Letter 2942

Date	1/13 May–3/15 May 1886
Addressed to	Praskovya Tchaikovskaya
Where written	Black Sea
Language	Russian
Autograph Location	Klin (Russia): Tchaikovsky State Memorial Musical Museum-Reserve (a3, No. 3163)
Publication	Жизнь Петра Ильича Чайковского, том 3 (1902), p. 107–108 ("to Anatoly Tchaikovsky", abridged) Неизвестные письма великого композитора. Найдены 140 писем П. И. Чайковского (18 June 1957), p. 3 ("to Anatoly Tchaikovsky", abridged) П. И. Чайковский. Полное собрание сочинений, том XIII (1971), p. 329–331

Text and Translation

Russian text (original)

English translation By Brett Langston

1-гo мая 1886 г[ода] 10 час[ов] веч[ера] За Трапезундом Не знаю, долго ли вы могли меня видеть, после того как мы расстались. Я же ваши белые платки, благодаря биноклю, видел до тех пор, пока не стало совсем темно. Очень было грустно, а тут ещё подвернулся Алёша, который начал говорить про случившуюся сцену и долго плакал. Он совершенно не мог понять, за что Толя так рассердился, ибо, как нарочно, он во время сцены был в самом веселом настроении духа и воображал, что был очень игрив и забавен, тогда как по обычаю все эти забавности казались не знающим его дерзостями. Впрочем, я успокоил его, и теперь уж, конечно, все это позабыто. Спать я в тот вечер лёг в 10 часов, и спал великолепно. Когда проснулся, встал и оделся, мы были уже у Трапезунда. Город этот велик и необычайно красиво расположен. Вскоре мы встали на якорь. Завтрак подали в 9 часов. За нашим столом кроме капитана сидят: турецкий консул, оказавшийся очень милым и умным человеком, красивая итальянка с тремя дочерями и я. Красавица дочь сидит рядом со мной. Мы всё мало разговорчивы, и потому и завтрак и обед проходят в безмолвии или, если разговор, то беспрестанно прерывающийся. Говорят эти красивые итальянки отлично по-французски и отлично по-итальянски, — а кто они, я все ещё не знаю, знаю только, что отец их живёт в Батуми и что они целый год тоже там прожили. После завтрака (пароход уже стоял на якоре) мы от­правились с Алёшей в Трапезунд. Очень живописно, очень интересно, — особенно базар. Пил в кофейне кофе и курил наргиле. Взбирались верхом на гору в монастырь. Маленькая церковь и крошечное здание, где живут всего 2 греческих монаха. Вид удивительный. Спустились, возвратились на пароход, обедали и после дивного солнечного заката пошли дальше. Погода великолепна. 2 мая Сегодня утром пришли в Керазунд, где стояли часа три. Спал я отлично. Прибавилось несколько пассажиров и table d'hôte стал несколько оживлённее. Погода продолжает быть такая, что ничего лучшего вообразить нельзя. Вообще плаванье совершается самым благополучным образом. Книги у меня есть, и казалось бы, что можно преприятно проводить время. Между тем на меня несколько раз в день находила сильная тоска и желание как можно скорее отделаться от парохода. О Тифлисе вспоминать как-то мучительно. Этот месяц один из приятнейших в жизни моей. Я в самом деле ужасно полюбил Тифлис, и не только потому, что вы там живете, но также потому, что и самый город мне симпатичен, да и люди необыкновенно милые. 3 мая Сегодня на меня реже находили припадки тоски и чаще припадки восторга в виду моря, гор и солнца. Несносно, что уединиться можно только в каюте. На палубе невозможно и четверти часа провести, чтобы кто-нибудь не подошёл с разговором. Я знаком со всеми пассажирами, но по душе не сошёлся ни с кем. Капитан часто заговаривает со мной про музыку, и признаюсь, это злит меня ужасно своими дурацкими суждениями. Какой-то доктор француз из Трапезунда тоже, оказывается, отъявленный любитель музыки и, узнавши, что я музыкант, считает долгом беседовать об этом несносном искусстве, имеющем свойство всех интересовать. Хорошенькие итальянки (севшие в Батуме) оказались прелестными девочками, и наи­ более симпатичной не та, которая тебе так понравилась, а вторая. Погода все так же хороша. Еда обильная и по-моему вкус­ ная, хотя я и не знаток. Завтра утром будем в Константинополе, и так как я сейчас же сойду на берег (пароход будет стоять всего шесть часов), то не успею описать впечатления, производимого Босфором. Как теперь уж странно мне подумать, что так ещё недавно я был в Тифлисе, где нет моря, а горы; где живёт моя милая Паня, где дают «Мазепу», едят лиллекебаб, играют в винт, надвигаются на селёдку и т. д. и т. д. Целую крепко тебя, и Толю милого, и Татусю. Кокодеса тоже обнимаю. Будьте здоровы, мои милые. П. Чайковский

