Mikhail Lentovsky

Date	1869
Addressed to	[unidentified person]
Where written	Moscow
Language	Russian
Autograph Location	Moscow (Russia): Russian National Museum of Music (ф. 37, No. 106)
Publication	П. И. Чайковский. Полное собрание сочинений, том V (1959), p. 199–200
Notes	Apparently a draft letter (incomplete), probably intended for the directors of the Saint Petersburg Conservatory

Text and Translation

The opening and conclusion of this letter have been lost.

Russian text (original)

English translation By Brett Langston

[...] Обстоятельства исключения Грачёвой и Лазарик следующие: Грачёва, девица хотя талантливая, но очень взбалмошная, беспорядочная и ленивая, перебывала поочерёдно в классах Венявского, Доора и, наконец, у Дюбюка. Случайно Рубинштейн узнал, совершенно частным образом, что она, не довольствуясь уроками Дюбюка, берет ещё частные уроки у ученицы Рубинштейна, Лазарик. Н[иколай] Г[ригорьевич] попросил Лазарик прекратить эти уроки, говоря, что это совершенно противоречит консерваторским порядкам и что Дюбюк был бы весьма огорчён, узнав о том. Но Лазарик не согласилась отказать в своих уроках Грачёвой, а некая генеральша Жигмонт, покровительница Грачёвой, написала к Дюбюку письмо, в котором называла вмешательство Рубинштейна неуместным и заявляла надежду, что Дюбюк позволит своей ученице брать уроки у Лазарик. В этом она, конечно, ошиблась; Дюбюк, как и следовало ожидать, огорчился, и Совет профессоров, которому очень хорошо известно, что Грачёва за все берётся, но ровно ничего не делает, решил исключить её, тем более, что она не могла оставаться в Консерватории, так как Дюбюк не соглашался оставить её в своем классе, а все другие решительно отказались её принять к себе. Что касается до Лазарик, то справедливость требует сказать, что она была (по фортепьянному классу Рубинштейна) отличной ученицей, но ею пришлось пожертвовать ради справедливости. Касательно намерения Лазарик поступить в Петербургскую консерваторию, то это вопрос весьма щекотливый. Н[иколай] Г[ригорьевич] говорит, что если б исключённая из Петер6[ургской] консерв[атории] ученица обратилась к нему с просьбой поступить в Московскую, то он бы непременно отказал, а Вам он просит передать, что Вы должны поступить так, как Вам кажется справедливым. Если Лазарик будет Вами принята, то он нисколько не будет считать себя оскорблённым, тем более, что официально он может о том и не знать вовсе. [...]

[...] The circumstances of the exclusion of Grachyova and Lazarik are as follows: Grachyova, although a talented young woman, was very eccentric, disorderly and lazy, attending in turn the classes of Wienawski, Door and, finally, Dubuque. By chance, Rubinstein learned, entirely of his own accord, that she, not being content with Dubuque's instruction, was also taking private lessons from Rubinstein's student, Lazarik. Nikolay Grigoryevich asked Lazarik to stop those lessons, saying that this was wholly contrary to the rules of the Conservatory, and that Dubuque would be extremely upset if he learned about it. But Lazarik did not agree to refuse Grachyova her lessons, and a certain General Zsigmont, Grachyova's patron, wrote a letter to Dubuque in which he called Rubinstein's intervention inappropriate and expressed the hope that Dubuque would allow his student to take lessons with Lazarik. In this, of course, they were mistaken. Dubuque, as one might expect, was upset, and the Council of Professors, who were well aware that Grachyova accepts everything but does absolutely nothing, decided to expel her, especially since she couldn't remain at the Conservatory, since Dubuque would not agree to her remaining in his class, and everyone else steadfastly refused to accept her. As for Lazarik, it is only fair to say that she was an excellent student (in Rubinstein's piano class), but she had to be sacrificed for the sake of justice. Regarding Lazarik's application to enter the Petersburg Conservatory, this is a very delicate question. Nikolay Grigoryevich says that if a student expelled from the Petersburg Conservatory had approached him with a request to enter its counterpart in Moscow, then he would have certainly refused, but he asks me to tell you that you should do what seems fair to you. If you accept Lazarik, then he will not consider himself to be offended, all the more if he officially did not know at all. [...]