Letter 987

Date	27 November/9 December–28 November/10 December 1878
Addressed to	Nadezhda von Meck
Where written	Florence
Language	Russian
Autograph Location	Klin (Russia): Tchaikovsky State Memorial Musical Museum-Reserve (a3, No. 2902)
Publication	Жизнь Петра Ильича Чайковского, том 2 (1901), p. 227–230 (abridged) П. И. Чайковский. Переписка с Н. Ф. фон-Мекк, том 1 (1934), p. 501–504 П. И. Чайковский. Полное собрание сочинений, том VII (1962), p. 485–488 To my best friend. Correspondence between Tchaikovsky and Nadezhda von Meck (1876-1878) (1993), p. 386–389 (English translation)

Text

Russian text (original)

Villa Bonciani  27 н[оября] 9 д[екабря]  1878 Понедельник Позвольте мне, милый друг мой, сделать критическую оценку концерта Lalo, который я проиграл несколько раз и, кажется, теперь порядочно знаю. Прежде всего скажу, что Lalo очень талантлив, об этом спору нет. Но или он очень молодой человек, потому что все его недостатки сводятся к какой-то невыработанности стиля, свойственной молодости, или же он далеко не пойдёт, т. е. я хочу сказать, что если он уже зрелый человек, то недостатки его суть органические, неизлечимые. Я нахожу, что концерт гораздо слабее Испанской симфонии. Все, что в этой последней я объяснял себе преднамеренно вложенным в музыку характером несколько дикой и бессвязной рапсодичности, все те странности, которые в ней я приписывал восточно-мавританскому строю испанской мелодии, находится и в концерте, который однако ж не испанский. Разберём первую часть концерта. Она состоит не из двух тем, как обыкновенно бывает, а из нескольких, а именно из пяти: Во-первых, это слишком много. Всякое музыкальное кушанье должно быть удобоваримо, а для этого не должно состоять из слишком большого количества ингредиентов. Во-вторых, из тем этих вполне удачна только пятая: остальные или сами по себе бесцветны или, как напр[имер] вторая, не вполне высказаны, состоят из органически несвязных кусочков и страдают неопределённостью рисунка. В-третьих, во всех этих темах, за исключением опять-таки пятой, встречается однообразный приём, уже с излишеством употреблённый в Испанской симфонии, т. е. смешение трёхдольного с двухдольным ритмом. Уж если человек не в состоянии удержать своего вдохновения ради равновесия формы, то, по крайней мере, пусть старается разнообразить темы ритмом, — а между тем ритмически-то именно темы очень однообразны. Не буду говорить о недостатках формы, о деланности, которая замечается в последовании отдельных эпизодов, — это повело бы слишком далеко. Перехожу к гармонии. Концерт преисполнен самых странных, диких гармоний. Уже не говоря о том, что в скромном скрипичном концерте не место этим пряностям, я не могу не заметить, что все они имеют какой-то школьнический характер, ибо не вызваны сущностью музыкальной мысли, а навязаны насильно, как бравада ученика перед учителем. Другие имеют характер тоже школьнической, так сказать, неопрятности. Напр[имер], к чему это два раза встречающаяся музыкальная грязь, à la Мусоргский (1 раз, стр. 8, 2 раз, стр. 17) Ведь если сыграть это дикое сочетание восьмыми, то выйдет вот что! Это безобразно и вовсе не нужно, ибо ровно ничем не вызвано и я сначала думал, что это опечатка. Не думайте, друг мой, что во мне заговорил учитель гармонии, педант. Я очень люблю, мотивированные и кстати употреблённые диссонирующие комбинации. Но есть известные пределы, за которые никому переходить не дозволяется. Чтобы не вдаваться в технические подробности, скажу только, что всякое нарушение гармонического закона только тогда красиво, как бы оно ни было резко, когда оно происходит под влиянием давления мелодического начала. Другими словами, диссонанс должен разрешиться или путём гармоническим или мелодическим! Если нет ни того, ни другого, то происходит просто безобразие à la Мусоргский. В приведённом примере я бы мог помириться с оскорбляющим ухо диссонансом; если б в следующем такте каждый голос шёл бы мелодически плавно. У Lalо этого нет. У него безобразие ради безобразия. Теперь, наругавшись, скажу и кое-что хорошее. Хотя связи мало, но отдельные части написаны тепло, много красивых гармонических и мелодических подробностей; в общем же характере его музыки есть общее всем современным французам свойство изящной пикантности, хотя это далеко не так элегантно, как у Вizet, напр[имер]. Вот у кого бездна гармонических смелостей, — но сколько вкуса и прелести во всем этом! Если б я не знал Испанской симфонии, то концерт мне бы понравился втрое больше. Но я ожидал от Lalo такого мастерства, которого в концерте не нашёл, и вот это разочарование и причина того, что я отозвался так неодобрительно. С другой стороны, я нисколько не удивляюсь Вашему хорошему мнению. Вас подкупает талантливость, беспрестанно сказывающаяся в подробностях. Я же, кроме талантливости, ищу прогрессивного мастерства технического и вот мастерства-то этого я, против ожидания, и не нашёл. О второй части могу сказать, что она тоже какая-то недосказанная и притом написана под слишком заметным влиянием Berceuse Шопена. Третья часть, кажется, очень и пикантна и мила. Но я её ещё мало знаю и очень буду благодарен Пахулъскому, если он принесёт в среду скрипку. Простите за скучную и придирчивую критику. Она тем более некстати, что Вы нездоровы. Меня очень огорчает Ваше нездоровье. Это, очевидно, migraine. Хотя этой болезнью я страдаю редко, но всё-таки она мне знакома. Письмо это я отправлю к Вам только тогда, когда узнаю, что Вы совсем выздоровели. Я очень понимаю, что во время мигрени не до Lalo и вообще не до музыки. Тут нужен покой и покой. Выздоравливайте, милый, добрый друг! Мысль, что Вы страдаете в то время, когда я вожделею и благоденствую, мне тяжела. А погода сегодня чудесная. Я гулял и после завтрака и вечером. Заход солнца был великолепный. Последняя часть сюиты приближается к концу, а рукописи все ещё Анатолий мне не посылает. А мне бы очень хотелось отделаться от этой работы до Вашего отъезда. Впрочем, нет сомнения, что не сегодня-завтра получится. Я хочу ещё успеть сделать клавираусцуг andante и ещё одной части для Вас. Будьте здоровы, ради Бога, милый друг мой. Ваш П. Чайковский Вторник Получил Ваше письмо. Ужасно рад, что боль Ваша прошла. Попрошу Пахульского захватить скрипку завтра. Будьте здоровы.