Letter 1177
| Date | 10/22 May 1879 |
|---|---|
| Addressed to | Vladimir Shilovsky |
| Where written | Brailov |
| Language | Russian |
| Autograph Location | Moscow (Russia): Bakhrushin State Central Theatre Museum (Shilovsky collection) |
| Publication | Советская музыка (1940), No. 5–6, p. 142–145 (abridged) П. И. Чайковский. Полное собрание сочинений, том VIII (1963), p. 211–214 |
Text and Translation
| Russian text (original) |
English translation By Brett Langston |
Каменка 10-го мая 1879 Володя!
Из достоверных источников до меня дошло, что ты жалуешься во всеуслышание на мою неблагодарность и говоришь при этом, что я получил от тебя 28 тысяч рублей!!! Я бы солгал, если б сказал, что совершенно равнодушен к распространяемым тобой слухам. Мне это неприятно, — но я смиряюсь, ибо несу должную кару за неразборчивость к добыванию денег и за ту долю несомненного интересанства, которую проявил в моих с тобой отношениях. Существуют редкие случаи, когда между друзьями подобные денежные одолжения одного из них — богатого, в пользу другого — бедного, проходят безнаказанно для одолжаемого и не приводят впоследствии к язвительным попрёкам и недоразумениям. Наши с тобой отношения к числу этих редких случаев, очевидно, не подходят, и моя вина состоит не в том, что я брал деньги (в этом я не усматриваю ничего ни бесчестного, ни позорного), а в том, что я их брал от тебя, т. е. от человека, про которого я всегда отлично знал, что рано или поздно ты будешь об этом рассказывать à qui voudra l'entendre. Итак, то, что ты раскрываешь теперь перед всеми наши денежные отношения, меня до некоторой степени уязвляет, но нимало не удивляет: я всегда ожидал этого. Зато меня крайне удивляет та произвольная цифра, в которую ты так щедро округлил твои даяния. Я, конечно, не могу воспрепятствовать тебе никакими законными способами ни вообще говорить про меня всё, что тебе вздумается, ни подводить тот или другой итог деньгам, которые я в течение 10-летнего знакомства получил от тебя. Но считаю не излишним сказать тебе, что ты самым нещадным образом преувеличил как сумму своих щедрот, так и пропорционально степень моей чёрной неблагодарности. На эти вещи память у меня изумительно хорошая, и я тебе сейчас скажу копейка в копейку, сколько получил от тебя. Ты можешь потом проверить мой счёт с своими конторскими книгами и увидишь, что я не ошибся ни на одну йоту. Впрочем предупреждаю тебя, что я не могу считать в числе моих долгов тебе ни то, что в 1869 г. ты, уезжая в Ниццу, подарил мне (впрочем на значительную сумму) разных своих вещей, как-то: рояль, ширмы, кровать и т. п., ни то, что стоили в 1868 и 1870 гг. мои поездки с тобой за границу. В 1868 я ездил с тобой в качестве учителя на определённом жалованье, а в 1870 — в качестве чего-то среднего между компаньоном, учителем и дядькой. Что касается моей поездки в Ниццу в дек[абре] 1871 г., то стоимость её войдёт в мой счёт. Итак, начинаю и при каждой цифре буду напоминать тебе, где и как она была видана:
Что касается моей поездки в Ниццу в 1871 г., то (не считая, конечно, моего прокормления и содержания) она тебе стоила: 200 р[ублей] присланных на дорогу, 1000 фр[анков] золотом, полученных перед выездом из Ниццы, и 300 р[ублей], которые по твоей записочке я получил от Мещеркина по возвращении, что составит (считая фр[анки] по тогдашнему курсу) — 800 р[ублей]. Вот всё. Предоставляю тебе произвести самое тщательное исследование, вполне убеждённый, что если я незначительные ошибки и сделал, то разве в твою пользу. Напр[имер], я не совсем точно помню относительно выдачи 1875 г., — было ли это 1300 или 1500; а стоимость пары платья и пальто у Циммермана я произвольно определил в 150 р[ублей] тогда как, кажется, оно стоило дешевле. Теперь подведём общий итог. 100, 100, 300, 900, 600, 150, 300, 200, 600, 1500, 2000 и 800 составят: всего — 7550 рублей серебром.
