Letter 2275

Date	25 April/7 May–26 April/8 May 1883
Addressed to	Modest Tchaikovsky
Where written	Paris
Language	Russian
Autograph Location	Klin (Russia): Tchaikovsky State Memorial Musical Museum-Reserve (a3, No. 1699)
Publication	Жизнь Петра Ильича Чайковского, том 2 (1901), p. 622–623 (abridged) П. И. Чайковский. Полное собрание сочинений, том XII (1970), p. 137–140

Text

Russian text (original)

25 апр[еля]/7 мая Модя! Мне минуло 43 г[ода] и кажется, что сегодня или самое позднее завтра коллекция моих племянников или племянниц обогатится. Но я буду рассказывать все по порядку. Никогда так курьёзно я не проводил дня моего рождения. Нужно тебе сказать, что по мере того, как опера приходила. к концу и я меньше о ней думал, вопрос о деньгах все более и более начинал меня беспокоить. Вчера (воскресенье) я более обыкновенного об этом думал. Прихожу домой от Тани; мне подают письмо, а молодой Беляр объявляет, что приходил le facteur avec une lettre chargée (у них ведь все chargée, всё письма Хрулева всегда объявлялись chargée). Письмо простое было от тебя, и довольно невесёлое, сравнительно с предыдущим, и навеяло на меня скуку и тоску. тем большую, что я видел Таню опять вполне здоровой и не казавшейся близкой к разрешению. Но вдруг я вспомнил lettre chargée и стал соображать, от кого бы это. Вследствие целого ряда рассуждений я пришёл к тому заключению, что это от Н[адежды] Ф[иларетовны]. Вероятно (решил я), ты как-нибудь проговорился Коле, что у меня денег много вышло, он вероятно, сказал матери, и та, исполняя свою миссию благодетельствовать меня, летит ко мне на по-. мощь с экстраординарной субсидией тысяч в пять франков. И не только я заподозрил, что она, но прямо и безвозвратно решил. Это меня отчасти радовало, но ещё гораздо больше волновало и тяготило, ибо казалось, что я, наконец, просто отнимаю от её детей то, что она бы на них тратила. А между тем, как она должна себе объяснять эту невероятную расточительность, не зная, в чем дело? Мысль эта так мучила меня, что я ничего не мог есть за обедом и весь вечер ходил в величайшем волнении. Наконец я решился сказать ей правду, и даже в голове носился целый рой благодарных слов за помощь и выражения, в которых я открою ей горькую истину. Даже ночь спал беспокойно и видел какой-то страшный сон (что я с Папашей стремительно катился по горе) и проснулся весь в поту. Но дальнейшую часть ночи провёл спокойно и, проснувшись утром, ощущал уже не столько тягость, сколько удовольствие иметь в виду деньги, которые несомненно сейчас получу. Едва я начал мыться, как старик — facteur постучался и подал письмо. О тщета ожиданий! Письмо было заказное и незнакомого почерка. Разрываю и читаю подпись: Петя Генке. Ему до зарезу нужно 150 р[ублей] и, не зная к кому обратиться, просит меня дать их ему. Вот тебе и получение! А у меня накануне даже левая рука чесалась. Чтобы потом уж не возвращаться к этому предмету, скажу, что мало того. Днём я получил письмо от Левенсон, которая умоляет ей выслать денег 100 р[ублей], и не почтой, а переводом по телеграфу. Но разве это не курьёзное стечение обстоятельств, что именно в день моего рожденья вместо подарков я получил 2 письма, и оба — просьбы о деньгах. Теперь перехожу к тому, что тебе гораздо более интересно, ибо, Бог даст, письмо это придёт, когда уже разрешение совершится и тебя будут интересовать подробности. Погода сегодня чудная. Не торопясь (ибо теперь осталось только либретто переписать), я зашёл в аптеку купить для Тани «Виши», потом в «Трокадеро» очень долго осматривал аквариум и пришёл в дом Паскаля в 3 часа. Лизавета Мих[айловна], как всегда, была у окна и издали делала мне приветственные знаки. Я решил, что уж все окончено, в волнении подхожу к окну и слышу: «Поздравляю Вас!» «Как, что, неужели?» — восклицаю я. «Ну, да ведь сегодня Ваше рождение!» Но видя моё разочарование прибавила: «Не беспокойтесь, — скоро и у нас будет!» Поднимаюсь наверх, и прежде всего Лиз[авета] Мих[айловна] рассказывает, что вчера они в 7 часов отправились в город и обедали в русском ресторане, гуляли пешком по бульвару и очень поздно домой вернулись. Таня чувствовала себя отлично, но говорила, что как будто как-то особенно начинает живот болеть. Ночь она провела, однако, без болей, но сегодня с утра начались настоящие маленькие потуги. Сейчас же послали за M[ada]me Gilbert, которая вчера при мне приходила и изумлялась, что так долго не начинается. Это очень симпатичная дама сейчас же приехала. Во время нашей беседы с Лиз[аветой] Мих[айловной] она вошла в комнату и сказала: «Et bien, positivement, ça commence, oh, il n'y a pas à s'y tromper. Il faut, Monsieur, que vous allez de ce pas chez le docteur Tarnier». В эту минуту Саша пришла звать меня к Та не. Она лежала, как обыкновенно, на постели, сказала, что с утра через каждые 3–4 минуты чувствует боли, и просила съездить к Тарнье. Потом вдруг поспешно сказала: «Уходи, уходи!» — и начала стонать. Я, взяв от M[ada]me Gilbert подробную инструкцию, как .