Letter 1578 and Letter 1788: Difference between pages

Tchaikovsky Research
(Difference between pages)
m (Text replacement - "все-таки " to "всё-таки ")
 
m (Text replacement - "все-таки" to "всё-таки")
 
Line 1: Line 1:
{{letterhead
{{letterhead
|Date=1/13 September–6/18 September 1880
|Date=18/30 June 1881
|To=[[Nadezhda von Meck]]
|To=[[Anatoly Tchaikovsky]]
|Place=[[Kamenka]]
|Place=[[Kamenka]]
|Language=Russian
|Language=Russian
|Autograph=[[Klin]] (Russia): {{RUS-KLč}} (a{{sup|3}}, No. 672)
|Autograph=[[Klin]] (Russia): {{RUS-KLč}} (a{{sup|3}}, No. 1356)
|Publication={{bib|1901/24|Жизнь Петра Ильича Чайковского ; том 2}} (1901), p. 420–421 (abridged)<br/>{{bib|1935/56|П. И. Чайковский. Переписка с Н. Ф. фон-Мекк ; том 2}} (1935), p. 404–407<br/>{{bib|1965/80|П. И. Чайковский. Полное собрание сочинений ; том IX}} (1965), p. 254–256
|Publication={{bib|1966/44|П. И. Чайковский. Полное собрание сочинений ; том X}} (1966), p. 145–146
}}
}}
==Text==
==Text==
Line 11: Line 11:
|Language=Russian
|Language=Russian
|Translator=
|Translator=
|Original text={{right|1880 1-го сентября. Понедельник}}
|Original text={{right|18-го июня 1881}}
Ночью сегодня у нас был сильнейший переполох. В 2 часа был услышан крик и плач маленького Юрия, прерываемый кашлем и хрипом. Оказалось, что совершенно неожиданно у него сделался круп. Как нарочно случилось, что доктора в эту ночь не было дома. Тем не менее вовремя были приняты все меры, дано (через силу) сильное рвотное, и к утру наш бедненький больной был вне опасности. В 7 часов утра явился доктор и одобрил все, что было сделано. Теперь он уже спит здоровым сном, и хотя при дыхании слышится в груди хрипота, но это уже неопасно. Мы просили однако ж доктора в наступающую ночь остаться на всякий случай у нас, вблизи нашего дорогого мальчика. Какой он чудный ребёнок, сколько в нем сердечности и доброты! — это просто непостижимо в его возрасте. Он в последнее время привык посредством какого-то щёлканья языком изображать кваканье лягушки. Сегодня ночью в самые тяжёлые минуты, когда он чуть не задыхался, то, чтобы нас успокоить, пытался, с улыбкой на милом личике, развлекать нас своим лягушачьим кваканием. Все время он посылал всем окружающим воздушные поцелуи и улыбки. Отвратительное рвотное лекарство, которое заставляли его принимать, проглатывал без всяких возражений. Это замечательно милый ребёнок!
Анатоша! Виноват, голубчик, — пропустил вчерашний четверг и пишу лишь сегодня, в пятницу. Ничего утешительного, впрочем, сообщить не имею. Теперь очередь болеть пришла Тане; она лежит уже окала недели; сначала страдала головными болями, а потом у неё сделался огромный нарыв (вроде тех, что были у Саши в Петербурге, и тоже на том месте, где совершаются морфийные вспрыскивания), который Роман Ефимыч вчера резал. Само собой разумеется, что Саша хотя и не лежит, но чувствует себя нехорошо и вероятно, свалится, как только встанет Таня — так уж завелось. Ничего безотраднее теперешней каменской жизни вообразить себе нельзя, и следует удивляться, что я переношу её. Объясняется эта привычкой и маньячеством моим. Есть множество мест, где бы я теперь мог не только ''жить'', как здесь, но и наслаждаться жизнью. Однако ж я не уезжаю, ибо для меня теперь важнее всего, чтобы ничто и никто не мешали мне в моих привычках. Всякое новое место пугает меня, ибо придётся при новых условиях и новой обстановке кое-что изменить в моих порядках, а это для меня очень тяжело. С другой стороны, в эту минуту как-то неловко уехать — как будто бросаешь их, когда им приходится скверно. Однако ж, если я и не поеду никуда ''жить'', то, во. всяком случае, куда-нибудь съезжу и, вероятно, побываю в Москве, в будущем месяце. Нужна немножко проветриться и освежиться от невесёлой здешней жизни. Как любопытна судьба человека! Благодаря Н[адежде] Фил[аретовне], я человек совершенно свободный и могущий жить всегда там, где мне хочется. Но вот тебе доказательство, что ''свободы'' даже и обеспеченностью не купишь. Из всех мест земного шара я не знаю ничего противнее (в смысле красот природы) Каменки. То, что прежде составляло единственную прелесть здешней жизни, т. е. лицезрение счастливо живущего семейства близких людей, — теперь уже обратилось в нечто совершенно противоположное. ''И однако ж'', я обречён ''большую часть жизни проводить именно здесь''. И даже жаловаться на эта не имею права, ибо никто и ничто не мешает мне уехать, — на я остаюсь, ибо, оказывается, ищу не столько ''наслаждения в жизни'', сколько ''покоя''. А покой здесь у меня есть, несмотря на вечные тревоги, ибо я здесь ''у себя'', на крепко насиженном месте, никем не стесняем в моих привычках.
-------
{{right|''Четверг'', 4 сент[ября]}}
Все наши вернулись. Юрий совершенно здоров. Модест с Колей тоже уже приехал и проведёт здесь 2 месяца. Сестра и зять в совершенном восторге от имения их кузена, которое, когда-нибудь будет принадлежать их сыновьям. Дом, сад, красота местоположения, обилие лесов — все это заставляет их теперь, подобно мне, когда я возвращаюсь из Симаков, с грустью сознавать, что Каменка-один из скучнейших пунктов на всем земном шаре.


