Letter 3302

Date	28 July/9 August 1887
Addressed to	Nikolay Konradi
Where written	Aachen
Language	Russian
Autograph Location	unknown
Publication	П. И. Чайковский. С. И. Танеев. Письма (1951), p. 275 (abridged) П. И. Чайковский. Полное собрание сочинений, том XIV (1974), p. 169–170
Notes	Manuscript copy in Klin (Russia): Tchaikovsky State Memorial Musical Museum-Reserve

Text

Based on a handwritten copy in the Klin House-Museum Archive, which may contain differences in formatting and content from Tchaikovsky's original letter.

Russian text (original)

28 июля [18]87 Аахен Милый Колечка! Адресую письмо тебе, а между тем боюсь, что оно уже тебя не застанет, ибо ты в начале августа собирался в Гранкино. Вчера утром Саша пришёл мне сказать, что Н[иколай] Д[митриевич] всю ночь не спал. Я нашёл его утром, однако, довольно бодрым и свежим. В 11 часов он взял ножную ванну и потом, лёжа в постели потел, но мало. Я сидел около его постели, и он рассказывал мне, какой злой и неблагодарный человек Пик (немец, состоящий при нем в качестве сиделки) и как ночью у них произошла ссора. С этим Пиком они постоянно теперь ссорятся, или, лучше сказать Н[иколай] Д[митриевич] избрал его предметом, на который он изливает своё неудовольствие и гнев. На этот раз ссора была крупная. Н[иколай] Д[митриевич] чрезвычайно несправедлив к Пику, и что бы тот ни сделал — все он недоволен. Я предложил ему взять другого, но Н[иколай] Д[митриевич] не хочет, говоря, что он ь: нему привык. В сущности, преследование Пика есть проявление его болезни; ему необходимо на кого-нибудь сердиться; в Петербурге он постоянно сердился на Васю — здесь на Пика. В 1½ я ушёл обедать. За обедом и после, во время прогулки, мной овладела такая грусть, такое отвращение и ненависть к Аахену, что я пришёл в отчаяние при мысли, что ещё долго здесь останусь. В течение дня это чувство сгладилось. Раз в день на меня всегда оно находит, но я должен ещё раз сказать, что поганее и противнее Аахена нет ничего на свете. В 4 часа я застал Н[иколая] Д[митриевича] на соломенном диванчике. Немножко поговорили, после чего он задремал и спал долго. Я в это время занимался. Кататься в этот день Н[иколай] Д[митриевич] решительно отказался, чувствуя себя слабым. Кашлял он очень много. Доктор приписывает это иоду, который вчера ему дали в форме промывательного. Впрочем, он постоянно кашляет. После этого вторичного сна и нового промывательного Н[иколай] Д[митриевич] чувствовал себя очень недурно. Вообще это был хор о ш и й день, один из таких, когда надеешься на его выздоровление и когда он сам говорит о своей болезни как о чем-то долженствующем очень скоро пройти. Вечером он порядочно поужинал. Был доктор, остался доволен. Играли в рамс. Мне страшно везло. Н[иколай] Д[митриевич] сердился на своё несчастие и немножко дулся на меня (совершенно как когда он здоров бывает), даже довольно холодно простился и на вопрос, надеется ли он ночь спать хорошо, отвечал иронически «почём же я знаю»! Когда мы разошлись, я пошёл немного погулять и в 12 спать лёг. Обнимаю, целую. П. Чайковский