1st May 1886 10 o'clock in the evening Near Trebizond I don't know how long you could see me, after we parted ways. Thanks to binoculars, I could see your white scarves until it became completely dark. I was very sad, and then Alyosha appeared, and began to talk about the scene that had unfolded, and cried for ages. He absolutely could not understand why Tolya was so angry, because, in point of fact, during the scene he was in the most cheerful spirits, and imagined that he was being very playful and amusing, whereas all this tomfoolery would ordinarily be regarded as insolence by those who didn't know him. Anyway, I calmed him down, and now of course this is all forgotten. I went to bed at 10 o'clock that evening, and slept excellently. When I awoke, rose, and dressed, we were already at Trebizond. This is a large town, in an exceptionally beautiful location. Soon we were at anchor. Breakfast is served at 9 o'clock. In addition to the captain, seated at our table are: the Turkish consul, who turned out to be a very nice and intelligent fellow, an Italian woman with three beautiful daughters, and me. One of the beautiful daughters is seated next to me. We all have little to say, and therefore both lunch and dinner pass in silence, or, if there is conversation, it is constantly interrupted. These beautiful Italian ladies speak French and Italian splendidly, but I still don't know who they are — I know only that their father lives in Batum, and that they also lived there for a whole year. After breakfast (the ship was already at anchor), Alyosha and I set off for Trebizond. Most picturesque and very interesting — particularly the bazaar. I drank coffee in a café and smoked a narghile. We went down, returned to the ship, had dinner and, after a heavenly sunset, moved off. The weather is magnificent. 2 May This morning we arrived in Kerazund, where we we waited for three hours. I slept splendidly. There were a few more passengers, and the table d'hôte became rather more lively. The weather continues to better than you can possibly imagine. In general, the conditions are most propitious for swimming. I have books with me, and could seemingly spend the time pleasantly. Meanwhile, several times I day I was overcome by intense homesickness, and a desire to flee the ship as quickly as possible. It is somehow painful to remember Tiflis. This month has been one of the most pleasant in my life. I really fell awfully in love with Tiflis, and not only because you live there, but also because the city itself is sympathetic to me, and the people are exceptionally nice. 3 May Today I experienced fewer bouts of melancholy, and more frequent bursts of delight, in the view of the sea, the mountains and the sun. It's so intolearble that the only privacy you have is in your cabin. It's impossible to spend quarter of an hour on the deck without someone coming over to talk. I know all the passengers, but there are no kindred spirits here. The captain often talks to me about music, and I confess to becoming awfully angry with his stupid pronouncements. Some French doctor from Trebizond also turns out to be an inveterate lover of music and, having learned that I am a musician, considers it his duty to talk unbearably about this art, which seems to interest everyone. The pretty Italians (who have settled in Batum) turned out to be delightful young ladies, and the most sympathetic was not the most pleasing, but rather the second one. The weather is still fine. The food is plentiful, and in my opinion, delicious, although I am no connoisseur. Tomorrow morning we shall be in Constantinople, and since I'll be immediately going ashore (the ship will only be staying for six hours), I shall not be able to describe my impressions of the Bosphorous. How strange it is for me now to think that just recently I was in Tiflis, where they have mountains instead of sea; where my dear Panya lives, where they give "Mazepa", eat lillekebab, play vint, catch herring, etc. etc. I kiss you hard, and dear Tolya, and Tatyusa. I hug Kokodes too. Keep well, my dears. P. Tchaikovsky