Тем не менее я даже в Каменке умею наслаждаться прелестью осени. Прогулки мои теперь тем более длинны, что я решительно ничего не делаю и почти целый день брожу по полям и лесам. Мне хочется удержаться от занятий на некоторое время, дабы отдохнуть от собственной музыки, с которой вследствие бесконечных корректур мне приходилось так долго возиться. Буду как можно больше играть чужой музыки и начал с того, что стал прилежно изучать «''Zauberflöte''», оперу Моцарта. Никогда более бессмысленно глупый сюжет не сопровождался более пленительной музыкой. Как я благодарен обстоятельствам моей жизни и музыкальной карьеры, которым я обязан тем, что ''Моцарт'' для меня ни на волос не утратил своей безыскусственной, обаятельной прелести. Вы не поверите, дорогой друг, что за чудные ощущения я испытываю, когда погружаюсь в его музыку! Это не имеет ничего общего с теми мучительными восторгами, которые причиняет Бетховен, Шуман, Шопен и вообще бетховенская и послебетховенская музыка. Последняя нас тревожит, волнует, восхищает, — но не ласкает, не убаюкивает, как музыка Моцарта. Свою способность восхищаться Моцартом я приписываю тому обстоятельству, что до семнадцати лет я, можно сказать, не знал музыки и что только вследствие одного представления «''Дон-Жуана''» я узнал и полюбил её. Люди моего поколения, с детства уже пропитанные духом современной музыки, знакомились с Моцартом, уже привыкши, например, к Шопену, в котором так сильно сказался и отразился байронический дух отчаяния и разочарования. Меня, к моему счастью, судьба возрастила в семействе мало музыкальном, и вследствие того я в детстве не был отравлен тем ядом, коим пропитана послебетховенская музыка. Так же судьба натолкнула меня в юношеском возрасте на Моцарта и через него открыла мне неведомые горизонты бесконечной музыкальной красоты. И эти юношеские впечатления уже никогда не изгладятся. Знаете ли, что, играя и читая Моцарта, я чувствую себя моложе, бодрее, почти юношей!
Курьёзно всё это!


Впрочем останавливаюсь. Знаю, что мы с Вами не сходимся в оценке Моцарта и что Вам ничуть не интересно читать мои дифирамбы ему.
Саша собирается за границу на будущей неделе, — но я почти уверен, что она не уедет. Вряд ли Таня поправится настолько. чтобы она решилась её оставить.
-----------
{{right|''5-го сент[ября]. Пятница''}}
Получил Ваше письмо из Неаполя. Как я угадал, милый друг, как я верно предчувствовал, что Неаполь Вас утомит и что Вам захочется поскорее отдохнуть в милой ''Villa Oppenheim''. Вы пишете, друг мой, что я ''не хочу'' приехать на Viale dei Colli в то время, как Вы там будете. Нет! не только хочу, но мечтаю об этом, как об самом желанном и счастливом осуществлении моих стремлений, — но только сомневаюсь, что это будет возможно. И неизвестность относительно времени постановки оперы и ''Алешина'' участь, решение которой воспоследует лишь в ноябре, — стесняют меня. Но позвольте мне не произносить ещё решительного ''да или нет''! Быть может, обстоятельства сложатся для меня настолько благоприятно, что я или в конце октября или в начале ноября всё-таки полечу к Вам и буду в Вашем соседстве дожидаться решения Алешиной участи, а также известий о постановке оперы. Если опера пойдёт лишь в конце сезона, напр[имер], в феврале, то я не вижу, почему бы мне ноябрь, декабрь и январь не провести в Италии. Мне только трудно будет с непривычки обходиться без Алексея, но ведь раз что я должен буду на время его лишиться, — то не все ли равно, в России или за границей мне придётся привыкать к его отсутствию? Ну, словом, дорогой друг, не могу скрыть, что мне смертельно хочется воспользоваться Вашим приглашением и что я начинаю мечтать об поездке в Италию в конце октября или начале ноября.


