Letter 1109

Date	15/27 February 1879
Addressed to	Aleksandra Davydova
Where written	Paris
Language	Russian
Autograph Location	Saint Petersburg (Russia): National Library of Russia (ф. 834, 17, л. 74–75)
Publication	П. И. Чайковский. Письма к родным (1940), p. 537–539 П. И. Чайковский. Письма к близким. Избранное (1955), p. 221–222 (abridged) П. И. Чайковский. Полное собрание сочинений, том VIII (1963), p. 111–112 Piotr Ilyich Tchaikovsky. Letters to his family. An autobiography (1981), p. 215 (English translation; abridged)

Text and Translation

Russian text (original)

English translation By Brett Langston

Париж 27/15 ф[евраля] 1879 Голубушка моя Саша! Мне сейчас принесли два письма, адресованные ещё в Швейцарию и пересланные сюда. Одно от Пети Генке, с которого я и начал. В нем он описывает в очень преувеличенном виде болезнь Веры. В каком бы я был убийственном беспокойстве, если б в то же время не пришло и твоё письмо, из которого усматриваю, что Веруша вне опасности, и хотя Таня тоже нездорова, но из спокойного тона твоего письма заключаю, что ничего особенного нет. Тем не менее мысль, что, может быть, после твоего письма все дети переболели корью, мне тягостна. Положим, что в кори ничего ужасного нет, а все как-то грустно представить себе Ваш милый домик больницей. Вследствие этого неприятного чувства, решаюсь телеграфировать и по написании этого письма отправлюсь на телеграф. Я очутился в Париже все ради той же M[ada]me Мекк, которая очень желала этого. Признаюсь, что я очень вздыхаю о моем милом Clarens, где я так идеально покойно и хорошо прожил месяц. Здесь мне весьма удобно, весьма хорошо, но дело в том, что я решительно потерял способность жить с полным удовольствием в городе, хотя бы и в таком великолепном, как Париж. Мне необходима деревенская глушь, отсутствие городского шума и суеты. Здоровье моё (тпфу, тпфу, тпфу) в самом вожделенном состоянии. Работа идёт столь хорошо, что я приеду к тебе с готовыми эскизами полной большой оперы, которую буду инструментовать летом. Так как работа эта не требует особенных предосторожностей по части уединения и безусловной тишины, — то не беспокойтесь, пожалуйста, на сей раз устраивать мне что-нибудь особенное. Я могу отлично работать над инструментовкой во флигелях каменском и вербовском без всякого опасения помехи, ибо при этой работе я могу сносить шум и даже разговоры. Ну словом, голубушка моя, теперь ещё о моем будущем постоянном устройстве у Вас не нужно хлопотать. Приеду я во всяком случае весной, но не знаю, поспею ли к пасхе, потому что нужно в Петербурге ради братьев недели 3–4 остаться, а попаду я в Петербург в начале марта. Про мою здешнюю жизнь много распространяться нечего. Скажу только, что на сей раз для меня совсем непонятно, почему милая моя M[ada]me Мекк желала моего присутствия здесь. Во Флоренции мы жили недалеко друг от друга, и хотя мы не виделись иначе, как в театре, на была общение. Здесь я так же далёк от неё, как живя в другом городе. Как бы то ни было, на парижская жизнь имеет для меня одну очень благоприятную сторону. Я очень устаю от работы, и потому мне хорошо иметь возможность легко развлекаться посредством прогулки по улицам, посещения театров и концертов. В сущности же, я веду жизнь такую же одинокую, как и в Clarens, т. е. сижу дома, никого решительно не вижу, кроме людей чужих, и даже вечер всё-таки по большей части провожу сидя у себя за книгой. В театре был всего 2 раза за 10 дней. Поручение твоё относительно платков исполню с величайшим удовольствием. Как я буду рад, если получу известие, что все уже у тебя поправились и здоровы. Всех нежно обнимаю и целую. Господи, как я рад буду Вас увидеть! Твой П. Чайковский Если не ошибаюсь, бедный Петя Генке сражён прелестями Веруши.

Paris 27/15 February 1879 My golubushka Sasha! Two letters have just been delivered to me, addressed to Switzerland and forwarded here. One was from Petya Genke, which I began with. Therein he describes Vera's illness in a most exaggerated form. How mortified I would have been, if your letter had not arrived at the same time, from which I see that Verusha is out of danger, and although Tanya is also unwell, I gather from the calm tone of your letter that this is nothing particularly serious. Nevertheless, the thought that perhaps after your letter all the children went on to have the measles was distressing to me. Let us assume that there's nothing awful about the measles, but all the same it's rather sad to imagine your sweet home as a hospital. As a result of this unpleasant feeling, I've decided to telegraph, and after writing this letter I'll be going to the telegraph office. I ended up in Paris all for the sake of the same Madame Meck, who very much wanted this. I confess that I'm pining very much for my dear Clarens, where for a month I lived so idyllically peacefully and well. I'm very comfortable, and very well here, but the fact is that I've decidedly lost the ability to completely enjoy living in a city, even one as magnificent as Paris. I must have the wilderness of the countryside, the absence of city noise and commotion. My health (touch wood) is in as good a state as I could hope for. Work is going so well that I'll be coming to you with sketches ready for a whole grand opera, which I'll be orchestrating during the summer. Since this work doesn't require special precautions in terms of seclusion and unequivocal silence, then please don't bother about arranging something especially for me on this occasion. I can work splendidly on the instrumentation in the wings at Kamenka and Verbovka without any fear of hindrance, because during this work I can tolerate noise and even conversations. Well, in short, my golubushka, you don't now need to worry about arranging something permanently for me in future. I'll be arriving in the spring in any case, but I don't know whether I'll make it for Easter, because I need to stay in Petersburg for 3-4 weeks for the sake of my brothers, and I'll make it to Petersburg in early March. There's no need to go on about my life here. I'll say only that it's altogether incomprehensible to me why my dear Madame Meck wanted my presence here on this occasion. In Florence we lived not too far from each other, and although we didn't see each other except at the theatre, there was communication. I'm as far from her here as if she were living in another city. Be that as it may, Parisian life has one very favourable aspect for me. My work is very tiring, and therefore it's good for me to be able to amuse myself easily by walking the streets, and dropping in to the theatres and concerts. In essence I'm living the same lonely life as in Clarens, i.e. I sit at home, seeing absolutely nobody besides strangers, and I even spend the majority of the evening sitting in my room reading a book. I only went to the theatre twice in 10 days. I shall carry out your instructions regarding the scarves with the greatest of pleasure. How glad I shall be if news comes that everyone is already recovered and well. I hug and kiss everyone tenderly. Lord, how glad I'll be to see you! Yours P. Tchaikovsky If I'm not mistaken, poor Petya Genke is smitten by Verusha's charms.