Karl Zike

Date	3/15 April 1891
Addressed to	Ivan Vsevolozhsky
Where written	Rouen
Language	Russian
Autograph Location	Saint Petersburg (Russia): Russian State Historical Archive (ф. 652, оп. 1, д. 608, л, 28–33)
Publication	П. И. Чайковский. Полное собрание сочинений, том XVI-А (1976), p. 83–86 Tchaikovsky in America. The composer's visit in 1891 (1986), p. 32–35 (English translation)

Text

Russian text (original)

Руан 15/3 апр[еляl 1891 Глубокоуважаемый Иван Александрович! Согласно моему предположению, из Парижа, где я провёл. 3 недели, причём, разумеется, не написал ни одной ноты, я приехал в Руан, чтобы немного поработать. И вот уже около недели я действительно в известные часы работаю; мне осталось ещё 2 дня до отплытия в Америку. К этому времени у меня будут готовы все эскизы для первых двух картин балета. Спрашивается, когда я сделаю всё остальное? На пути в Америку едва ли я буду иметь возможность заниматься. Во 1-х, я в отвратительном расположении духа, вследствие причин очень сложных и о которых не распространяюсь, дабы не утомить Вас. Во-2-х, океанские впечатления, пароходная суета, быть может качка, а г лавное, постоянное треньканье на фортепьяно разных английских мисс, которые будут моими спутницами, — все это будет мешать мне. В-3-х, я уже теперь волнуюсь при мысли об эмоциях, предстоящих мне в Америке. Итак, самое благоразумное будет, если я даже и не буду пытаться работать на пароходе. В Америке мне придётся с первого же дня начать репетиции четырёх концертов, в коих я должен дирижировать. За сим начнутся концерты и сопряжённые с ними банкеты, вечера, приёмы, словом, всяческое препровождение времени, несовместимое с сочинительством. На возвратном пути, быть может, я буду покойнее духом и немножно позаймусь, — но сделаю Во всяком случае очень мало. В Россию вернусь в конце мая или, вернее, в начале июня. Тут мне придётся ценой невероятного напряжения всех сил со чинить целое действие балета и целую оперу, хотя одноактную, — но довольно большую. А затем все это нужно инструментовать, дабы к сроку было готово. Словам, мне предстоит сделать очень смелый музыкальный фокус. Очень вероятно, что я его сделаю. Но вот в чем дело. С некоторых пор перспектива срочного утомительного тру да начинает пугать меня. Здесь, в Руане, я должен был при бегать к невероятным усилиям воли, R мучительному напряжению сил, чтобы работать. В результате выходит что-то бесцветное, сухое, спешное и скверное. Сознание того, что дело не ладится, терзает и мучит меня до слез, до болезни; жгучая тоска постоянно гложет моё сердце, и я давно не чувствовал себя столь несчастным, как теперь. Мне хочется сдержать своё слово (ибо в последнее наше свидание я, кажется, дал положительно слово исполнить ко времени принятый на себя труд), и вместе с тем я глубоко убеждён, что ничего хорошего ни для театра, ни для меня из всех моих непосильных стараний не выйдет. Как это всегда бывает с людьми очень нервными и впечатлительными, с натурами неуравновешенными и надломленными, — все то, что теперь беспокоит и заботит меня, приняло какие-то чудовищные размеры, обратилась в кокой-то лихорадочный кошмар, не дающий мне покоя ни днём, ни ночью. «Confiturenbourg», «Casse-noisette», «Дочь короля Рене»—образы эти не радуют меня, не вызывают вдохновения, а пугают, ужасают и преследуют наяву и во сне, дразня меня тем, что я с ними не слажу. Наконец (роди Бога, не смейтесь, я говорю совершенно серьёзно), в последние три дня я просто был болен от отчаяния, страха и злейшей тоски. Сегодня ночью я вдруг решил, что так продолжаться не может и что я должен огорчить Вас отказом исполнить своё слово. Дорогой Иван Александрович! Я ужасно Вас люблю и терпеть не могу, когда Вы на меня сердитесь, — но уверяю Вас, что сил моих нет. Между тем я сообразил, что лучше мне теперь, заранее предупредить Вас о не возможности написать к будущему сезону балет и оперу, дабы Вы своевременно могли сделать распоряжение о замене их чем нибудь другим. Не правда ли, что, ввиду всего вышеизложенного, лучше отложить «Casse-noisette» и «Дочь короля Рене» до сезона 1892-93 гг.? Т о и другое я не торопясь сделаю очень хорошо, — я это чувствую. Второе действие балета можно сделать удивительно эффектно, — но оно требует тонкой, филигранной работы, — а на это у меня нет времени, а г лавное, нет подобающего расположения духа, охоты работать. Я уже не говорю про «Дочь короля Рене»; это богатейший для музыки сюжет, способный согреть и вдохновить меня до того, что я не сомневаюсь в успехе, если только опера эта не будет результатом напряжения и торопливости. Итак, позвольте мне, ради Бога, вместо того фокуса, который я обещал сделать, но который сделать или не в состоянии, или сделаю скверно, представить Вам к весне будущего года партитуры балета и оперы, достойные тех ожиданий, которые Вы на меня возлагаете. Я совершу свою поездку в Америку без терзаний, сомнений и страха; вернусь домой покойный и отдохнувший от всевозможных эмоций, испытанных в Париже и в Америке, и начну понемножку, с любовью работать, уверенный, что напишу два шедевра (простите за самоуверенность). Утешаю себя следующим соображением. Когда Вы писали мне ответ на моё письмо по поводу приостановки «Пиковой дамы», то Вы упомянули, что к будущему сезону ничего, кроме моих балета и оперы, не предвидится. Но Вы тогда ещё не знали, что государь пожелает «Царя Кандавла» и что «Млада» окажется возможной к постановке. Теперь у Вас эти две крупные обстановочные вещи, и, быть может, это обстоятельство поможет Вам умерить своё недовольство против меня. Очень желал бы я, чтобы Вы вошли в моё положение и без всякого неудовольствия согласились отложить «Casse-noisette» и «Дочь короля Рене» на сезон 1892-1893 гг. Во всяком случае, я не нахожу другого выхода из той крайности, в коей нахожусь. Может ли быть хорошо моя музыка к этим двум сюжетам, если я пишу её через силу, с отчаяньем в душе, с уверенностью, что все выходит скверно, банальна, пошло, сухо, скучно? Теперь меня будет мучить и терзать мысль, что Вы на меня сердитесь. Дабы поскорее я мог узнать, так ли это, или, напротив, к моей невообразимой радости, Вы согласны отложить балет и оперу до после будущего сезона, убедительнейшее прошу написать мне несколько слов по следующему адресу: М-r Tschaikovsky Hotel Normandie Broadway 38-th Street New-York, U. S. A. Глубоко преданный и уважающий Вас, П. Чайковский