Letter 1109

Date	15/27 February 1879
Addressed to	Aleksandra Davydova
Where written	Paris
Language	Russian
Autograph Location	Saint Petersburg (Russia): National Library of Russia (ф. 834, 17, л. 74–75)
Publication	П. И. Чайковский. Письма к родным (1940), p. 537–539 П. И. Чайковский. Письма к близким. Избранное (1955), p. 221–222 (abridged) П. И. Чайковский. Полное собрание сочинений, том VIII (1963), p. 111–112 Piotr Ilyich Tchaikovsky. Letters to his family. An autobiography (1981), p. 215 (English translation; abridged)

Text

Russian text (original)

Париж 27/15 ф[евраля] 1879. Голубушка моя Саша! Мне сейчас принесли два письма, адресованные ещё в Швейцарию и пересланные сюда. Одно от Пети Генке, с которого я и начал. В нем он описывает в очень преувеличенном виде болезнь Веры. В каком бы я был убийственном беспокойстве, если б в то же время не пришло и твоё письмо, из которого усматриваю, что Веруша вне опасности, и хотя Таня тоже нездорова, но из спокойного тона твоего письма заключаю, что ничего особенного нет. Тем не менее мысль, что, может быть, после твоего письма все дети переболели корью, мне тягостна. Положим, что в кори ничего ужасного нет, а все как-то грустно представить себе Ваш милый домик больницей. Вследствие этого неприятного чувства, решаюсь телеграфировать и по написании этого письма отправлюсь на телеграф. Я очутился в Париже все ради той же M[ada]me Мекк, которая очень желала этого. Признаюсь, что я очень вздыхаю о моем милом Clarens, где я так идеально покойно и хорошо прожил месяц. Здесь мне весьма удобно, весьма хорошо, но дело в том, что я решительно потерял способность жить с полным удовольствием в городе, хотя бы и в таком великолепном, как Париж. Мне необходима деревенская глушь, отсутствие городского шума и суеты. Здоровье моё (тпфу, тпфу, тпфу) в самом вожделенном состоянии. Работа идёт столь хорошо, что я приеду к тебе с готовыми эскизами полной большой оперы, которую буду инструментовать летом. Так как работа эта не требует особенных предосторожностей по части уединения и безусловной тишины, — то не беспокойтесь, пожалуйста, на сей раз устраивать мне что-нибудь особенное. Я могу отлично работать над инструментовкой во флигелях каменском и вербовском без всякого опасения помехи, ибо при этой работе я могу сносить шум и даже разговоры. Ну словом, голубушка моя, теперь ещё о моем будущем постоянном устройстве у Вас не нужно хлопотать. Приеду я во всяком случае весной, но не знаю, поспею ли к пасхе, потому что нужно в Петербурге ради братьев недели 3–4 остаться, а попаду я в Петербург в начале марта. Про мою здешнюю жизнь много распространяться нечего. Скажу только, что на сей раз для меня совсем непонятно, почему милая моя M[ada]me Мекк желала моего присутствия здесь. Во Флоренции мы жили недалеко друг от друга, и хотя мы не виделись иначе, как в театре, на была общение. Здесь я так же далёк от неё, как живя в другом городе. Как бы та ни было, на парижская жизнь имеет для меня одну очень благоприятную сторону. Я очень устаю от работы, и потому мне хорошо иметь возможность легко развлекаться посредством прогулки по улицам, посещения театров и концертов. В сущности же, я веду жизнь такую же одинокую, как и в Clarens, т. е. сижу дама, никого решительно не вижу, кроме людей чужих, и даже вечер всё-таки па большей части провожу сидя у себя за книгой. В театре был всего. 2 раза за 10 дней. Поручение твоё относительно платков исполню с величайшим удовольствием. Как я буду рад, если получу известие, что. Все уже у тебя поправились и здоровы. Всех нежна обнимаю и целую. Господи, как я рад буду Вас увидеть! Твой П. Чайковский Если не ошибаюсь, бедный Петя Генке сражён прелестями Веруши.