Letter 1527

Date	4/16 July–7/19 July 1880
Addressed to	Nadezhda von Meck
Where written	Brailov
Language	Russian
Autograph Location	Klin (Russia): Tchaikovsky State Memorial Musical Museum-Reserve (a3, No. 660)
Publication	Жизнь Петра Ильича Чайковского, том 2 (1901), p. 400–402 (abridged) П. И. Чайковский. Переписка с Н. Ф. фон-Мекк, том 2 (1935), p. 369–372 П. И. Чайковский. Полное собрание сочинений, том IX (1965), p. 175–178

Text

Russian text (original)

Браилов 4-го июля, Пятница Я не решился вчера вечером ехать в Симаки: — по зрелом рассуждении я решил, что лучше будет отправиться туда уже несколько позднее, чтобы там и остаться совсем. Таким образом, я удвою себе удовольствие переезда, ибо удовлетворю за один раз и моё желание попасть в знакомый, милый уголок, — и крайне возбуждённое любопытство, ибо я слышал, что в Симаках кое-какие перемены. Там и без того уж все так безусловно хорошо было, что ж будет теперь? Был я вчера зато на Скале и на противоположной стороне. Вы не можете себе представить, мой друг, какое обаятельное впечатление производят на меня эти прогулки после тощих и жидких красот каменской природы. Мне очень нравятся все перемены в доме и в особенности в Вашей спальне. Радуюсь также увеличению материала для чтения (например, «Русск[ий] вестн[ик]» и «Вестник Евр[опы]» за многие годы) и обогащению нотной библиотеки, переехавшей с этажерки в великолепный шкап. Всю ночь лил сильный дождь. Теперь погода серая, ветряная, и по опустившемуся сильно барометру заключаю, что нужно ждать ещё дождя. 5 июля Погода была вчера самая ужасная; дождь лил нескончаемо целый день, так что приходилось удивляться, откуда берётся столь много воды. Тем не менее я нимало не скучал: читал, играл, просматривал всю Вашу музыкальную библиотеку. Между прочим, я нашёл у Вас отдельную переплетённую нотную книгу, состоящую из танцев Глинки. Почти все эти польки, вальсы и полонезы были мне неизвестны, и меня это очень заинтересовало. Какое исключительное явление Глинка! Когда читаешь его мемуары, обнаруживающие в нем человека доброго и милого, но пустого и даже пошлого; когда проигрываешь его мелкие пьесы, никак нельзя поверить, что то и другое написано тем же человеком, который создал, например, архигениальное, стоящее наряду с высочайшими проявлениями творческого духа великих гениев, «Славься»! А сколько других удивительных красот в его операх, увертюрах! Какая поразительно оригинальная вещь «Камаринская», из которой все русские позднейшие композиторы (и я, конечно, в том числе) до сих пор черпают самым явным образом контрапунктические и гармонические комбинации, как только им приходится обрабатывать русскую тему плясового характера. Это делается, конечно, без намерения, но оттого, что Глинка сумел в небольшом произведении сконцентрировать все, что целые десятки второстепенных талантов могут выдумать и высидеть ценою сильного напряжения. И вдруг тот же человек, уже в пору полной зрелости, сочиняет такую плоскую, позорную пошлость, как полонез на коронацию (это написано за год до смерти его), или детскую польку, о которой он в своих записках так самодовольно и обстоятельно говорит, как будто это какой-то chef d'oeuvre. Моцарт в своих письмах к отцу и во всей своей жизни проявляет тоже наивность, но это нечто совсем другое. Моцарт — детски чистое, с голубиной кротостью и с девической скромностью гениальное существо, бывшее как бы не от мира сего. У него никогда не наткнёшься на самодовольство, самовосхваление; он как будто и не подозревает всей великости своего гения. Глинка, напротив, преисполнен обожания к себе; о каждом ничтожнейшем обстоятельстве своей жизни или появлении того или другого мелкого сочинения подробно рассказывает, думая, что это история. Глинка — гениальный русский барич своего времени, мелочно самолюбивый, мало развитый, преисполненный тщеславия и самообожания, нетерпимый и болезненно-обидчивый, как только дело коснётся оценки его произведений. Все эти качества обыкновенно бывают уделом посредственности, но каким образом они могли вместиться в человеке, который, казалось бы, должен был спокойно и с горделивою скромностью сознавать свою силу, — этого я решительно не понимаю! В одном месте своих записок Глинка рассказывает, что у него была бульдожка, которая нехорошо себя вела, и слуге его приходилось вычищать от нечистот комнату. Кукольник, которому он давал на просмотр свои записки, сделал на полях примечание: «Зачем это?» Глинка тут же карандашом отвечал: «А почему и нет? » Не правда ли, что это очень характеристично? А всё-таки он написал «Славься»! 6 июля, Воскресенье Мы были вчера в пасеке, и случилось происшествие, которое могло бы кончиться тем, что я бы лишь сегодня попал в Браилов. Мы вместе с Алексеем заблудились и плутали по лесу три часа; сначала попали в Демидовский лес, потом в казённый и, наконец, набрели на мужика, который дал точные указания, как возвратиться. Если б не он, то пришлось бы идти ещё дальше в противоположную сторону; потом наступила бы темнота, и мы бы волей-неволей проночевали в лесу. Был сегодня и в монастырской православной и в новой католической церкви. Есть в пении здешних монашенок одна вещь, которая меня, как впрочем и во всех других русских церквах, раздражает до крайности. Это доминантсептаккорд в положении септимы, которым у нас до крайности злоупотребляют. Нет ничего более антимузыкального, менее подходящего к православной церкви, как этот пошлый аккорд, введённый в прошлом столетии разными гг. Галуппи, Сарти, Бортнянским и до того въевшийся в наше церковное пение, что без него не споют ни одного «Господи помилуй». Аккорд этот напоминает ручную гармонику, в которой кроме его и тоники никаких других гармоний нет. Они искажают естественность голосоведения, он расслабляет, опошливает церковное пение. Чтобы Вам вполне было понятно, что именно мне не нравится, напишу нотный пример: Господи, помилуй! Подай, господа! вместо того, чтобы петь так: Господи, помилуй!        Подай, господа! Новый костёл производит благоприятное впечатление. Но насколько я предпочитаю православную литургию католической мессе, особенно так называемой messe basse, лишённой торжественности, не приобщающей предстоящих к собеседованию ксёндза с богом!.. И потом немножко смешна эта чудотворная кукла в нише, увешанной бесчисленными ex-voto. 7-го июля Ездил вчера вечером в Владимирский лес. На грибы в нынешнем году несчастье, — до сих пор не нашёл ни одного. Я необыкновенно быстро вошёл в тесную дружбу с Вашим попугаем. Он охотно идёт ко мне на руки и обнаруживает радость, когда я вхожу к нему. Я здоров, покоен, вполне счастлив и бесконечно за все это благодарен Вам, друг мой. Беспредельно преданный Вам, П. Чайковский