Fifty Russian Folksongs

Date	22 February/6 March 1890
Addressed to	Nikolay Tchaikovsky
Where written	Florence
Language	Russian
Autograph Location	Saint Petersburg (Russia): National Library of Russia (ф. 834, ед. хр. 37, л. 18–19)
Publication	П. И. Чайковский. Письма к близким. Избранное (1955), p. 437–438 (abridged) П. И. Чайковский. Полное собрание сочинений, том XV-Б (1977), p. 65–66 Piotr Ilyich Tchaikovsky. Letters to his family. An autobiography (1981), p. 439–440 (English translation; abridged)

Text and Translation

Russian text (original)

English translation By Julia Laukhina

Флоренция, Hôtel Washington 6 марта/22 февр[аля] Милый друг Николаша! Письмо твоё меня тем более обрадовало, что Annette Мерклинг писал, а мне, будто у Жоржика корь. Хотя корь ничего особенно неприятного в себе не заключает, — но всё-таки я немножко беспокоился о нем и был в восторге при виде его собственноручных милых каракулей. Насчёт пансиона Моджио скажу тебе, во 1-х, что вы платили так дёшево, ибо это было летом. Во 2-х, в пансионах этих трудно получить совершенно отдельное помещение и жить, не слыша, как какие-нибудь английские мисс упражняются на фортепьяно или поют гаммы и подлые романсы. В 3-х, вероятно (судя по дешевизне), этот пансион не на солнечной стороне, а зимой невозможно здесь быть не на солнце, так как оно заменяет печи, и без него такой холод, что никакие хоть бы целый день горящие камины не спасут. Я же имею совершенно отдельное помещение, т. е. целый этаж узкого дома всего в 3 окна, выходящие на Арно и обращённые к югу, никаких соседей, абсолютное отсутствие звуков каких бы то ни было, ибо обе стены капитальные. А для меня это самое главное. Конечно, я плачу довольно дорого (30 фр[анков] в день за мои три и Назарову одну большую комнату, еду, лампы, дрова), но это именно потому, что у меня целая квартира. Едва ли всё-таки в Петербурге за эту цену можно найти вполне комфортабельную квартиру при полном содержании. Работаю я усердно, и кажется, что «Пиковая Дама» выйдет очень интересная опера. Немножко слишком страшная, так что на меня самого иногда находит страх, и я очень радуюсь, что Назар около меня. Провожу я день правильно и в высшей степени однообразно. Некоторые знакомые вначале набивались, а одно семейство пришлось-таки занимать разговором (бывшего министра Палена), но, к счастью, эти уехали, а к другим я отнёсся так невнимательно, что меня оставили в покое. Работаю я от 9 до 12½ и потом от 4 до 7, всего 6½ часов. Это не особенно много, но так как я пишу необыкновенно аккуратно и не отступаю от заведённого порядка ни на волос, то дело подвигается быстро, и я уже теперь, если только буду здоров, уверен, что кончу оперу вовремя. Между двумя рабочими сеансами завтракаю и гуляю, а вечером скучаю, хотя книги есть. Скучаю теперь не особенно мучительно; в первое же время — просто до слез. Оказывается, что я гораздо более привязан к любимому отечеству, чем это можно было бы предполагать. Прелести здешнего климата и природы редко обращают на себя моё внимание. Впрочем, может быть, оттого, что я слишком поглощён своим делом. Холода стояли все страшные; говорят, что не запомнят в такое близкое к весне время такого продолжительного холода. Радуюсь, что ты и Оля довольны портретом. Как приеду, сделаю соответствующую надпись. Целую крепко вас обоих, а также моего милого голубчика Жоржа. Ваш П. Чайковский

Florence, Hôtel Washington 6 March/22 February! Dear friend Nikolasha! My dear friend Nikolasha! Your letter made me happy me because Annette Merkling had written to me that Zhorzhik might have the measles. Although the measles isn't in itself particularly unpleasant, all the same I was still somewhat worried about him, and was delighted at the sight of his own dear scribbles. As for the pension Moggio, I say to you that, firstly, you paid so little for it because it was the summer. Secondly, it's very difficult to obtain completely separate rooms in pensions, and to live without having to hear some English miss practising on the piano or singing mediocre romances. Thirdly (judging from its cheapness), this boarding house is probably lacking a sunny aspect, and in winter it's impossible to stay here without the sun, since it stands in for a stove, and it's so cold without it that even a whole day of burning fireplaces won't save you. I have a completely separate room, i.e. a whole floor of a narrow house with 3 windows in all, overlooking the Arno and facing south, absolutely no neighbours whatsoever, and an absence of sounds of any sort, because both walls are thick. And for me, this is the most important thing. Of course, I pay quite dearly (30 francs a day for my three and Nazar's one big room, food, lamps, firewood), but this is precisely because I have an entire apartment. Still, for this price one would hardly find a complete comfortable apartment with full board in Petersburg. I'm working intensively, and it seems that "The Queen of Spades" will be a most interesting opera. It's rather too frightening, such that I sometimes find myself afraid, and I'm very glad that Nazar is around me. My days are spent dutifully and are monotonous to the utmost degree. Some acquaintances imposed themselves upon me at first, and I was obliged to engage one family in conversation (former minister Palen's), but fortunately they have left, and I was so inattentive to the others that I've been left alone. I work from 9 until 12.30 and then from 4 until 7, in all 6½ hours. This is not particularly much, but since I'm writing with exceptional punctuality and do not deviate one jot from my established routine, then the work is coming along rapidly, and now, provided I remain well, I'm already sure to finish the opera in good time. Between the two working sessions, I have lunch and a stroll, yet the evenings are miserable, although there are books here. I'm not especially miserable now; at first I simply cried. It turns out that I'm far more attached to my beloved fatherland than one might have supposed. The charms of the climate and nature here seldom pique my interest. However, this may be because I am too absorbed in my work. It's been terribly cold; they say no-one can remember such a long cold spell so close to the spring. I'm glad that you and Olya are pleased with the portrait. As soon as I arrive, I'll make an appropriate inscription. I kiss you both hard, as well as my dear golubchik Georges. Yours P. Tchaikovsky