Letter 907

Tchaikovsky Research
Revision as of 09:04, 8 September 2024 by Brett (talk | contribs)
(diff) ← Older revision | Latest revision (diff) | Newer revision → (diff)
Date 5/17 September 1878
Addressed to Modest Tchaikovsky
Where written Saint Petersburg
Language Russian
Autograph Location Klin (Russia): Tchaikovsky State Memorial Musical Museum-Reserve (a3, No. 1507)
Publication П. И. Чайковский. Письма к родным (1940), p. 444–445 (abridged)
П. И. Чайковский. Полное собрание сочинений, том VII (1962), p. 389–390 (abridged)

Text and Translation

The ellipses (...) indicate parts of the letter which have been omitted from all previous publications of this letter, and which it has not yet proved possible to restore from other sources.

Russian text
(original)
English translation
By Brett Langston
Петербург
4-го сент[ября]

Путешествие до Питера было не лишено курьёзных приключений. В вагоне своём я встретил несколько знакомых, в том числе Киселёва, а также одного доктора, который все спрашивал: «Ну, а что у Васновенького?» Вообще я жестоко злился, но, к счастью, все они вышли раньше Клина. Здесь я обедал и вдруг вижу вдали знакомые очертания спины Лели. Первое моё движение было спрятаться, что я и исполнил с успехом. В Твери я увидел его издали с братьями Жедринскими и опять спрятался. Наконец я очутился один в салоне спального вагона 1-го класса и только что собрался расположиться спать, как мне вздумалось пойти прогуляться на какой-то маленькой станции. Возвращаюсь и нахожу на диване против себя кого же, Лелю!!! Нечего делать. Я успешно разыграл комедию, что рад его видеть и что не ожидал его встретить в поезде. Разумеется, спать почти не пришлось. В Петербурге меня встретил Толя в страшно нервном состоянии духа. Он не получил письма от этого осла Вержбиловича и целый день в тщетном ожидании от меня телеграммы промучился в неизвестности и решил, что я погиб. В карете, которая повезла нас домой, он истерически плакал. Бедный Толя! Мне до такой степени непостижимо поведение Вержбиловича, что решительно не могу себе объяснить, почему письмо не дошло. Мы поселились в пустой квартире Коли. Ежедневно видимся с Апухтиным и с Жедринскими. Из них Володя ужасно подурнел, но мил, Саша очень симпатичен, а Митя был бы восхитительнейшим произведением природы, если бы не руки. В день приезда, в субботу, мы ездили с Толей в Павловск и нашли Папочку здоровым и весёлым. Были слезы при встрече. В первый раз в жизни я испытал неловкое ощущение от Папиного общества. Это происходит вследствие умалчивания им о моих прошло год них катастрофах и воспоминания о том, как он восхищался [...]. Нам дали отличный обед; вечером мы были на музыке, а в Питере ужинали с Володей Ж[едринским] у Палкина. На другой день был обед у Апухтина (я восхищался Митей) и спектакль во Французском театре, необыкновенна скучный. Вчера я целое утро писал Н[адежде] ФI[иларетовне], стараясь подготовить почву для предположенной отставки от консерваторских обязанностей. Обед был на островах, в каком-то ресторане на берегу Невы. Обедали Леля, Володя, Толя и я. Сидели мы на плоту; погода была дивная, и луна сияла на небе. Сегодня обед у Палкина с Папой и Л[изаветой] М[ихайловной], которые переезжают в город. Третьего дня был в институте у Анны и встретился со всем семейством Карцовых и с Лидой Ольховской. Расположение духа хорошее, но сильно мизантропическое.

Целую тебя и Колю.

Твой П. Чайковский

Petersburgг
4th September

The journey to Piter was not without its curious adventures. In my carriage I encountered several acquaintances, including Kiselyov, as well as one doctor who kept enquiring: "Well, what about Vasnovenko?". I was generally furious, but fortunately they all left before Klin. Here I was having dinner, and suddenly I saw in the distance the familiar outline of Lyolya's back. My first move was to hide, which I did successfully. In Tver, I saw him from afar with the Zhedrinsky brothers, and I hid again. Finally, I found myself alone in the saloon of a 1st-class sleeping car, and was just about to settle down to sleep, when I decided to stretch my legs at some little station. I come back and who do I find on the divan opposite me, but Lyolya!!! There was nothing to be done. I successfully played out a comedy that I was glad to see him, and that I had not expected to meet him on the train. Naturally, I had almost no sleep. In Petersburg, Tolya met me in a terribly nervous state of mind. He hadn't received the letter from that ass Verzhbilovich, and had agonised the whole day waiting in vain for a telegram from me, and in this uncertainty he concluded that I had perished. In the coach on the way home, he cried hysterically. Poor Tolya! Verzhbilovich's behaviour is so incomprehensible to me that I absolutely cannot explain to myself why the letter didn't arrive. We settled into Kolya's empty apartment. We see Apukhtin and the Zhedrinskys every day. Of the latter, Volodya has become terribly ugly, but is sweet, Sasha is very agreeable, and Mitya would be the most delightful work of nature, were it not for his hands. On the day of our arrival, Saturday, Tolya and I went to Pavlovsk and found Papochka healthy and cheerful. There were tears at the meeting. For the first time in my life, I felt awkwardness in Papasha's company. This was as a result of his silence about my catastrophes last year, and the memory of how delighted he was by [...]. We were given a splendid dinner; in the evening we went to the music, and in Piter we had supper with Volodya Zhedrinsky at Palkin's. The next day there was a dinner at Apukhtin's (I admired Mitya), and a production at the French theatre, which was exceptionally tedious. Yesterday I spent the whole morning writing to Nadezhda Filaretovna, trying to prepare the ground for the prospect of resignation from my Conservatory duties. We dined on the islands, in some restaurant on the banks of the Neva. Lyolya, Volodya, Tolya and I had dinner sitting on a raft; the weather was heavenly, and the moon was shining in the sky. Today we're having dinner at Palkin's with Papa and Lizaveta Mikhaylovna, who are moving to the city. Two days ago I was at Anna's institute, and met the entire Kartsov family and Lida Olkhovskaya. My mood was very good, but strongly misanthropic.

I kiss you and Kolya.

Yours P. Tchaikovsky