Letter 733 and Letter 4107: Difference between pages

Tchaikovsky Research
(Difference between pages)
No edit summary
 
m (1 revision imported)
 
Line 1: Line 1:
{{letterhead  
{{letterhead
|Date=17/29 January 1878
|Date=5/17 May 1890
|To=[[Pyotr Jurgenson]]  
|To=[[Mikhail Ippolitov-Ivanov]]
|Place=[[San Remo]]  
|Place=[[Frolovskoye]]
|Language=Russian  
|Language=Russian
|Autograph=[[Klin]] (Russia): {{RUS-KLč}} (a{{sup|3}}, No. 2183)  
|Autograph=[[Klin]] (Russia): {{RUS-KLč}} (a{{sup|3}}, No. 192)
|Publication={{bib|1938/40|П. И. Чайковский. Переписка с П. И. Юргенсоном ; том 1}} (1938), p. 29–30 (abridged)<br/>{{bib|1962/102|П. И. Чайковский. Полное собрание сочинений ; том VII}} (1962), p. 57–58 (abridged)<br/>''{{bibx|1995/123|П. И. Чайковский. Забытое и новое}}'' (1995), p. 126 (abridged)<br/>{{bibx|2009/2|Неизвестный Чайковский}} (2009), p. 214–216
|Publication={{bib|1902/25|Жизнь Петра Ильича Чайковского ; том 3}} (1902), p. 366–367<br/>{{bibx|1947/31|Бюллетень Дома-музея П. И. Чайковского в Клину}} (1947), No. 2 (abridged)<br/>{{bib|1977/40|П. И. Чайковский. Полное собрание сочинений ; том XV-Б}} (1977), p. 140–142
}}
}}
==Text and Translation==
==Text==
{{Lettertext
{{Lettertext
|Language=Russian
|Language=Russian
|Translator=Brett Langston
|Translator=
|Original text={{right|Сан-Ремо<br/>17/29 янв[аря] 1878}}
|Original text={{right|''г[ород] Клин, с[ело] Фроловское''<br/>''5 мая [18]90''}}
{{centre|Пётр Иванович!}}
{{centre|Милый друг Миша!}}
Сейчас получил твоё письмо и пришёл в ужас. Я выслал тебе переводы Глинки в пятницу 28/16 декабря. Я чуть с ума, не схожу от страха, что рукописи Глинки пропали! Переводов моих не особенно жалко, но если все это драгоценное вследствие своего громкого имени говно имелось у тебя только в единственном экземпляре, то мне остаётся повеситься. Я тотчас: же телеграфировал в Венецию, и если получу сегодня ответ неудовлетворительный, то поеду в Венецию. Господи! какая мерзость ''почта''!!! Сколько из-за неё я терпел именно здесь, в Италии. Вообще страна лимонов и апельсинов — ''стерва''.
Третьего дня я приехал домой, а вчера получил письмо твоё, за которое очень тебе благодарен. Жалко, что ты мне не писал из Москвы подробности о твоём там пребывании; я жаждал известий о твоём концерте и о дебюте ''Ломачки'', —  но ни ты и никто мне ничего не написал. Только по возвращении я узнал, что все прошло отличнейшим образом. Весьма этому радуюсь. В Петербурге я слышал о том, что Альтани будто бы ''за взятки'' изгоняют из театра и предлагают тебе его место. В Москве я пробыл несколько часов и никого не видал. Разумеется, если слухи об отставке Альтани оправдаются, я по мере сил буду способствовать твоему ангажементу. Начну с того, что сейчас напишу ''Пчельникову'' конфиденциально и спрошу его, насколько верны эти слухи. Если они подтвердятся, начну действовать в твою пользу. Положение капельмейстера при театре в столице очень почётное и вознаграждение хорошее, — но мне жаль, что ты будешь поставлен в не возможность ''писать'', по крайней мере писать ''много'', — а ты знаешь, что я верю в твоё сочинительское дарование и желал бы, чтобы ты совершенствовал его посредством постоянного, обильного писания! Как бы то ни было, но раз что ты желаешь, я с своей стороны сделаю все возможное. Была ли речь о приглашении ''Ломачки'' в московскую оперу? Если ты сделаешься капельмейстером, поступит ли и она на сцену Большого театра? Нужно ли и об ней повести речь с московским начальством? Впрочем, это начальство сделало мне такую па кость постановкой «''Чародейки''» в этом сезоне против моего желания, что, быть может, в этом обстоятельстве кроется чья-нибудь враждебность относительно меня; в таком случае я своими хлопотами о тебе могу лишь повредить. Увижу, каков будет тон ответа Пчельникова.
 
Прочёл твою нахлобучку за отказ в делегатстве. Чтобы долго не распространяться, коротко объясню тебе мою ''profession de foi''.
 
1) Никогда ни к каким тузам заграничного мира я не ходил умолять о их принятии во мне участия и не пойду.
 
2) Успех моих сочинений нисколько не может произойти оттого, что я, как хуй на именинах, явлюсь делегатом от русской музыки, без ''денег'', без ''инструкции'', ''не имея возможности ничего организовать, ибо правительство решительно отказывается от субсидий'', словом, находясь в положении самом глупом и щекотливом.
 
