Letter 3296

Date	23 July/4 August 1887
Addressed to	Nikolay Konradi
Where written	Aachen
Language	Russian
Autograph Location	unknown
Publication	Жизнь Петра Ильича Чайковского, том 3 (1902), p. 177–178 (abridged) П. И. Чайковский. С. И. Танеев. Письма (1951), p. 274–275 П. И. Чайковский. Полное собрание сочинений, том XIV (1974), p. 160–161
Notes	Manuscript copy in Klin (Russia): Tchaikovsky State Memorial Musical Museum-Reserve

Text

Based on a handwritten copy in the Klin House-Museum Archive, which may contain differences in formatting and content from Tchaikovsky's original letter.

Russian text (original)

Аахен 23 июля [18]87 г[ода] Милый мой Николаша! Сегодня я получил твоё письмо. Не можешь себе представить, как я здесь дорожу письмами и какое огромное удовольствие мне каждая строчка из Боржома. В положении Н[иколая] Дм[итриевича] особенных перемен не произошло. Он далеко теперь не так хорош, как был в первый день моего пребывания здесь. Дело в том, что все эти дни у него происходил процесс образования огромного нарыва на правой стороне внизу живота. Сначала этот нарыв очень огорчал меня и я никак не мог понять весёлого тона, с коим доктор Шустер говорил о нарыве. Больной видимо страдал; сон сделался опять плохой, аппетит хуже, раздражительность страшная. Но теперь я понял, что эти нарывы (один уже был и прорезан) суть благодеяние; в них-то и заключается залог полного выздоровления; оттого-то доктор Шустер и весел, когда рассматривает огромную, отвратительную красную болячку. В ту минуту, как я пишу, у Н[иколая] Д[митриевича] должен находиться уже Шустер с хирургом, и сейчас будут взрезать нарыв. Н[иколай] Д[митриевич] встал сегодня довольно бодрым, но перед визитом доктора, который должен был решить, будут или не будут сегодня делать операцию, он ужасно волновался. Доктор пришёл, долго ощупывал и осматривал больное место и наконец сказал, что через час вернётся с хирургом. После этого Н[иколай] Д[митриевич] стал покойнее; он сам желает, чтобы поскорее отделаться от операции. Ах, бедный Н[иколай] Д[митриевич]! Сколько он выстрадал с начала своей болезни. Удивительно, что он не окончательно упал духом; любовь к жизни и страстное желание выздороветь так сильны в нем, что они поддерживают дух его. По словам доктора, все идёт очень благополучно и нечего смущаться временным ухудшением вследствие образования нарыва, который причин ял жар и все болезненные симптомы, огорчавшие меня. Выделение мочи обильное, — а это самое главное. Нужно надеяться, что после взрезания нарыва все пойдёт опять от лично. Про себя особенного сказать нечего. В письме к Параше я рассказал об установившемся уже образе жизни. Все идёт как в первые дни, с той только разницей, что вместо катания в ландо, я сижу у Н[иколая] Д[митриевича] и читаю, а он в это время дремлет. Самая скучная часть дня вечер. Чтобы убивать время, мы стали теперь играть в стукалку, но Н[иколай] Д[митриевич] так ещё слаб, что очень скоро устаёт. Я хорошо теперь изучил Аахен и ещё раз скажу, что это необычайно скучный и лишённый всяческой прелести город. Впрочем, приезжие больные и здоровые про водят время в Кургаузе, забавляясь музыкой, иллюминациями, танцами и т. д. Но Я там не бываю и не желаю бывать. В матерьяльном отношении я обставлен великолепно: помещение, еда, прислуга—все это не оставляет ничего желать. Кое-какие русские посещают Н[иколая] Д[митриевича] изредка, но интересного и симпатичного никого нет. Ровно ничего не делаю, да и возможности нет работать. Ну прощай, мой милый мальчик! Целую всех покрепче. Я ужасно рад, что ты танцуешь и делаешь знакомства. Твой Чайковский