Погода у нас стоит чудная; сегодня мы едем в лес чай пить.  
Занимаюсь я очень мало. Не знаю, отчего это происходит, но во мне чего-то недостаёт теперь для того, чтобы находить в работе удовольствие и удовлетворение какой-то потребности. Напротив, работаю только потому, что это надо. Вдохновения никакого. Однако ж в течение лета всё-таки кое-что сделаю, а именно: всенощную и детские песни, а также помышляю об опере.


Модест вчера читал мне свою ''комедию''. Она написана покамест только в виде подробного сценария, и лишь некоторые, немногие сцены уже исполнены! Прошу Вас, друг мой, не заподозрить во мне братского пристрастия, если я скажу Вам, что комедия эта будет ''превосходной''. К сожалению, Модест, отчасти по сложности своих занятий с Колей, отчасти вследствие свойств самой своей природы, не так быстро умеет выполнять свои эскизы, как я бы этого желал. Роман свой он пишет уже три года и все не решается приступить к окончательной отделке. Боюсь, что и комедия пролежит очень долго в его портфеле. Но я буду здесь, в Каменке, всячески поощрять и понукать к скорейшему окончанию комедии. Я надеюсь, что в конце концов Модест составит себе имя в русской литературе. У него много ума, вкуса, наблюдательности и недостаёт только свободного времени, чтобы все это произвело несколько крупных произведений.
Получил письмо от Направника; пишет, что в Праге хотят ставить «''Орлеанскую деву''» и просят моего согласия, которое я и поспешил дать.
------
{{right|''6-го сентября''}}
Сейчас получено известие, что у Лёва Вас[ильевича] в Вербовке сгорело две скирды. Его преследуют неудачи. Бураки пропали, озимь едят какие-то новые черви.  


А погода стоит чудная. Будьте здоровы, дорогой и милый друг!
Мне приятно было узнать из твоего письма, что ты три дня в неделю свободен и можешь ездить. Счастливый! Ты видишь при роду не такую жалкую, как здесь. Если ты поселился, как намеревался, у Софьи Ив[ановны], то даже постоянно ею наслаждаешься (т. е. природой, хотя, впрочем, и общество милой Софьи Ивановны есть наслаждение).


Безгранично преданный,
Ты ничего не пишешь мне о Саше Гудиме; здоров ли он? Как его дела?
 
Я получил письмо от Кондратьева. Он нанял дачу в Озерках и очень доволен. Вот тоже курьёз? Свободный и богатый человек живёт на петербургской даче!
 
Милый Толичка! Не забывай моего бедного Алёши! Навещай его изредка!
 
Зовут обедать, и потому не успею докончить следующей страницы.
 
Крепко тебя обнимаю. Поцелуй от меня ручку Софьи Ив[ановны]. Я послал ей ''500'' р[ублей] для Юргенсона. Сердце моё разрывалось, когда пришлось расстаться с этими милыми 5-ю бумажками! Но что делать!
 
Целую.
{{right|П. Чайковский}}
{{right|П. Чайковский}}
В июле увидимся.
Забыл тебе написать, что у меня всё более и более растёт страсть к ''винту''. Мы играем каждый вечер, и я страшно мешает составиться партии. Советую злюсь, когда что-нибудь тебе выучиться.


|Translated text=
|Translated text=
}}
}}

Revision as of 14:54, 23 April 2020

Date 18/30 June 1881
Addressed to Anatoly Tchaikovsky
Where written Kamenka
Language Russian
Autograph Location Klin (Russia): Tchaikovsky State Memorial Musical Museum-Reserve (a3, No. 1356)
Publication П. И. Чайковский. Полное собрание сочинений, том X (1966), p. 145–146

