhda von Meck]]
|To=[[Praskovya Tchaikovskaya]]
|Place=[[Maydanovo]]
|Place=[[Maydanovo]]
|Language=Russian
|Language=Russian
|Autograph=[[Klin]] (Russia): {{RUS-KLč}} (a{{sup|3}}, No. 933)
|Autograph=[[Klin]] (Russia): {{RUS-KLč}} (a{{sup|3}}, No. 3170)
|Publication={{bib|1902/25|Жизнь Петра Ильича Чайковского ; том 3}} (1902), p. 42 (abridged)<br/>{{bib|1936/25|П. И. Чайковский. Переписка с Н. Ф. фон-Мекк ; том 3}} (1936), p. 354–355<br/>{{bib|1971/89|П. И. Чайковский. Полное собрание сочинений ; том XIII}} (1971), p. 68–70
|Publication={{bib|1971/89|П. И. Чайковский. Полное собрание сочинений ; том XIII}} (1971), p. 479
}}
}}
==Text==
==Text==
Line 11: Line 11:
|Language=Russian
|Language=Russian
|Translator=
|Translator=
|Original text={{right|''Майданово''<br/>20 апр[еля] 1885}}
|Original text={{right|11 окт[ября] 1886 г[ода]}}
{{centre|Милый, дорогой друг!}}
{{centre|Голубушка Паничка!}}
Рад был очень получить письмо Ваше, но грустно узнать, что Вы неспокойны и что на душе тяжело у Вас. Догадываюсь о некоторых причинах Вашей грусти и, вместе, благодарен Вам за то, что Вы не входите в подробности о них. Мне в самом деле убийственно тяжело было бы читать их... Будучи бессилен и не властен помочь и поправить дело, я, конечно, предпочитаю не видеть и не знать. Много, много мог бы и я Вам сказать про горькие, разочарования мои, про отчаяние, которое овладевает мной, когда думаю о некоторых близких, но и мне не хочется смущать и расстраивать Вас. Боже мой! Боже мой! Мог ли я ожидать всего, что теперь происходит!..
Совсем Вы меня знать не хотите, и ты и Толя. Ну Бог с вами. Отчего ты в прошлом году меня больше любила?


Вы удивляетесь, дорогая моя, что я хочу избрать Клин своим местопребыванием. Но дело в том, что Клин, в сущности, есть та же деревня, и домик, на который я имею виды, стоит совершенно в стороне, так что, когда мне угодно, я могу выйти в лес и поле, миновав город. Близость же лавок, аптеки, почты, телеграфа и станции есть большое удобство для человека, который лошадей не имеет. Дело в том, что мне, как я писал Вам, необходимо иметь, наконец, ''pied-à-terre''. В Каменке я уже иначе не буду бывать, как гостем, а что касается приобретения собственной усадьбы, то благоразумие требует, чтобы я отложил это дело. А в своём клинском домике и садике я буду полновластным хозяином, как бы собственником.
А впрочем, всё это я говорю несерьёзно. Пиши когда хочется и когда чувствуешь к тому расположение. Только не оставляй слишком долго без известий, — а то я беспокоюсь.


Приехал брат Анатолий, и я должен отложить письмо до завтра.
Я, слава Богу, вот уж неделю живу безвыездно в Майданове. А то так было зачастил в Москву, что она мне даже опротивела. В самом деле, я не знаю, отчего это происходит, но с нынешнего лета я, отчаянный любитель и заступник за Москву получил к ней что-то вроде отвращения. Это какое-то болезненное явление. Вероятно, потом пройдёт.
-----
{{right|''20 апреля''}}
Оперу Серовой я знаю; она недавно принесла мне в дар экземпляр её. Опера эта престранное явление в мире искусства. Никак нельзя сказать, чтобы г[оспо]жа Серова была вовсе лишена таланта. Я внимательно проиграл оперу, и на каждом шагу встречал хорошо задуманные сцены и отдельные подробности, но или отсутствие знания, или коренной порок музыкальной натуры автора делают то, что она решительно не умеет не только развить вполне мысль, но хотя бы сколько нибудь сносно изложить её. Никогда ещё я не видал в печати более неуклюжих, безобразных гармоний, такого отсутствия связности, законченности, такого неизящного и неумелого письма. В беседе со мной она высказала недавно, что приписывает свои недостатки влиянию мужа, который из личной неприязни к Антону Рубинштейну, основавшему консерваторию, доказывал, что консерватории и вообще всякое учение не только излишни, но вредны и губительны. Г[оспо]жа Серова уверовала в эту ложь и ничему никогда не училась; она даже грамоты музыкальной не знает. И вот теперь она обратилась ко мне, прося давать ей уроки гармонии, контрапункта, инструментовки, и т. д. Я решительно уклонился от этой чести и рекомендовал ей г. ''Аренского'', с коим она собирается заниматься, начиная с будущей осени. Но, увы, ей уже за 40 лет, и трудно ожидать, чтобы она исправилась.


