Letter 1765

Date	24 May/5 June 1881
Addressed to	Modest Tchaikovsky
Where written	Kamenka
Language	Russian
Autograph Location	Klin (Russia): Tchaikovsky State Memorial Musical Museum-Reserve (a3, No. 1630)
Publication	П. И. Чайковский. Письма к близким. Избранное (1955), p. 270–271 (abridged) П. И. Чайковский. Полное собрание сочинений, том X (1966), p. 119–121 Piotr Ilyich Tchaikovsky. Letters to his family. An autobiography (1981), p. 263–264 (English translation; abridged)

Text

Russian text (original)

24 мая 1881 Каменка Милый Модичка! Имею возможность поговорить несколько по душе. Сегодня воскресенье, и так как вчера мне нездоровилось, то я решил сегодня ничего не делать. А дело моё в последнее время заключается в вознёс обиходом, в переложении древних напевов на хор, а именно всего, что поётся за всенощной. Я уже кое-что сделал, — но всё это ощупью. Я не знаю хорошенько ни истории церковного пения, ни службы, ни соотношения того, что в обиходе к тому, что поётся в церквах (напр[имер], Каменской), и т. д. Во всем этом царствует большой хаос. Многие хотят теперь совершенно преобразить церковное пение и, по возможности, возвратить его к первобытной чистоте и своеобразию. Увы! я убеждаюсь, что это невозможно. Европеизм вторгся в нашу церковь в прошлом веке в виде разных пошлостей, как, напр[имер], доминант-аккорд и т. п., и столь глубоко пустил корни, что даже в глуши, в деревне, дьячки, учившиеся в городской симинарии, — поют нечто неизмеримо далеко ушедшее от подлинных напевов, записанных в нотном обиходе, н, напротив, очень близкое к тому, что поется в Казанском соборе в Петербурге. Возьмём даже основных восемь гласов. Каждый дьячок знает их твёрдо выпевает соответствующий дню тропарь, богородичен, седален и т. д. такого-то гласа. Но эти новейшие гласы только изредка напоминают подлинные; а гармония, которая образуется между случайно собравшимся клиром (как, напр[имер], в Каменке), есть не что иное, как самое возмутительно пошлое отребье европейских музыкальных общих мест. Ввиду всего этого я считаю, что с моей стороны было бы чистейшим донкихотством, подобно Потулову, Одоевскому, создавать новые, основанные на духе старого, формы церковных напевов. Историю не переделаешь; точно так же невозможно воссоздать то пение, которое слушал Иоанн Грозный в Успенском соборе, как невозможно переделать современных прихожан этого собора во фраках, мундирах, шиньонах и немецких платьях, — в бояр, посадских опричников и т. д. и т. д. К чему, впрочем, я всё это тебе пишу? Хотел сказать одно слово, а вышло нечто вроде avant propos к моему будущему сочинению: Всенощное бдение, положен[ное] на муз[ыку] П. Чайковским. Я хочу не столько теоретически, сколько чутьём артиста до некоторой только степени отрезвить церковную музыку от чрезмерного европеизма. Я буду эклектиком, т. е. чем-то средним между Бортнянским н Потуловым. Но всенощная будет гораздо менее европейская, чем моя обедня; впрочем, это отчасти произойдёт оттого, что здесь (во всенощной) меньше случаев, когда можно увлечься и сочинять. Здесь я буду перелагателем с обихода более, чем свободно творящим художником. Но довольно об этом. Перехожу к семейным делам. Завтра Таня приезжает. Это очень жаль. Нет никакого сомнения, что теперь начнётся канитель чередования её болезней с Сашей. К чему она едет? - неизвестно. Лева очень её уговаривал остаться в Москве и потом ехать в Липецк с Гр[афиней] Капнист. Последние дни всё было очень сносно. Саша все ещё бледна и желта, но бодра и очень напоминает прежнюю Сашу. Только иногда прорывается болезненная раздражительность. Каждый вечер у нас винт, и вот тут-то её болезненность сказывается. За обедом вчера произошла между ей и Влад[имиром] Андр[еевичем] сцена. Нужно тебе сказать, что антиеврейское движение, как и следовало ожидать, совсем свело с ума его. Положительно, он сделался на время мономаном. Между прочим, его idée fixe, что всему виною студенты, и, усмотрев почему-то в Флегонте квинтэссенцию студенческого духа, он воспылал к нему бешеной ненавистью. И вот вчера по поводу неодобрительного замечания Флегонта о стоящих здесь теперь солдатах, очень грубо обошедшихся на днях с Юрием и Митей, Вл[адимир] Андр[еевич] разразился ругательствами, направленными на Флегонта; Саша заступилась за последнего, как водится, слишком по-женски, слишком резко напала на бедного мономана, и произошла довольно противная сцена. Он выбежал из дому, что-то крича и жестикулируя. Мне понравилась Ната в этом случае; несмотря на свою собачью преданность Саше, она взяла сторону брата и прямо сказала Саше, что она напрасно его обидела. Тут со стороны Саши последовали невообразимо преувеличенные нападки на глупость, неустойчивость мнений Влад[имира] Андр[еевича], на вред, приносимый им (!!!) детям, и т. д. Мне всё это было очень неприятно и как-то жутко. Любовь Miss Eastwood к Степану перестала быть секретом. Она созналась в этом Саше, выдавая своё чувство за материнское, дала ему 200 рублей на поездку в Крым для лечения, часто уединяется с Степаном, угощает его чаем, ходите выражением безмерного счастья на лице, не пропускает ни одной службы в церкви, учится русскому языку! Бедная, она совсем втюрилась! Мы многое скрываем от Саши, щадя её, но, в сущности, поведение Miss Eastwood немножко скандально. Довольное тебя покамест, милый, дорогой Модичка! Целую тебя и Колю, но не сукина сына Германа. Твой П. Чайковский Кланяйся милой Лизав[ете] Мих(айловн.е] и поцелуй у NN чудные ручки!!