Letter 1042
Date | 28 December 1878/9 January 1879 |
---|---|
Addressed to | Anatoly Tchaikovsky |
Where written | Dijon |
Language | Russian |
Autograph Location | Klin (Russia): Tchaikovsky State Memorial Musical Museum-Reserve (a3, No. 1204) |
Publication | П. И. Чайковский. Письма к родным (1940), p. 496–497 П. И. Чайковский. Письма к близким. Избранное (1955), p. 195–196 П. И. Чайковский. Полное собрание сочинений, том VII (1962), p. 570–571 Piotr Ilyich Tchaikovsky. Letters to his family. An autobiography (1981), p. 191–192 (English translation; abridged) |
Text
Russian text (original) |
Толя! Ты очень удивишься, что я пишу тебе из Дижона. Вот как это случилось. Вчера мы выехали из Парижа. Так как я по обычаю сидел с Алёшей в отдельном купе, то очень скоро заснул, и когда проснулся, то уже было светло и мы стояли на месте около какой-то дрянной станции. Я радовался, что через 3 часа уже буду дома. Холод был ужасный, и окна так замёрзли, что сквозь стекла ничего не было видно. Отворив окно, яс изумлением увидел, что горы и поля покрыты густым слоем снега. Никакой прислуги около поезда не было. От пассажиров я узнал, что мы стоим тут уже с 4 часов ночи. Видя, что поезд всё стоит, и побуждаемый голодом и холодом, мы пошли с Алёшей отыскивать еду и в каком-то кабачке близ станции нашли наконец кондуктора, машиниста и нескольких пассажиров. Оказалось, что вследствие страшной метели и наносов все поезда остановлены, пока путь будет расчищен. Тут мы позавтракали и согрелись. Во втором часу нам объявили, что поезд сейчас тронется. Обрадованный, я побежал, утопая в снегу, к поезду, который вскоре двинулся и через час привёз нас в Дижон. Здесь мы постояли около пяти минут, никто ничего нам не сказал, и мы продолжали с Алёшей сидеть в своём купе. Потом мы куда-то поехали и после долгих манёвров остановились среди массы других вагонов пассажирских и товарных. Прошло три часа. Стало темнеть, и холод сделался так силен, что не было средств выносить. Я осторожно вылез из купе и, увязая по брюхо в снегу, стал искать разъяснения. Не было ни единой души. Наконец встретился какой-то служащий, который сразил меня известием, что никаких поездов не будет и что мы совершенно напрасно просидели тут так долго. Пошли с величайшим трудом к вокзалу, и здесь начальник станции очень удивился, что я просидел на запасном пути 3 часа. Вместе с тем он извинился за то, что я не был предупреждён. Никогда ничего подобного не было, и они все голову потеряли. Масса поездов отовсюду собралось к Дижону, а двинуть их нельзя. Я спросил: «Когда же можно будет продолжать путь?» Ответ был: «Совершенно неизвестно! Может быть, послезавтра». Оставалось одно: отправиться в гостиницу. Так я и сделал. Городок небольшой, но гостиница прекрасная, и я с невероятным наслаждением уселся у затопленного камина, умылся и обедал за прекрасным табльдотом. Так как все вещи в сундуке, который получить было нельзя, то пришлось перед обедом купить себе рубашку. В довершение всех чудес, за табльдотом оказался гарсон, говорящий по-русски, как мы с тобой. Он родился в Петербурге, жил в Киевской губернии, и, как попал сюда, мне непонятно. Завтра, вероятно, напишу Моде. После обеда ходил по городу; чтоб перейти улицу, нужно ступать по колено в снег. По бокам образовались сугробы в два аршина вышины. Заходил в театр. Целую, П. Ч. |