Text

Russian text
(original)
18-го июня 1881

Анатоша! Виноват, голубчик, — пропустил вчерашний четверг и пишу лишь сегодня, в пятницу. Ничего утешительного, впрочем, сообщить не имею. Теперь очередь болеть пришла Тане; она лежит уже окала недели; сначала страдала головными болями, а потом у неё сделался огромный нарыв (вроде тех, что были у Саши в Петербурге, и тоже на том месте, где совершаются морфийные вспрыскивания), который Роман Ефимыч вчера резал. Само собой разумеется, что Саша хотя и не лежит, но чувствует себя нехорошо и вероятно, свалится, как только встанет Таня — так уж завелось. Ничего безотраднее теперешней каменской жизни вообразить себе нельзя, и следует удивляться, что я переношу её. Объясняется эта привычкой и маньячеством моим. Есть множество мест, где бы я теперь мог не только жить, как здесь, но и наслаждаться жизнью. Однако ж я не уезжаю, ибо для меня теперь важнее всего, чтобы ничто и никто не мешали мне в моих привычках. Всякое новое место пугает меня, ибо придётся при новых условиях и новой обстановке кое-что изменить в моих порядках, — а это для меня очень тяжело. С другой стороны, в эту минуту как-то неловко уехать — как будто бросаешь их, когда им приходится скверно. Однако ж, если я и не поеду никуда жить, то, во. всяком случае, куда-нибудь съезжу и, вероятно, побываю в Москве, в будущем месяце. Нужна немножко проветриться и освежиться от невесёлой здешней жизни. Как любопытна судьба человека! Благодаря Н[адежде] Фил[аретовне], я человек совершенно свободный и могущий жить всегда там, где мне хочется. Но вот тебе доказательство, что свободы даже и обеспеченностью не купишь. Из всех мест земного шара я не знаю ничего противнее (в смысле красот природы) Каменки. То, что прежде составляло единственную прелесть здешней жизни, т. е. лицезрение счастливо живущего семейства близких людей, — теперь уже обратилось в нечто совершенно противоположное. И однако ж, я обречён большую часть жизни проводить именно здесь. И даже жаловаться на эта не имею права, ибо никто и ничто не мешает мне уехать, — на я остаюсь, ибо, оказывается, ищу не столько наслаждения в жизни, сколько покоя. А покой здесь у меня есть, несмотря на вечные тревоги, ибо я здесь у себя, на крепко насиженном месте, никем не стесняем в моих привычках.

Курьёзно всё это!

Саша собирается за границу на будущей неделе, — но я почти уверен, что она не уедет. Вряд ли Таня поправится настолько. чтобы она решилась её оставить.

Занимаюсь я очень мало. Не знаю, отчего это происходит, но во мне чего-то недостаёт теперь для того, чтобы находить в работе удовольствие и удовлетворение какой-то потребности. Напротив, работаю только потому, что это надо. Вдохновения никакого. Однако ж в течение лета всё-таки кое-что сделаю, а именно: всенощную и детские песни, а также помышляю об опере.

Получил письмо от Направника; пишет, что в Праге хотят ставить «Орлеанскую деву» и просят моего согласия, которое я и поспешил дать.

Мне приятно было узнать из твоего письма, что ты три дня в неделю свободен и можешь ездить. Счастливый! Ты видишь при роду не такую жалкую, как здесь. Если ты поселился, как намеревался, у Софьи Ив[ановны], то даже постоянно ею наслаждаешься (т. е. природой, хотя, впрочем, и общество милой Софьи Ивановны есть наслаждение).

Ты ничего не пишешь мне о Саше Гудиме; здоров ли он? Как его дела?

Я получил письмо от Кондратьева. Он нанял дачу в Озерках и очень доволен. Вот тоже курьёз? Свободный и богатый человек живёт на петербургской даче!

Милый Толичка! Не забывай моего бедного Алёши! Навещай его изредка!

Зовут обедать, и потому не успею докончить следующей страницы.

Крепко тебя обнимаю. Поцелуй от меня ручку Софьи Ив[ановны]. Я послал ей 500 р[ублей] для Юргенсона. Сердце моё разрывалось, когда пришлось расстаться с этими милыми 5-ю бумажками! Но что делать!

Целую.

П. Чайковский

В июле увидимся.

Забыл тебе написать, что у меня всё более и более растёт страсть к винту. Мы играем каждый вечер, и я страшно мешает составиться партии. Советую злюсь, когда что-нибудь тебе выучиться.