добраться до Tarnier помимо других больных и что ему от неё сказать, полетел в rue Duphot, 15. Лакею дал 10 фр[анков] на чай, прося его устроить, чтобы на минуту меня приняли не в очередь, довольно долго (в страшном волнении) ждал, пока у доктора сидела дама, которая, впрочем, оказалась единственной посетительницей, так что 10 фр[анков] напрасно истрачены, и когда он вышел, я сказал всё, что нужно. Он обнаружил удовольствие, очень ласково отнёсся, спросил, в котором часу le travail à commence, и обещал вскоре отправиться. Мысль, что Tarnier едет к Тане и что M[ada]me Gilbert там, очень успокаивают меня. Нужно тебе сказать, что последнее время я перестал так философски смотреть на возможный дурной исход, ибо однажды, живо представив себе горесть отца и матери, если б что-нибудь дурное случилось, стал страстно желать хорошего исхода и невыразимо бояться смертного. Пусть там будь что будет, лишь бы теперь жива осталась. Засим пришёл домой и пишу тебе это. Но пошлю это письмо, когда всё кончится. По поводу письма Пети Генке я должен предупредить, что он умоляет не говорить никому, и потому знай, что это секрет и даже ему не давай чувствовать, что знаешь. Письмо его написано очень жалостливо. В первую минуту мне было очень неприятно оно, но потом я решил дать ему 100 р[ублей] кондратьевских и 50 он возьмёт у Юргенс[она]. Видно, что он действительно нуждается, а мы с тобой по опыту знаем, до какого отчаяния иногда бедных молодых людей доводят какие-нибудь несчастные сто рублей. Левенсон отказать тоже невозможно. Да и не всё ли равно лишних или недостающих 200 рублей, когда тут тысячами пахнет. Придётся несчастного Юргенсона пощипать ещё раз. 26 апр[еля] Вчера после обеда ничего другого не мог придумать, как опять пойти к Тане, ибо все же мучительно и страшно было. Лучше бы не ходил. Милейшая Л[изавета] М[ихайловна], услышав мои шаги, выбежала, чтобы предупредить, но я уже был на лестнице и слышал такие ужасные крики, каких никогда ещё не слышал. Узнав, что по словам бабки все идёт хорошо и что за Тарнье послано, я ушёл, и можешь себе представить, какой вечер и какую ночь провёл. В 9 часов сегодня поехал туда. Все кончено, и самым лучшим образом. Ребёнок 7 родился в 1 пополуночи. Л[изавета] М[ихайловна] напишет тебе всё подробности. Я просто преклоняюсь перед простотой, с которой она геройски перенесла всю эту ужасную историю. Она не покидала Таню ни на минуту и видела весь процесс рождения. Тарнье удивителен по ловкости, спокойствию, с которым он принимает. Вскоре после того как я пришёл, Таня позвала меня. Ребёнок (мальчик) лежал около неё и спокойно спал. Я удивился его размерам. Ещё со вчерашнего дня я начал чувствовать к этому ребёнку, причинившему нам столько тревог, какую-то нежность, желание быть его покровителем. Тут я почувствовал это с удесятерённой силой и сказал Тане, что пока я жив, она может быть спокойна на его счёт. Засим, выслушав от Лиз[аветы] Мих[айловны] и Саши тысячу интересных подробностей, ушёл, чтобы тебе телеграфировать и написать письмо. После завтрака опять пойду, чтобы уговориться с Ferré насчет подробностей, как записать и вообще оформить рождение ребёнка. M[ada]me Gilbert, Лиз[авета] Мих[айловна] и Саша заслуживают величайшей похвалы и благодарности. M[ada]me Franco, стерва, как раз когда я был там вечером, приходила просить закрывать окна, ибо все больные в тревоге. Паскаль ни разу не был. Ferré тоже вечером не приезжал, но, впрочем, он был и не нужен. Вообще все обстоит благополучно и слава Богу, что эта забота спала с плеч. Целую, обнимаю. П. Чайковский Твоё сегодняшнее письмо меня очень расстроило. Я лучше чем кто-либо могу понять всю па кость твоей петерб[ургской] жизни. Но ради Бога, Модя, имей характер, плюнь на них всех. Ты ведь имеешь серьёзное дело и не можешь из-за какой-нибудь Бутачихи время терять.