Letter 1393

Date	31 December 1879/12 January 1880
Addressed to	Anatoly Tchaikovsky
Where written	Rome
Language	Russian
Autograph Location	Klin (Russia): Tchaikovsky State Memorial Musical Museum-Reserve (a3, No. 1285)
Publication	П. И. Чайковский. Письма к родным (1940), p. 655–656 П. И. Чайковский. Письма к близким. Избранное (1955), p. 239 (abridged) П. И. Чайковский. Полное собрание сочинений, том VIII (1963), p. 488–489 Piotr Ilyich Tchaikovsky. Letters to his family. An autobiography (1981), p. 232–233 (English translation; abridged)

Text and Translation

Russian text (original)

English translation By Brett Langston

Рим  12 янв[аря] 1880 31 дек[абря] 1879  г[ода] Сегодня погода дурная, ветер дует северный, холодный и, может быть, поэтому я немножко взгрустнул об отечестве и об милых людях, от которых разделён таким огромным пространством. Толичка! Я очень беспокоюсь об Тане и Саше, — напиши о них, пожалуйста. Последнее время ознаменовалось тем, что я испытал значительное удовольствие от посещения некоторых музеев. В Ватикане некоторые картины («Преображение» Рафаэля и «Причащение св[ятого] Иеронима» Доменикино) произвели на меня впечатление. Фрески Микель-Анджело в Сикстинской капелле тоже перестали быть для меня тарабарской грамотой, и я начинаю проникаться удивлением к оригинальной и мощной красоте его. Был я также в Казино виллы Боргезе, где находятся несколько замечательных статуй, и остался доволен. Моё отношение к Риму как к городу, однако ж, не изменяется. Неопределённую антипатию к нему всё-таки не могу в себе побороть. Но что окончательно мне начинает быть невыносимо, — это обед за table d'hote. До сих пор Модесту и мне удавалось остаться совершенно чуждыми к нашим соседям за столам, но дня три тому назад la glace a été rompue. Господа и госпожи, сидящие около нас, сделали авансы, на которые нельзя была не ответить, и теперь все время приходится вести банальнейшие и невыносимейшие обеденные болтовни, причём на каждом шагу натыкаемся на возмутительные понятия иностранцев о России и русских. Неприятны также отношения к Голицыну. Так как я почти вовсе там не бываю, то постоянно терзаюсь мыслью, что Голицын обижается. Это составляет тягость. Ах! как я вздыхаю о деревне, о Clarens, о Париже, где можно удрать от всяких поползновений на знакомство. А здесь есть уже несколько лиц, обижающихся, что я не хочу с ними знакомится, в том числе здешний музыкальный туз Сгамбатти. Но, в обществе Модеста и Коли я готов жить хоть в преисподней и поэтому не жалуюсь. Бывает всё-таки много приятных часов, проводимых в нашем интимном обществе. Вечером После обеда пришло твоё письмо. Благодарю за сведения о Саше и Тане; они, несмотря на твоё мнение, что, может быть, все к лучшему, очень огорчили меня. Ну не обидная ли вещь, что 18-тилетняя очаровательная девушка больна болезнью 40-летних обжор и пьяниц. А Саша, хоть и не опасно, но всё-таки серьёзно больна. Господи! Когда это все благополучно кичится! И нужно было этому Кошкарову подвернуться. Я так расстроился, что у меня даже зуб заболел. Известие об обещании Капниста хлопотать о тебе меня радует; я очень рад буду, если ты исчезнешь из Петербурга; может быть, и Модест не будет жить в Петербурге, тогда я бы только несколько раз в год ездил туда для свидания с Папочкой на одну недельку. Если ты весной или летом должен будешь переезжать в провинцию, то первое время я непременно проведу с тобой, чтобы тебе не было скучно. Крепко тебя обнимаю, мой милый мальчик. Передай мои нежнейшие поцелуи Саше, Тане, Веруше, Тасе. Володю обнимаю. Твой П. Чай[ковский] Слава Богу! Зуб перестал болеть.

Rome  12 January 1880 31 December 1879   Today the weather is bad, with a cold wind blowing from the north, and perhaps this is why I'm pining somewhat for our homeland, and about the dear people from whom I'm separated by such an enormous space. Tolicka! I'm very worried about Tanya and Sasha — please, write to me about them. These last few days have been notable for the great pleasure I've taken in visiting some museums. Some paintings in the Vatican (Raphael's "Transfiguration" and Domencichino's "Communion of St. Jerome" have made such an impression on me. Michaelangelo's frescoes in the Sistine Chapel have also ceased to be unintelligible gibberish for me, and I'm starting to be filled with wonder by the originality and power of their beauty. I also visited the Casino di Villa Borghese, where there are several remarkable statues to be found, which still pleased me. My attitude towards Rome as a city, however, hasn't changed. I still can't overcome a vague feeling of antipathy towards it, all the same. But what's finally starting to be come unbearable for me, is dinner at the table d'hôte. Until now, Modest and I had managed to remain completely estranged from our neighbours at the tables, but three days ago la glace a été rompue. The gentlemen and ladies sitting next to us made advances which could not be ignored, and now we have to carry on the most banal and unbearable chatter every dinner time, and at every step we encounter foreigners' outrageous concepts about Russia and Russians. Their attitude towards Golitsyn is also unpleasant. Since I hardly go over there at all, I'm constantly tormented by the idea that Golitsyn is offended. This weighs upon me. Oh, how I yearn for the country, for Clarines, for Paris, where you can escape all attempts to make your acquaintance. And already there are several people here who have taken offence that I don't want to make their acquaintance, including the local musical bigwig Sgambatti. But in the company of Modest and Konradi, I'm even prepared to live in hell, and therefore I'm not grumbling. We still spend many pleasant hours in our intimate company. Evening Your letter arrived after dinner. Thank you for the information about Sasha and Tanya; despite your opinion that perhaps everything is for the best, it still made me very sad. Well, isn't it awful that a charming 18-year-old girl is afflicted with the sickness of 40-year-old gluttons and drunkards? While Sasha, although not in mortal danger, is seriously ill, all the same. Lord, isn't this all going well! And this Koshkarov had to turn up. I was so upset that I even had toothache. The news that Kapnist has promised to look after you makes me very happy; I'd be very glad if you were to disappear from Petersburg; maybe then Modest wouldn't live in Petersburg; then I'd only go there a few times a year to see Papochka for a week. If you have to move to the provinces, then I'll certainly spend the first spring or summer with you, so that you won't be homesick. I hug you tightly, my dear boy. Give my most gentle kisses to Sasha, Tanya, Verusha and Tasya. I hug Volodya. Yours P. Tchaikovsky Thank God! My tooth has stopped hurting.