Letter 1204

Tchaikovsky Research
Revision as of 13:23, 12 July 2022 by Brett (talk | contribs) (1 revision imported)
(diff) ← Older revision | Latest revision (diff) | Newer revision → (diff)
Date 12/24 June–13/25 June 1879
Addressed to Nadezhda von Meck
Where written Kamenka
Language Russian
Autograph Location Klin (Russia): Tchaikovsky State Memorial Musical Museum-Reserve (a3, No. 551)
Publication Жизнь Петра Ильича Чайковского, том 2 (1901), p. 292–293 (abridged)
П. И. Чайковский. Переписка с Н. Ф. фон-Мекк, том 2 (1935), p. 139–141
П. И. Чайковский. Полное собрание сочинений, том VIII (1963), p. 253–255

Text

Russian text
(original)
Каменка
12 июня

У нас здесь на бураки новое бедствие и ещё гораздо более ужасное, чем жучки. Появился червь на всех плантациях, пожирающий свёклу дотла. Если вследствие какого-нибудь нового атмосферического влияния он вскоре не исчезнет, то опасность для каменского хозяйства очень большая. Бедный Лев Васильевич ходит мрачный и задумчивый.

Про себя скажу Вам, милый и добрый друг мой, что я мог бы назвать себя совсем счастливым и благополучным, если б только не страдал по ночам бессонницей. Впрочем, это всегда бывает со мной летом. Работа моя подвигается довольно быстро. Она немножко утомляет меня, особенно теперь, вследствие жары и несносного приставания мух, — но зато сколько и удовольствия она доставляет мне! Трудно передать наслаждение, которое испытываешь, когда отвлечённая музыкальная мысль принимает вследствие передачи тому или другому инструменту или группе инструментов, — реальную форму. Это если не самая приятная, то одна из самых приятных минут в процессе сочинения. Если, к тому же, как это теперь и есть, инструментуется вещь, про которую знаешь, что она составляет шаг вперёд в своей деятельности, то удовольствие сугубое. Но кроме всего этого «Иоанна д'Арк» имеет для меня ещё ту прелесть, что каждая нотка её напоминает мне ту или другую минуту из последней заграничной поездки, которая была для меня все время удивительно приятна. Дня через два я буду перенесён на Viale dei Соlli, так как примусь за сцену, с которой я начал сочинение оперы во Флоренции.


Среда. 13 июня
6 ч[асов] утра

Ещё очень рано, а я успел уже совершить прогулку. Утро великолепное, но будет очень жаркий день, потому что уже теперь жарко. На столе своём я нашёл депешу, принесённую, вероятно, ещё поздно вечером. Она от Юргенсона, который сообщает, что дело его с Бахметевым, директором придворной капеллы, выиграно. Я, вероятно, в своё время сообщал Вам, что вследствие распоряжения, сделанного по просьбе Бахметева, весной у Юргенсона конфисковали все экземпляры моей обедни. Дело в том, что капелла имеет привилегию сочинять церковную музыку и ради своих выгод, которые состоят в том, чтоб покупались исключительно произведения Бортнянского и Львова, принадлежащие ей, она ревниво оберегает эту привилегию. Петь в церквах и распространять в продаже дозволяется только сочинения, одобренные капеллой, а она ничего не одобряет, если не заплатишь большой взятки. Вот почему до сих пор никто из русских музыкантов не писал для церкви. Юргенсон решился напечатать мою литургию без одобрения капеллы, в том предположении, что если возникнет дело, то, вероятно, оно послужит к разъяснению совершенной несостоятельности бахметевской монополии. И вот после ареста издания он начал иск против Бахметева об удовлетворении его за убытки, претерпленные вследствие ареста, — и теперь дело выиграно. Это важно не столько по отношению к моей литургии, которая, может быть, и не представляет особенных достоинств, а по отношению к торжеству принципа свободы сочинения духовной музыки. Я очень рад этому решению суда.

При этом письме я приложу Вам карточку мою, кажется, не особенно удачную. Она была снята два года тому назад в Москве. Теперь все участвовавшие в «Онегине» просили дать им мои карточки. Так как я с тех пор ни разу не снимался, а теперь в Москве сняться было некогда, то я написал к Дьяговченке, чтобы в случае сохранения негатива он прислал мне дюжину. Не правда ли, что карточка неважная?


5 часов

Ровно двадцать пять лет тому назад в этот день умерла мать моя. Это было первое сильное горе, испытанное мною. Смерть эта имела громадное влияние на весь оборот судьбы моей и всего моего семейства. Она умерла в полном расцвете лет, совершенно неожиданно, от холеры, осложнившейся другой болезнью. Каждая минута этого ужасного дня памятна мне, как будто это было вчера.

Получил письмо Ваше, мой добрый друг. Само собой разумеется, что я с величайшим удовольствием проведу август у Вас в гостях. Благодарю Вас за заботы о моем помещении. Ради Бога, друг мой, не очень беспокойтесь о комфортабельности симакского домика. Я в этом отношении очень не избалован. Буду с нетерпением ожидать августа! Над Каменкой уже несколько дней носятся тучи, и в ту минуту, как я Вам пишу, где-то далеко гремит, но дождя давно уже нет, и все грозовые тучи пролетают мимо. Между тем, — это единственный якорь спасения. Только сильный ливень может помочь бедным свекловичным плантациям. Барометр не опускается, из чего следует, что опять ничего не будет. Ради утешения, пойду пешком в лес.

Очень жаль, что бедный Пахульский страдает глазами. Пожалуйста, милый мой друг, передайте ему мои пожелания поскорей поправиться. Я передал моему Алёше, что Вы были так добры поинтересоваться его занятиями, и он был невыразимо польщён этим. Он действительно необычайно хороший мальчик по сердцу и уму, и для меня большое счастье такой слуга. К сожалению, воинская повинность угрожает мне отнять его от меня надолго. Он очень усидчиво и прилежно занимается, чтобы выдержать экзамен на льготу. Бедный Loulou! Жаль юношу, погибшего такой скверной смертью, — да ещё в жертву коварному Альбиону!!

Читали ли Вы в «Вестнике Европы» начало повести Данилевского «Мирович»? Весьма недурно.

До свиданья, милый, дорогой друг.

Ваш П. Чайковский

P. S. Юлье Карловне нижайший поклон и Милочке поцелуй.