3) Гораздо выгоднее для меня явиться в Париже не на выставке, где всякая жопа будет из кожи лезть, чтобы её слушали и дали ей патент на всемирную известность, а в обыкновенное время, так, как я хотел это сделать в прошлом году, и не делегатом, ибо эта должность обязывает меня хлопотать о всех, кроме себя, а самим собой без визитов к тузам, а на свои деньги. Т. е. вот я! Хотите — приходите и слушайте. Вообще я заранее убеждён, что выставка окажется временем весьма мало удобным для приобретения известности. Там, где является разом 1000 подобных мне искателей славы (на которую, впрочем, я насрать хочу), то я вследствие своего ''скромного'' нрава рискую остаться совершенно незамеченным.
 
4) Ты косвенным образом упрекаешь меня в том, что я пренебрёг не только своими, но и твоими интересами. Ну уж извини, мой друг. Бери меня, каков я есть, или плюнь на меня. Если я и прежде не был способен свой товар лицом продавать, то теперь окончательно в этом отношении никуда не гожусь.
 
5) А главное, не хочу ехать в Париж, ибо это мне претит, ибо это скучно, ибо я хочу летом жить в деревне и быть в России, ибо мне надоело, наконец, хотеть казаться не тем, что я есть, надоело насиловать свою природу, какая она паршивая ни на есть. Вообще я теперь дошёл вот до чего: хотите, — знайте, любите, играйте, пойте меня; украшайте меня лаврами, венчайте меня розами, курите мне фимиамы, а не хотите,  —  насрать и наплевать! Т. е. это относится к публике, славе и т. п. дерьму.
 
Тебя удивит количество говна и свинства в моем письме. Я зол стал. Надоело мне все, ох, как надоело!!!! По поводу того, как кто отнёсся к моему отказу от делегатства, я сделал много курьёзных наблюдений.
 
Прощай, голубчик, прости.
{{right|Твой П. Чайковский}}
 
|Translated text={{right|[[San Remo|San-Remo]]<br/>17/29 January 1878}}
{{centre|[[Pyotr Ivanovich]]!}}
I've just now received your letter and was horrified. I sent you the [[Glinka]] translations on Friday 28/16 December. I'm almost out of my mind from fear that the [[Glinka]] manuscripts have been lost! I'm not especially sorry about my translations, but if, thanks to my involvement, you've lost the only precious copy in existence of this crap, then it only remains for me to hang myself. I immediately sent a telegram to [[Venice]], and if I receive an unsatisfactory answer today, then I will go there. Lord! How abominable the ''post'' is!!! How much I've suffered from precisely that here in Italy. In general the land of lemons and oranges is a ''bitch''.
 
I read your wigging over my refusal to be a delegate. In order not to spread myself too thinly, I shall briefly explain to you my ''profession de foi''.
 
1) I have never gone to any foreign bigwigs in order to plead with them to accept me, and I will not do so.
 
2) The success of my compositions can in no way derive from the fact that I, like a cock on his nameday, will appear as a delegate for Russian music, without ''money'', without ''instructions'', and ''not having the opportunity to organise anything, because the government has flatly refused any subsidies''; in short, being in the most stupid and ticklish position.
 
3) It is far more profitable for me to appear in [[Paris]] not at an exhibition, where every ass will be crawling out of their skins in order to be heard and given a patent for worldwide fame, but rather in normal times, as I wanted to do last year on my own and with my own money, without visiting the bigwigs, rather than as a delegate, for this position obliges me to bother about everyone except myself. In other words: here I am! Come and listen to me if you want to. In general, I'm already convinced that the exhibition will prove to be very inconvenient occasion for the acquisition of fame. Where there are 1000 people like me all simultaneously seeking glory (about which I don't give a crap anyway), then due to my ''modest'' nature I risk remaining completely unnoticed.
 
4) You indirectly reproach me for having neglected not only my own interests, but yours as well. Well, I'm sorry, my friend. Either take me as I am, or spit on me. If I wasn't able to use my face to sell my wares before, then now I'm absolutely useless in this respect.
 
5) But most importantly, I don't want to go to [[Paris]], because it sickens me, because it's tedious, because I want to spend the summer in the country and to be in Russia, because ultimately I'm fed up with not wanting to seem to be what I am, fed up with stifling my nature, however rotten it is. In general I've now reached the point where I say: if you want to, then know me, love me, play me, sing me, adorn me with laurels, crown me with roses, burn incense for me — but if you don't want to, then to hell with it! That is, as regards the public, fame, and all that crap.