Это и много и мало. Много, — с точки зрения абсолютной ценности денег. Мало, — если принять во внимание всё неисчислимые нравственные муки, которые мне эти деньги стоили; мало, если вспомнить, что ты богатый меценат, а я бедный артист; очень мало, — если припомнить твои бесконечные уверения в любви ко мне и готовности на всякие жертвы; наконец — совершенный нуль в сравнении с тем, что ты так часто обещал мне! Знаешь ли ты, что однажды (в мае 1872 г.) ты самым положительным образом обещал, что через несколько лет у меня будет 20 тысяч годового дохода? Ты, конечно, этого не помнишь, — но это факт, несомненный факт. Скажи, пожалуйста, что в сравнении с этим 7550 р[ублей], полученные в течение 10-летнего знакомства? Тем не менее я отдам тебе полную справедливость: давая мне деньги, ты делал это с искренним желанием оказать мне дружескую услугу; ты выручал меня из больших затруднений, и видит Бог, что я тебе за это благодарен и теперь, как тогда. Но засим предоставляю тебе судить, насколько подобает джентльмену рассказывать при всяком удобном случае, что я тобой «облагодетельствован», и при этом, учетверяя сумму своих даяний, так сильно грешить против истины! Но цель письма моего совсем не в упрёках, а в просьбе. Так как сумма взятых мною у тебя денег составляет 7750 р[ублей], а ты произвольно округлил её в 28000, то я с некоторым основанием могу считать за тобой 20450 р[ублей] сер[ебром]. Однако ж я буду скромнее. Мне нужно гораздо меньше. Дело в том, что теперь (когда я живу только теми случайными доходами, которые дают мне мои morceaux malingers et rachitiques), я не могу быть для Бочечкарова той крепкой и прочной опорой, какой был прежде. И вот у меня явилась мысль просить тебя назначить ему пожизненную пенсию в 300 р[ублей] сер[ебром] (т. е. в 25 р[ублей] месячных) в год. Сделай это, пожалуйста. Теперь Ник[олай] Львов[ич] действительно жалкий, бедный и больной старикашка. А для тебя это так ничтожно! Что касается моей благодарности за это, то она будет настолько велика, что я согласен нимало не обижаться, если до меня дойдёт, что ты продолжаешь распространяться насчёт 28 тысяч и черноты души моей. Прощай, желаю тебе приятно провести лето. П. Чайковский |
Kamenka 10th May 1879 It has come to my attention from reliable sources that you are complaining loudly about my ingratitude, and at the same saying that I received 28 thousand rubles from you!!! I would be lying if I said that I was completely indifferent to the rumours you spread. This is unpleasant for me — but I am resigned to it, because I deserve to be punished for my unscrupulousness in obtaining money, and for the undoubted share of the interest that I displayed in my relationship with you. There exist rare instances between friends when such monetary favours from one, the richer, to the benefit of the other, the poorer, go unpunished for the borrower, and do not subsequently lead to caustic reproaches and misunderstandings. Evidently my relationship with you does not belong amongst these rare instance, and I am at fault not for borrowing the money (I do not see anything dishonest or shameful in this), but for that I borrowed it from you, i.e. from someone whom I always knew very well would talk about it sooner or later, à qui voudra l'entendre. Thus, the fact that you are now revealing our financial relationship to everyone hurts me to some degree, but does not surprise me at all: I always expected this. But then I am extremely surprised by the arbitrary figure to which you so generously rounded up your donations. I, of course, have no legal means to prevent you from saying whatever you want about me, or rounding up this or that sum of money that I received from you over the course of our 10-year acquaintance. But I do not think it superfluous to tell you that you have most mercilessly exaggerated both the amount of your generosity, and proportionately, the wickedness of my ingratitude. I have an astonishingly good memory for these things, and I shall tell you now, penny by penny, how much I received from you. You can then check my account against your office books and you will see that I am not mistaken by one iota. However, I forewarn you that amongst my debts to you, I cannot include the fact that in 1869, when you left for Nice, you gave me (albeit for a significant sum) various things of yours, such as: a piano, screens, a bed, etc., nor the costs of my trips abroad with you in 1868 and 1870. In 1868 I travelled with you in the capacity of a tutor on a specific salary, and in 1870 as something between a companion, a tutor and an uncle. As for my trip to Nice in December 1871, the cost will be included in my account. Thus, I shall begin, and with each number I shall remind you where and how it was given:
As for my trip to Nice in 1871, then (not counting, of course, my food and maintenance), it cost you: 200 rubles sent for the journey, 1000 gold francs received before I left Nice, and 300 rubles, which from your credit note I received from Meshcherkin upon my return, which comes to (counting the francs according to the exchange rate then) — 800 rubles; and I arbitrarily determined the cost of a pair of trousers and a coat from Zimmermans to be 150 rubles, whereas I think it cost less. That is all. I shall leave it for you to conduct the most thorough research, being fully convinced that if I have made minor errors, they would only be in your favour. For example, I do not altogether precisely recall the payment in 1875 — whether it was 1300 or 1500. Now let us sum all this up: 100, 100, 300, 900, 600, 150, 300, 200, 600, 1500, 2000 and 800 comes to: Total — 7550 silver rubles.
This is both a lot and a little. A lot, in terms of the absolute value of money. A little, if you take into account all the innumerable mental torments that this money cost me; a little, if you remember that you are a wealthy patron of the arts, while I am a poor artist; very little, if we recall your endless assurances of love for me and readiness for all manner of sacrifices; finally — absolutely zero in comparison in what you so often promised me! Do you know that one day (in May 1872) you promised in the most decisive manner that in a few years I would have an income of 20 thousand a year? Of course you don't remember this, but it is a fact — an indisputable fact. Tell me, please, what is that compared to this 7550 rubles received over a course of a 10-year acquaintance? Nevertheless, I shall give you your full dues: when you gave me money, you did this with a sincere desire to provide me with a friendly service; you helped me out of great difficulties, and God knows that I am as grateful to you for this now as I was then. But then I leave it to you to judge how appropriate it is for a gentlemen to recount at every opportunity that you have been "benevolent" to me, and at the same to quadruple the amount of those awards, in such a grievous sin against the truth. But the purpose of my letter is not at all a reproach, but rather a request. Since the amount of money I borrowed from you is 7750 rubles, and you arbitrarily rounded it up to 28000, then not without reason I might count on having 20450 silver rubles from you. However, I shall be more modest. My needs are far less. The fact is that now (when I live only on the occasional income that my morceaux malingers et rachitiques give me), I cannot be the strong and enduring supporter for Bochechkarov that I was before. And so the idea occurred to me to ask you to assign him a lifelong pension of 300 silver rubles (i.e.. 25 rubles per month). Do this, please. Nikolay Lvovich is now really a pitiable, poor and sickly old man. And for you this is nothing! As for my gratitude for this, it will be so great that I agree not to be in the least offended if it comes to my attention that you continue to expatiate regarding the 28 thousand and the darkness of my soul. Farewell. I wish you a pleasant summer. P. Tchaikovsky |
