Letter 1806

Tchaikovsky Research
Revision as of 22:45, 19 January 2020 by Brett (talk | contribs)
(diff) ← Older revision | Latest revision (diff) | Newer revision → (diff)
Date 7/19 July–11/23 July 1881
Addressed to Nadezhda von Meck
Where written Kamenka
Language Russian
Autograph Location Klin (Russia): Tchaikovsky State Memorial Musical Museum-Reserve (a3, No. 733)
Publication П. И. Чайковский. Переписка с Н. Ф. фон-Мекк, том 2 (1935), p. 531–534
П. И. Чайковский. Полное собрание сочинений, том X (1966), p. 165–168

Text

Russian text
(original)
Каменка
7-го июля

Сейчас только Лев Васил[ьевич] вернулся из Волочиска. Он решился оставить сестру одну (с сопровождающей её приятельницей), так как она чувствовала себя хорошо. Л[ев] В[асильевич] рассказывал мне про свиданье своё с сыновьями Вашими, которые произвели на него самое симпатичное впечатление. Я рад, что он приехал, главнейшим образом потому, что без него чувствую на себе какую-то тяжёлую ответственность по отношению к племяннице Тане. Престранная эта девушка! Она больна постоянно; состояние её наводит безысходную тоску и уныние на всех окружающих её. И между тем, представьте, дорогой друг мой, что в сущности у неё нет никакого серьёзного расстройства. Все врачи, которым случается видеть её, говорят про её болезнь с улыбкой неверия. Да и действительно, кроме малокровия и нервности, у неё не замечается никакого органического повреждения, никакой действительной болезни. Ей стоило бы только, чтобы быть здоровой, хоть несколько дней повести правильную жизнь, т. е. вставать рано, есть во время, ходить хоть сколько-нибудь, — и нет никакой возможности заставить её подчиниться этой гигиене. Она встаёт, когда уже мы кончаем обедать, пьёт и принимает в пищу или ничего или то, что ей вредно, никогда не ходит, читает слишком много, и в результате получается головная боль, тошнота, истерическое состояние, затем морфинное впрыскивание, от которого получается обманчивое облегчение, и т. д., и т. д. Я начинаю теперь уже больше сердиться на неё, чем жалеть. Ей просто хочется быть больной. А между тем, мать её (действительно больная) погибает и, быть может, в самом деле не выдержит вечной тревоги и нравственных страданий! Что это такое? Эгоизм, бессердечие, слабость характера? А между тем я знаю, что она по-своему страстно любит мать и одарена добрым сердцем и большим умом.

Решительно теряюсь и в отчаяние прихожу от мыслей о будущем и её и всего семейства! Конечно, она выдержала недавно большое нравственное потрясение, и можно этим отчасти объяснять её болезненное, — состояние, но ведь и до того то же самое было!


10 июля. Утро

Сейчас за мной прибежали, чтобы сказать, что с Таней дурно. Льва Вас[ильевича] не было. Я тотчас же отправился к ней. Здоровая, красивая молодая девушка, смотря на которую трудно и поверить, что она больная, металась по постели, испуская какие-то дикие крики: «умираю! грех! спасите!» и т. д., и т. д. Оказалось, что она просто впустила себе в жилы морфину больше, чем обыкновенно. Скоро она успокоилась и теперь будет часов 8 сряду спать. Проснётся к вечеру с головной болью, ночь проведёт мучительную, а завтра опять морфин, и опять с некоторыми вариациями та же история. И вот каждый день так! Говорят, что морфинистам нельзя отказывать сразу. в этом яде и что нужно отучать понемножку. А по-моему, нужно, чтобы сам человек, имеющий слабость отравлять себя этим ядом, понял весь ужас своего положения и хотя бы из любви к близким победил бы волею свою слабость. Я извиняю сестру, когда после нескольких часов мучительных болей она прибегает к морфину. Но когда совершенно здоровая девушка из бесхарактерности, из каприза, на зло себе и окружающим добровольно губит себя, подобно пьянице, пьющему запоем, — я этого не понимаю и возмущаюсь. Ни убеждения, ни просьбы — ничто не действует на Таню. Когда после её криков и нервничаний я посмотрю на убитое лицо отца, ломающего в отчаянии руки, когда я вспомню, что вся болезнь моей бедной сестры происходит от беспокойств и тревог, Таней причиняемых, я негодую на неё и тщетно стараюсь подавить чувство злобы к ней. Ещё вчера я говорил с доктором. Он, как и все другие доктора, лечившие её в Петербурге, Киеве и т. д., повторяет одно и то же: стоит ей сегодня захотеть, — и завтра она будет совершенно здорова. И вот захотеть она не то что не может, а не хочет. Она любит быть больной, любит мучить других больше, чем себя, любит, чтобы около неё убивались. Ради Бога, простите мне, друг мой, за то, что утомляю Вас этими излияниями по поводу Тани. Но у меня очень много наболело на сердце. Я много молча страдал нравственно за неё и за близких ей. Откровенно говоря, я давно уже убежал бы куда-нибудь от безотрадной картины, представляемой этой несчастной семьёй, имеющей все условия счастья, но не могущей им наслаждаться и повергнутой в постоянное горе капризом и слабохарактерностью одного из членов. Но как-то жалко было оставлять их, когда я знал, что присутствие моё не бесполезно для них. Но я начинаю терять терпение. Нервы мои страшно потрясены, и я просто принуждён буду скоро хоть на время уйти отсюда, чтобы самому не заболеть и не быть им в тягость. А это возможно.


11 июля

В понедельник 13-го или во вторник 14-го числа я решился предпринять поездку в Москву. Алёша просит меня приехать похлопотать, чтобы его на 1½ месяца отпустили ко мне. После лагеря солдат отпускают на работу; тот, кто желает уехать далеко, должен внести какие-то деньги, но во всяком случае необходимо, чтобы кто-нибудь просил начальство дать дальний отпуск. И вот для того, чтобы все это привести в известность и решить, я поеду в Москву. По дороге я заеду в Орловскую губ[ернию], в деревню, где живёт Танеев. По поводу моих переложений из церковного «Обихода» у нас завязалась с ним переписка и спор, который мне очень хочется разрешить личным свиданием, а так как он очень зовёт меня заехать в деревню, то я и намерен это сделать. Около 20 числа, вероятно, буду в Москве и оттуда вместе с Анатолием возвращусь в Каменку или с ним же ненадолго поеду к брату Модесту. Ввиду неизвестности и неопределённости моих переездов, попрошу Вас, дорогой друг, не писать мне до тех пор, пока я не извещу Вас о каком-нибудь определенном местопребываний. Всего вероятнее, что я попаду в Москву, когда ещё и Вы там будете находиться. Во всяком случае, я с своей стороны во время поездки буду писать Вам по всегдашнему.

Лев Вас[ильевич] говорил мне, что он и сестра приглашали Ваших мальчиков, в высшей степени понравившихся им, сюда. Нечего и говорить, что все будут чрезвычайно рады их посещению. Я боюсь только, что после прелестей Браилова им покажется здесь очень скучно! Но будем надеяться, что сестра к тому времени вернётся здоровая и Таня поправится.

Будьте здоровы и покойны, дорогая моя! От всей глубины любящей Вас души моей желаю Вам успеха в делах Ваших! Беспредельно преданный

П. Чайковский