You will be surprised by the quantity of crap and crudity in my letter. I've been so angry. I'm fed up with it all, so fed up!!!! The reaction to my refusal to be a delegate is very curious.
Смерть Корганова меня очень, очень опечалила. Эта курносая гадина возмутительно подла вообще, но когда она поражает человека в цвете сил, — я её особенно ненавижу. Верю, что на тебя смерть Генички должна была подействовать особенно тяжело. Ты потерял в нем очень верного и преданного друга. Теперь сообщу кое-что про себя. Заграничное житье в полном одиночестве при несло хороший плод. Я написал оперу «''Пиковая дама''», и мне кажется, что опера вышла удачна, — оттого я и говорю, что ''плод хорош''. Но весьма может статься, что я это только воображаю и что «''Пиковой даме''» предстоит будущность ещё более печальная, чем «Чародейке». Теперь я инструментую 2-ю половину оперы; первую успел окончить в Риме. Планы мои следующие: докончить оперу, написать вчерне секстет для струн[ных] и в конце лета отправиться сначала в Киевскую губ[ернию] к сестре, а потом на всю осень к вам в Тифлис. Если останусь жив и здоров, план этот, наверное, будет приведён в исполнение. Готова ли «''Азра''»? Я в Москве из музыкального мира никого не видел и ничего не знаю. Из Дирекции я вышел. Сафонов очень дельный директор, —  но … Впрочем, об этом поговорим при свидании. Обнимаю тебя, милый Миша; крепко целую ручки у дорогой ''Ломачки''. Анне Михайловне поклон. Ужасно буду рад вас всех увидеть.
{{right|П. Чайковский}}


Goodbye, golubchik, I'm sorry.
|Translated text=
{{right|Yours, P. Tchaikovsky}}
}}
}}
{{DEFAULTSORT:Letter 0733}}

Latest revision as of 14:44, 12 July 2022

Date 5/17 May 1890
Addressed to Mikhail Ippolitov-Ivanov
Where written Frolovskoye
Language Russian
Autograph Location Klin (Russia): Tchaikovsky State Memorial Musical Museum-Reserve (a3, No. 192)
Publication Жизнь Петра Ильича Чайковского, том 3 (1902), p. 366–367
Бюллетень Дома-музея П. И. Чайковского в Клину (1947), No. 2 (abridged)
П. И. Чайковский. Полное собрание сочинений, том XV-Б (1977), p. 140–142

Text

Russian text
(original)
г[ород] Клин, с[ело] Фроловское
5 мая [18]90

Милый друг Миша!

Третьего дня я приехал домой, а вчера получил письмо твоё, за которое очень тебе благодарен. Жалко, что ты мне не писал из Москвы подробности о твоём там пребывании; я жаждал известий о твоём концерте и о дебюте Ломачки, — но ни ты и никто мне ничего не написал. Только по возвращении я узнал, что все прошло отличнейшим образом. Весьма этому радуюсь. В Петербурге я слышал о том, что Альтани будто бы за взятки изгоняют из театра и предлагают тебе его место. В Москве я пробыл несколько часов и никого не видал. Разумеется, если слухи об отставке Альтани оправдаются, я по мере сил буду способствовать твоему ангажементу. Начну с того, что сейчас напишу Пчельникову конфиденциально и спрошу его, насколько верны эти слухи. Если они подтвердятся, начну действовать в твою пользу. Положение капельмейстера при театре в столице очень почётное и вознаграждение хорошее, — но мне жаль, что ты будешь поставлен в не возможность писать, по крайней мере писать много, — а ты знаешь, что я верю в твоё сочинительское дарование и желал бы, чтобы ты совершенствовал его посредством постоянного, обильного писания! Как бы то ни было, но раз что ты желаешь, я с своей стороны сделаю все возможное. Была ли речь о приглашении Ломачки в московскую оперу? Если ты сделаешься капельмейстером, поступит ли и она на сцену Большого театра? Нужно ли и об ней повести речь с московским начальством? Впрочем, это начальство сделало мне такую па кость постановкой «Чародейки» в этом сезоне против моего желания, что, быть может, в этом обстоятельстве кроется чья-нибудь враждебность относительно меня; в таком случае я своими хлопотами о тебе могу лишь повредить. Увижу, каков будет тон ответа Пчельникова.

Смерть Корганова меня очень, очень опечалила. Эта курносая гадина возмутительно подла вообще, но когда она поражает человека в цвете сил, — я её особенно ненавижу. Верю, что на тебя смерть Генички должна была подействовать особенно тяжело. Ты потерял в нем очень верного и преданного друга. Теперь сообщу кое-что про себя. Заграничное житье в полном одиночестве при несло хороший плод. Я написал оперу «Пиковая дама», и мне кажется, что опера вышла удачна, — оттого я и говорю, что плод хорош. Но весьма может статься, что я это только воображаю и что «Пиковой даме» предстоит будущность ещё более печальная, чем «Чародейке». Теперь я инструментую 2-ю половину оперы; первую успел окончить в Риме. Планы мои следующие: докончить оперу, написать вчерне секстет для струн[ных] и в конце лета отправиться сначала в Киевскую губ[ернию] к сестре, а потом на всю осень к вам в Тифлис. Если останусь жив и здоров, план этот, наверное, будет приведён в исполнение. Готова ли «Азра»? Я в Москве из музыкального мира никого не видел и ничего не знаю. Из Дирекции я вышел. Сафонов очень дельный директор, — но … Впрочем, об этом поговорим при свидании. Обнимаю тебя, милый Миша; крепко целую ручки у дорогой Ломачки. Анне Михайловне поклон. Ужасно буду рад вас всех увидеть.

П. Чайковский