Letter 1715

Date	13/25 August 1886
Addressed to	Yuliya Shpazhinskaya
Where written	Maydanovo
Language	Russian
Autograph Location	Klin (Russia): Tchaikovsky State Memorial Musical Museum-Reserve (a3, No. 2067)
Publication	П. И. Чайковский. С. И. Танеев. Письма (1951), p. 300–301 П. И. Чайковский. Полное собрание сочинений, том XIII (1971), p. 430–432

Text

Russian text (original)

13 августа 1886 г[ола] с[ело] Майданово Многоуважаемая, добрейшая Юлия Петровна! Последнее письмо Ваше I менее болезненно отозвалось Е моем сердце, хотя бы уже потому, что я знаю, какая Ваша болезнь, и не смотрю на неё как на очень опасную и серьёзную, и думаю, что, когда Вы будете хоть несколько покойнее, — улучшение воспоследует само собой. Опять коснусь вопроса о Вашем литературном таланте. Вы переживаете такой период жизни, когда из-под пера Вашего не могут выходить вещи, требующие фантазии или спокойного, объективного отношения к действительности. Но Вы могли бы изобразить очень живо, тепло и с нисколько не скрываемою горечью именно тот роман или ту драму, которая так тяжело отозвалась на Вас. Этот известный драматург, в силу роковых обстоятельств и слабости характера сделавшийся героем интимной, но очень интересной драмы, в которой, не будучи по природе зол и жесток, он является тираном семьи своей; этот бездарнейший из бездарных, нахальный, лживый старик и вся его, семья с их интриганством; а с другой стороны, Вы с Вашей: трагической надломленностью, с Вашим страстным материнским чувством, постоянно терзаемым по той или другой причине; рядом с Вами Ваша мать, столь симпатично-трогательная в своём самопожертвовании; Ваши дети, столь противуположные по своим натурам; — разве Вы не могли бы из всего этого материала создать литературное произведение, способное заинтересовать, тронуть и заставить призадуматься читателя? По-моему, Вы бы могли. Конечно, в настоящую минуту, когда Ваш роман или Ваша драма не вышли из области настоящего, невозможно ещё без острой и мучительной боли растравлять эти раны, пытаясь перенести на бумагу все переживаемое. Но в более или менее близком будущем, — когда установится новая форма жизни, — оно будет вполне возможно. Бог даст, месяца через два, в одно прекрасное утро Вы присядете к своему столику и начнёте. А там придёт увлечение, явятся и новые авторские страдания (без страдания всё-таки никак не обойдёшься), новый интерес в жизни и подъем духа. Какую силу придаст Вам сознание, что вы с а ми по себе, что Вы не только супруга Вашего супруга, но и самостоятельная, выдающаяся личность! Другой деятельности я для Вас придумать не могу. Вы по природе художник и вне художественной сферы действовать не можете, т. е. не можете найти исход для переполняющих Вас чувств, мыслей. Моё мрачное настроение прошло или почти прошло. В последние дни явилась такая охота к работе, что опера моя уже почти вполне кончена. Осталось написать только одну небольшую сцену. К тому же и погода стала великолепна, и это тоже на меня в высшей степени благотворно подействовало. Ваш совет ехать в Ваши страны очень соблазнителен, — но по разным причинам теперь об этом мне и думать ещё нельзя. Но я нисколько не теряю надежды увидеть Вас в течение будущих осенних или зимних месяцев. Весьма любопытно знать, как и что будет делать Ип[полит] Вас[ильевич] в Севастополе? Буду ждать об этом известий от Вас. Как я желал бы, чтобы Вы скорее отделались от Ваших нумеров и нашли себе хорошенький, уютный уголочек! Вчера был в Москве по случаю празднования 25-летнего юбилея моего издателя П. И. Юргенсона. Москва начинает несколько оживляться. Будьте по возможности здоровы и благополучны, дорогая Юлия Петровна. Верьте в мою искреннейшую дружбу и сочувствие. Ваш П. Чайковский Софье Михайловне и детям Вашим шлю приветствия.