|
|
| Line 1: |
Line 1: |
| {{letterhead
| | Openbare Bibliotheek, Toonkunst-Bibliotheek<noinclude>[[Category:Archives]]</noinclude> |
| |Date=3/15 May 1883
| |
| |To=[[Nadezhda von Meck]]
| |
| |Place=[[Paris]]
| |
| |Language=Russian
| |
| |Autograph=[[Klin]] (Russia): {{RUS-KLč}} (a{{sup|3}}, No. 839)
| |
| |Publication={{bib|1901/24|Жизнь Петра Ильича Чайковского ; том 2}} (1901), p. 585–586 (abridged)<br/>{{bib|1936/25|П. И. Чайковский. Переписка с Н. Ф. фон-Мекк ; том 3}} (1936), p. 179–181<br/>{{bib|1970/86|П. И. Чайковский. Полное собрание сочинений ; том XII}} (1970), p. 153–155
| |
| }}
| |
| ==Text==
| |
| {{Lettertext
| |
| |Language=Russian
| |
| |Translator=
| |
| |Original text={{right|''Париж''<br/>3 мая 1883}}
| |
| Благодарю Вас несчётно, дорогой, милый, добрый друг, за книги, за немецкую газету и № «''Русск[их] ведом[остей]''». Право, нужна Ваша ангельская доброта, чтобы, быв столь обеспокоенной болезнью Миши, иметь время ещё беспокоиться о мне и снабжать мои досуга чтением. Я до глубины души тронут этим. Благодарю также добрейшую Юлию Карловну, дающую себе труд адресовать мне всю эту массу книг! Особенное удовольствие мне доставил «''Исторический вестник''». Как мне кажется, и в «''Русской мысли''» я найду много для себя интересного.
| |
| | |
| Безмерно радуюсь лучшим известиям о Мише, полученным в одно время и от Вас и от брата Модеста, который навестил его в день, когда писал мне, вместе с своим Колей и с моими племянниками, а Коля (Конради) пишет мне о нем следующее сегодня: «''Мише Мекку лучше. Я его вчера видел. Он был весел. Я не заметил в нем перемены. Кажется, Модест преувеличивал болезнь''».
| |
| | |
| Статья немецкой газеты, написанная Левенсоном, за исключением самых незначительных неточностей, сообщает верные биографические сведения обо мне. Ещё осенью, в Каменке, я получил ряд вопросных пунктов от Танеева, которого просил о том Левенсон: ''когда я родился, кто были отец и мать?'' и т. д. Теперь я вижу, что это было нужно для немецкой газеты. Статья Левенсона с лестным отзывом обо мне всё-таки мне немножко неприятна. Я не люблю, когда повторяется давно установившийся обо мне приговор, что я неспособен к ''драматической музыке'' или что я ''подслуживался'' к публике. И что значит иметь ''драматическую'' способность? По-видимому, г. Левенсон вагнерист и, вероятно, считает Вагнера великим мастером по этой части? Я же утверждаю совершенно противное. Вагнер гениальный талант, но совершенно лишённый умения писать для сцены, т. е. широко, просто и так, чтобы не преобладал оркестр, который у него взял всё на себя, певцам же предоставляет роль говорящих ''манекенов''. Что касается того, что будто бы я старался когда-нибудь бить на эффект, нравиться массам, то по чистой совести могу сказать, что неповинен в этом. Я всегда писал и пишу с любовью и искренно, никогда не заботясь о том, как отнесётся к этому публика. Ибо в ту минуту, когда я пишу и согрет своим авторским чувством, мне представляется, что и все те, которые будут слушать, испытают на себе отражение того, что я чувствовал. При этом иногда я воображаю себе то или другое лицо из лиц, сочувствием которых дорожу, например Вас, но никогда я не старался спускаться до низменных потребностей массы публики. Если оперная музыка от времени до времени привлекает меня, то значит, я нисколько не менее способен к ней, чем к другим отраслям. Если же я терпел на этом поприще неудачи, — то это только доказывает, что, вообще, я ещё очень далёк от совершенства и впадаю в ошибки, сочиняя оперы, точно так же, как делаю их и в симфонических и камерных сочинениях, среди коих тоже есть весьма много неудачного. Если мне суждено ещё прожить несколько лет, то, может быть, я дождусь, что моя «''Орлеанская Дева''» найдёт подходящую исполнительницу или что «''Мазепа''» будет как следует поставлен и исполнен, и тогда, быть может, перестанут утверждать, что я неспособен написать хорошую оперу. Но сознаю трудность победить предубеждение против меня как оперного автора. Оно доходит до того, что г. Левенсон, не имея ещё ни малейшего понятия о моей новой опере, утверждает, что она ''тщетная жертва'' оперному Молоху!!!
| |
| | |
| Состояние племянницы ''Тани'' положительно улучшается, и я надеюсь дней через шесть иметь возможность выехать. Попрошу Вас, дорогая моя, если будете писать мне, то адресовать в ''Москву'' на имя Юргенсона (''Неглинная'', № 10), с передачей мне. Во время пребывания в Петербурге я буду часто видеть Колю и Сашу и буду от них иметь о Вас сведения.
| |
| | |
| Эти дни погода стоит удивительно хорошая, и нужно отдать справедливость ''Парижу'', он теперь удивительно хорош благодаря массе свежей весенней зелени. Если бы Таня могла больше гулять и дышать чистым воздухом, то я убеждён, что она скоро набралась бы сил, — но ей нужно пролежать ещё, по крайней мере, недели две.
| |
| | |
| Не скажу, чтобы я слепо веровал в медицину, но не так безнадёжно смотрю на неё, как Вы. Вообще я докторов боюсь и стараюсь по возможности обойтись без них, и особенно не люблю тех, которые имеют претензию быть способными лечить верными средствами все, что угодно. Но честный врач, сознающий всё несовершенство своей науки, внимательно относящийся к пациенту, чуждый шарлатанства (а таких я знаю и закажу, напр[имер], на лучшего из всех мне известных врачей — ''Каменского''), внушает мне доверие и уважение. Хуже всего ''знаменитости'': вот кого я боюсь. Впрочем, относительно Миши я возлагаю все свои надежды не на врачей, а на его юность и здоровую натуру.
| |
| | |
| Будьте здоровы, дорогая моя! Дай Бог хороших известий.
| |
| {{right|Ваш П. Чайковский}}
| |
| Я буду ещё писать Вам из Парижа.
| |
| | |
| Оперу я совершенно окончил и уже отослал в Москву.
| |
| | |
| Ещё раз благодарю Вас и Юлью Карловну.
| |
| | |
| |Translated text=
| |
| }}
| |
