Letter 3194
Date | 10/22 March 1887 |
---|---|
Addressed to | Nadezhda von Meck |
Where written | Saint Petersburg |
Language | Russian |
Autograph Location | Klin (Russia): Tchaikovsky State Memorial Musical Museum-Reserve (a3, No. 995) |
Publication | Жизнь Петра Ильича Чайковского, том 3 (1902), p. 161–162 (abridged) П. И. Чайковский. Переписка с Н. Ф. фон-Мекк, том 3 (1936), p. 467–469 Чайковский в московских театрах (1940), p. 459 (abridged) П. И. Чайковский. Полное собрание сочинений, том XIV (1974), p. 58–59 |
Text
Russian text (original) |
С[анкт]-Петербург 10 марта 1887 г[ода] Милый, дорогой друг мой!
Не стану начинать письма моего с извинений в том, что давно не писал. Все эти две недели, проведённые мной в Петербурге, были так переполнены всякого рода делами, вечно державшими меня вдали от дома и письменного стола, — что даже Вам до сих пор не удалось написать хоть странички. Но я знаю, дорогой друг, что Вы поймёте и простите мою невольную вину. Дебютировать в качестве дирижёра в Петербурге мне, как я, вероятно, писал Вам, и хотелось и в то же время было очень страшно. Иногда этот страх доходил до того, что я решался отказаться и уехать, считая себя неспособным победить свою робость. Всего ужаснее была для меня первая репетиция; ночь, предшествующую ей, я провёл очень мучительную и беспокойную, и явился на репетицию в состоянии почти больного человека. Но, странное дело, стоило взойти на эстраду, взять палочку в руки (причём артисты оркестра восторженно приветствовали меня), как весь страх мгновенно прошёл, и, по отзыву всех, я исполнил своё дело хорошо. На следующих репетициях уверенность была полная. В самом концерте я, конечно, перед выходом волновался сильно, но это уже не был страх, а скорее предвкушение того глубокого художественного восторга, которое испытывает автор, стоящий во главе превосходного оркестра, с любовью и увлечением исполняющего его произведения. Наслаждение этого рода до последнего времени было мне неизвестно; оно так сильно и так необычайно, что выразить его словами невозможно. И если мне стоили громадной, тяжёлой борьбы с самим собой мои попытки дирижирования, если они отняли от меня несколько лет жизни, — то я о том не сожалею. Я испытал минуты безусловного счастья и блаженства. Публика и артисты во время концерта многократно выражали мне тёплое сочувствие, и вообще вечер 5 марта будет на всегда самым сладким для меня воспоминанием. Опера моя уже сдана в театр, и хоры репетируют её; между тем, мне ещё много нужно над ней поработать, ибо три действия ещё не инструментованы. Завтра я отправляюсь в деревню и примусь энергически за работу. Опера пойдёт в будущем октябре. Относительно персонала я ещё хорошенько не решил, кому поручить главные роли; об этом у меня будет совещание с дирекцией. Своих родных здешних я нашёл, слава Богу, здоровыми. Мой любимец Володя до сих пор ещё, однако ж, не оправился от впечатления, которое произвела на него смерть племянницы Тани. Моя горячая любовь к этому чудному мальчику всё растёт. Трудно высказать, до чего у него чудная, тонкая, богатая симпатичностью натура. Но он до такой степени непохож на других мальчиков его возраста, он так болезненно впечатлителен, — что иногда я боюсь за него. Какой-то художник снял с мёртвой Тани превосходный портрет. Теперь этот портрет фотографирован, и я хочу спросить Вас, милый друг, не прикажете ли доставить Вам один экземпляр. Портрет вышел и удивительно похож и в то же время изящен и художественно прекрасен. Зилоти женился на дочери известного коллекционера картин, Третьяковой. В качестве свойственника (она двоюродная сестра жены моего брата Анатолия) я присутствовал на свадьбе. Не знаю, хорошо ли для будущих успехов Зилоти, что у него теперь в руках целое богатство? Милый друг мой! Мне ни на секунду и в голову не приходило посетовать на Вас за неисполнение просьбы скрипача Литвинова. Ваш взгляд на его поступок совершенно правилен, и, когда я обращался к Вам с просьбой от его имени, я смутно чувствовал то, что Вы пишете по поводу этого случая, но ввиду его действительной талантливости решился всё-таки обеспокоить Вас просьбой. Радуюсь, дорогая моя, что после всего, испытанного Вами в Ницце, Вы достигли, наконец, уютного уголка своего. Дай бог, чтобы здоровье Ваше укрепилось поскорее. Очень тяжёлое впечатление испытала теперь вся Россия по поводу задержанных политических преступников и их, к счастью, неудавшейся попытки. Не знаешь, чему больше удивляться: их Возмутительной жестокости и злобе или их бессмысленности? Завтра еду в Майданово. Будьте здоровы, дорогой, бесценный друг мой. Ваш, беспредельно Вам преданный, П. Чайковский |