Относительно Пахульского будьте покойны, милый друг. Не знаю хорошенько, каково его положение в консерватории и как на него там смотрят, но только в ''обиду я его не дам ни в каком случае''. Игра его мне очень понравилась; надеюсь, что и в остальном он окажется хорош.
Я стал теперь очень усердно заниматься инструментовкой «''Чародейки''» и даже до того напрягаю иногда своё внимание и все свои силы, что голова побаливает. Вот и сегодня целый день голова болит, несмотря на то, что погода божествен• ная и что я много гулял. Гостил у меня 5 дней сряду Ларош, и мне его присутствие было очень приятно. Пытался заставлять его писать статью, — но теперь уж очень трудно что-нибудь из него выжать. Он страшно опустился в умственном отношении. Ест, пьёт, спит, с трудом ходит, опять ест, пьёт, и спит, и раз 30 в день повторяет: «ах, Петя, как я люблю женщин». Но все­ таки на него во время еды находят припадки весёлости и остроумия. Мы с ним много в 4 руки играли.


Ник[олай] Григ[орьевич] Руб[инштейн] похоронен в Даниловском монастыре, за Москвой рекой. Едут туда по ''Пятницкой'' всё прямо до Какой-то площади, откуда влево виден монастырь. Это не особенно далеко. Что касается самой могилы, то она у самого собора, на очень видном месте.
Папаша и всё другие твои родственники, должно быть, на меня сердятся; я бывал в Москве много, но всегда на один или два дня, и ни у кого не был.


Какова погода! Мне жаль Вас, дорогой друг, жаль, что Вы так страдаете от русской непогоды. Но знаете ли, что 2 года тому назад на 2-ой день пасхи, 18/30 апреля была совершенно такая же погода; я усматриваю это из дневника и утешаюсь мыслью, что не в одной России бывает столь поздняя весна. Будьте здоровы, дорогая моя!
На будущей неделе поеду на несколько времени в Петербург. Зато потом долго придётся жить в Москве, и тогда у всех перебываю.


Дай Бог Вам всякого благополучия!
Эмму я видел проездом её через Клин и обошёлся с ней холодно. Мне не нравится её письмо к тебе. Отвечала ли ты? Получил ли Толя письмо, где я высказал своё мнение.


Ваш до гроба,
Надеюсь, что у вас все благополучно.
{{right|П. Чайковский}}
 
Целую твои ручки. Толю, Тату целую.
{{right|Твой П. Чайковский}}


|Translated text=
|Translated text=
}}
}}

Latest revision as of 22:31, 14 July 2022

Date 11/23 October 1886
Addressed to Praskovya Tchaikovskaya
Where written Maydanovo
Language Russian
Autograph Location Klin (Russia): Tchaikovsky State Memorial Musical Museum-Reserve (a3, No. 3170)
Publication П. И. Чайковский. Полное собрание сочинений, том XIII (1971), p. 479

Text

Russian text
(original)
11 окт[ября] 1886 г[ода]

Голубушка Паничка!

Совсем Вы меня знать не хотите, и ты и Толя. Ну Бог с вами. Отчего ты в прошлом году меня больше любила?

А впрочем, всё это я говорю несерьёзно. Пиши когда хочется и когда чувствуешь к тому расположение. Только не оставляй слишком долго без известий, — а то я беспокоюсь.

Я, слава Богу, вот уж неделю живу безвыездно в Майданове. А то так было зачастил в Москву, что она мне даже опротивела. В самом деле, я не знаю, отчего это происходит, но с нынешнего лета я, отчаянный любитель и заступник за Москву получил к ней что-то вроде отвращения. Это какое-то болезненное явление. Вероятно, потом пройдёт.

Я стал теперь очень усердно заниматься инструментовкой «Чародейки» и даже до того напрягаю иногда своё внимание и все свои силы, что голова побаливает. Вот и сегодня целый день голова болит, несмотря на то, что погода божествен• ная и что я много гулял. Гостил у меня 5 дней сряду Ларош, и мне его присутствие было очень приятно. Пытался заставлять его писать статью, — но теперь уж очень трудно что-нибудь из него выжать. Он страшно опустился в умственном отношении. Ест, пьёт, спит, с трудом ходит, опять ест, пьёт, и спит, и раз 30 в день повторяет: «ах, Петя, как я люблю женщин». Но все­ таки на него во время еды находят припадки весёлости и остроумия. Мы с ним много в 4 руки играли.

Папаша и всё другие твои родственники, должно быть, на меня сердятся; я бывал в Москве много, но всегда на один или два дня, и ни у кого не был.

На будущей неделе поеду на несколько времени в Петербург. Зато потом долго придётся жить в Москве, и тогда у всех перебываю.

Эмму я видел проездом её через Клин и обошёлся с ней холодно. Мне не нравится её письмо к тебе. Отвечала ли ты? Получил ли Толя письмо, где я высказал своё мнение.

Надеюсь, что у вас все благополучно.

Целую твои ручки. Толю, Тату целую.

Твой П. Чайковский
Retrieved from ‘https://en.tchaikovsky-research.net/index.php?title=Letter_2689&oldid=55134’